Распутье Воронов (ЛП) - Сапковский Анджей

Перекатился, прячась за надгробие, смог подняться на ноги. Стрыга снова бросилась, на этот раз ему удалось отскочить. И опять он споткнулся, но чудом устоял на ногах. А стрыга уже вцепилась в него, уже драла когтями его дублет и скрежетала зубами у самого лица. Он отбросил её отчаянным ударом серебряных шипов, таким сильным, что она упала на землю. Прежде чем она встала, он отпрыгнул, сложил пальцы в Знак Аард.

Не сработало.

Он попытался ещё раз, от страха довольно неловко. И опять не сработало.

Эликсир не должен был допустить этого, но боевой азарт вдруг сменился ужасом. Паника обрушилась на него лавиной, и дальше он действовал только под влиянием панки. Геральт отпрыгнул, выхватил меч из ножен. В прыжке и в полуобороте ударил стрыгу по шее классическим мандритто тонде. Полуотрубленная голова упала стрыге на плечо, но чудовище всё равно шло, беспорядочно размахивая когтистыми лапами. Геральт обошёл её сбоку и ударил ещё раз. Голова отлетела и покатилась между могил. Из шеи чудовища ударил высоко вверх гейзер артериальной крови. Он успел отскочить, дабы его не окатило кровью.

Потом приблизился, медленно и осторожно. Он знал, что оживлённое магией чудовище способно натворить ужасных дел даже после потери головы. Однако лежащая между надгробиями стрыга выглядела совершенно мёртвой. И осталась таковой посреди лужи крови, которую всё ещё качало сердце.

И на глазах у ведьмака она начала меняться.

Постепенно, начиная с кончиков ног. А потом голени, бёдра, живот, грудь. И стала молодой девушкой. Очень молодой. И очень мёртвой. Потому что безголовой.

Геральт выругался самыми непристойными словами, какие знал. Это был не тот результат, которого он ждал. И которым мог бы гордиться. И которым он совсем, ну, нисколечко не гордился.

Он наклонился. И пригляделся. Изумлённый. Последним, что осталось в девушке от стрыги, был оный странный узор на коже. Как бы выжженный. Или вытравленный кислотой. Узор всё более бледнеющий, тающий, почти исчезнувший, но всё-таки ещё видимый.

Нечто вроде рыбьей чешуи. Или кольчуги.

Комендантша Елена Фиакра де Мерсо долго смотрела на него молча.

— Повтори, — молвила она, наконец.

— Я принуждён был, — послушно повторил он, — совершить… ликвидацию.

Она опять долго смотрела на него молча и опять спросила:

— Полностью? Совсем полностью?

— Да уж дальше некуда.

— Ну, да, — она склонила голову. — Оно и видно.

Он машинально провёл рукой по лицу, почувствовал запёкшуюся кровь. Не совсем удалось избежать брызг кровавого фонтана. Теперь он понял поведение горничной и стражников, не пускавших в спальню комендантши посетителя, залитого кровью, как мясник. Или врач.

Елена Фиакра де Мерсо потёрла костяшками в уголках глаз, зевнула. Пока Геральт спорил со стражей, она успела встать с постели и одеться. Надела штаны и сапоги. Однако осталась в ночной рубашке, которую заправила в штаны. Рубашка была фланелевая, розовая, с тремя пуговками и круглым воротничком.

— Ну, что ж, — сказала она, наконец. — Что сделано, то сделано. Маркграф, однако, не будет доволен. Мне кажется, он ожидал не такого результата.

Теперь пришла очередь Геральта помолчать. Он размышлял, что и как сказать.

— Я знаю, — наконец, тихо сказал он, — как произошло превращение в стрыгу. Кто наложил проклятие. Кто виноват.

— Виноват? — комендантша де Мерсо вскинула голову, положила ладони на стол. — А тебе не кажется, что искать виновных и выносить приговоры не входит в твою компетенцию? Что такие речи выходят за рамки твоего ремесла и твоих полномочий?

— Оно точно, — вздохнул он. — Давеча просветил меня в этом один кузнец. Пусть каждый, сказал он, своим делом занимается. Его, кузнеца, дело — молот и наковальня. Убийство — дело старосты и судов. А дело ведьмака — меч.

— Надо же, — комендантша прищурилась. — Да этот кузнец оказался прямо-таки мудрецом. Он указал на самую суть дела. Однако ты только что произнёс слово, которого следует остерегаться в данной ситуации. Потому что единственный, кто виновен в убийстве, — это ты сам. Кто-то другой, более опытный и умелый, чародей, жрец, учёный, наконец, другой ведьмак мог бы расколдовать девушку. Шанс был. Ты бесповоротно лишил девушку этого шанса. Убив её. Не перебивай. Я, конечно, не стану выдвигать против тебя таких обвинений, я признаю, что ты действовал в состоянии высшей необходимости и во имя поистине высшего блага. Благодаря тебе с этой ночи больше не будет жертв.

— Хотелось бы в это верить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты тоже знаешь, кто виноват, комендантша.

Она побарабанила пальцами по столу.

— Интересное предположение, — сказала она. — Которое я, кстати, отвергаю. Подозрения, предположения и домыслы — это не знание. А ведь у тебя никакого знания нет. Ты предполагаешь. И что ты собираешься учинить на основании этих предположений?

Она наклонилась, посмотрела ему в глаза.

— Что делать собираешься, я спрашиваю. Так же, как в Стеклянной Горе, разрубить крест-накрест грудную клетку подозреваемому? Я там была и видела, что ты сотворил с красильщицей. И что теперь? С кого начнёшь? Сначала растерзаешь Деяниру на глазах Герцелоиды или Герцелоиду на глазах Деяниры? Мать на глазах дочери или наоборот?

— В Стеклянной Горе я…

— Спас от смерти бургомистра, его жену и двоих детей, знаю, — резко прервала она его. — Здесь ты никого не спасёшь. Некого спасать.

— Точности ради… — запнулся он. — Точности ради — есть кого. Кого-нибудь, когда-нибудь, finis — в будущем… Кто знает, что они ещё могут соткать на своих кроснецах? Какой узор? Тот, кто умеет, кто знает, как налагать проклятие…

— Непременно наложит его снова? — прервала она. — Что ж, гарантии нет. Особенно, если возникнут похожие обстоятельства. Если бы какой-нибудь пьяный старикашка рехнулся из-за какой-нибудь пятнадцатилетней девчонки. Если бы девчонка кокетничала со стариком и крутила перед ним задницей, но держала бы на расстоянии, не допуская к себе, пока он не выполнит её требования и капризы. А он, совершенно обезумев, потакал бы всем её прихотям. Да, ты правильно предполагаешь. Помешавшийся из-за девчонки Линденброг самым серьёзным образом планировал сделать оную барышню, предмет своих вожделений, маркграфиней. Для него это не впервой, именно так он прогнал свою предыдущую жену. А теперь он собирался прогнать Деяниру. Вместе с дочерью. С ребёнком, который из-за перенесённой болезни оглох и онемел.

— А потому, — продолжила она, — никаких расследований я учинять не намерена. Незачем. Для всех было, есть и будет неоспоримым, что девушка стала стрыгой, будучи зачата в кровосмесительной связи и рождена от отца его собственной дочерью. Об этом говорят все, повсюду, и это единственная реальная версия. Пусть так и останется. Мы поняли друг друга?

Он кивнул.

— Прекрасно, — Елена Фиакра де Морсо хлопнула ладонью по столу. — Солнце встаёт, шахтёры из посёлка вот-вот пойдут на работу. Я отнесу им благую весть. Отважный ведьмак спас их. Бесстрашно вышел он на битву с чудовищем, одержал победу и убил его. Опасности больше нет, можно не подпирать на ночь дверь кольями. И в корчму можно идти вечером, а возвращаться домой хоть бы и поздней ночью. Весь шахтёрский посёлок, смелый ведьмак, и весь замок Брунабург, будут знать об этом событии ещё до того, как солнце окажется в зените. И до того, что не менее важно, как маркграф Линденброг выползет из-под перины, помочится и потребует вина. Ты меня понимаешь?

Он опять кивнул.

— Прекрасно, — повторила комендантша. — А теперь мне надо одеваться, так что убирайся. Иди к себе, сиди там, не выходи и не открывай никому. Кроме меня.

Он молча выполнил её приказ.

Глава двенадцатая

— Я ожидал тебя ранее, — Престон Хольт помешал в котле деревянной ложкой, выловил из капусты кусок рёбрышка. — Молва утверждала, что в Брунабурге ты был около середины октября. Где же ты замешкался?