Стеклянный Дворец - Гош Амитав

Единственным слоном в окрестностях лагеря осталась Шве Доук, слониха погибшего парня. После случившегося хсин-оук принял на себя заботы об осиротевшем животном. Он сказал, что слониха нервничала, беспокойно переминалась, часто хлопая ушами и втягивая воздух кончиком хобота. В этом не было ничего необычного или неожиданного, поскольку слон, помимо всего прочего, существо привычек и рутины. Столь явные перемены, как отсутствие старого погонщика, могут вывести из равновесия даже самого миролюбивого слона, а это опасно.

Потому на всякий случай хсин-оук решил не пускать Шве Доук пастись ночью, как было заведено. Вместо этого он отвел ее на поляну в полумиле от лагеря и принес ей огромную кучу сочных ветвей с верхушек деревьев. Затем он накрепко привязал ее между двух громадных, прочно стоящих деревьев. Чтобы быть вдвойне уверенным, что путы надежны, он взял не обычные легкие цепи, которыми слонов привязывают на ночь, а воспользовался тяжелыми железными кандалами, которые применяют при транспортировке бревен. Это, сказал он, предосторожность.

– Предосторожность против чего? – удивился я.

К тому моменту глаза его помутнели от опиума. Искоса взглянув на меня, он ответил мягко и уклончиво:

– Просто предосторожность.

Теперь в лагере остались только мы с хсин-оуком и, разумеется, Мак-Кей-такин в своем таи. Хижина была ярко освещена, во всех окнах сияли лампы, и она казалась очень высокой на своих длинных тиковых сваях. По сравнению с ней хижина хсин-оука была совсем маленькой и жалась к земле, так что, стоя на террасе, мне приходилось запрокидывать голову, чтобы заглянуть в светящиеся окна Мак-Кей-такина. Пока я курил, стоял и смотрел, низкий пронзительный вой доносился из освещенных окон. Это был звук кларнета, музыкального инструмента, на котором такин иногда играл вечерами, чтобы скоротать время. Как странно было слушать эту жалобную меланхоличную мелодию, доносившуюся из ярко светящихся окон, звуки зависали в воздухе, пока не становились неотличимы от ночного шума джунглей. Именно так, подумал я, должен выглядеть океанский лайнер в глазах гребцов на каноэ-долбленке – надвигающаяся в ночной тьме махина, оставляющая за собой шлейф из обрывков музыки, что играет в танцевальном зале.

В тот день дождя почти не было, но с приближением вечера небо начали заволакивать тучи, и к тому времени, как я задул лампу и расстелил циновку, звезд уже не было видно. Вскоре разразилась гроза. Хлынул дождь, и гром грохотал над долиной, эхом отражаясь от склонов. Я проспал, наверное, час или два, когда меня разбудили струйки воды, просочившейся сквозь бамбуковую крышу. Поднявшись, чтобы перетащить циновку в сухой угол, я случайно глянул на лагерь. Внезапно при вспышке молнии из тьмы проступил силуэт темного таи, лампы больше не горели.

Я уже почти засыпал вновь, когда сквозь шум дождя расслышал слабый тоненький звук, отдаленный звон. Он доносился издалека, но неуклонно приближался, и я узнал звяканье слоновьего колокольчика, которое ни с чем не спутаешь. Вскоре в едва уловимой вибрации бамбуковых балок хижины я ощутил торопливую тяжелую поступь животного.

– Ты слышишь? – прошептал я. – Что это?

– Это слониха, Шве Доук.

У-си узнают слона по звуку колокольчика, и утром, идя на этот звук, они находят своего подопечного после того, как животное всю ночь паслось в джунглях. Хсин-оук должен знать звук каждого колокольчика в своем стаде, чтобы в случае необходимости по одному только звуку сразу определить, где находится каждый из его слонов. Мой хозяин был очень опытным и умелым хсин-оуком. И я знал, что нет ни малейшей вероятности, что он ошибся.

– Может, – сказал я, – Шве Доук испугалась грозы и в панике смогла разорвать цепи.

– Если бы она разорвала цепи, – возразил хсин-оук, – обрывки волочились бы следом. – Он помолчал, прислушиваясь. – Но я не слышу звяканья цепей. Нет. Ее освободили человеческие руки.

– Но чьи? – удивился я.

Он прервал меня, вскинув ладонь. Колокольчик теперь звучал совсем близко, и хижина тряслась от слоновьего топота.

Я двинулся было к лесенке, но хсин-оук оттащил меня назад:

– Не надо. Оставайся здесь.

В следующий миг небо прорезала молния. В короткой вспышке ярчайшего света я увидел, как Шве Доук идет прямиком к таи, опустив голову и подвернув хобот к губам.

Вскочив на ноги, я закричал:

– Такин, Мак-Кей-такин…

Мак-Кей-такин уже расслышал звон колокольчика, почувствовал дрожь земли под ногами приближающегося слона. В одном из окон таи мелькнул огонек, и молодой человек появился на террасе – с лампой в одной руке и охотничьим ружьем в другой.

В десяти футах от таи Шве Доук застыла как вкопанная. Еще ниже опустила голову, как будто осматривая постройку. Это была старая слониха, хорошо обученная разным работам. Такие животные очень умелы в искусстве разрушения. Им достаточно одного взгляда, чтобы оценить размер завала из застрявших деревьев и выбрать точку удара.

Мак-Кей выстрелил, едва Шве Доук приступила к делу. Она стояла так близко, что промахнуться он не мог, попал именно туда, куда целился – в самое уязвимое место, между ухом и глазом.

Но инерция движения понесла Шве Доук вперед, хотя она умирала стоя. И она тоже попала ровно в ту точку, куда целилась – в место соединения двух опорных балок. Казалось, что постройка взорвалась – бревна, балки и солома взлетели в воздух. Мак-Кей-такина отбросило на землю, через голову Шве Доук.

Искусный взрослый слон так ловко владеет своими ногами, что может балансировать на кромке водопада, садиться, как журавль, на небольшой валун посреди реки, поворачиваться в таком тесном пространстве, где и мул застрял бы. Именно такими мелкими, отточенными практикой шагами поворачивалась сейчас Шве Доук, пока не оказалась прямо перед распростертым телом комиссара. Затем, очень медленно, она позволила своему умирающему телу всей массой обрушиться на него головой вперед, перекатывающимися движениями, технически совершенным маневром опытного слона, – точка соприкосновения настолько точна, что слон одним ударом может распутать десятитонный клубок из тиковых стволов, как простой матросский узел. Лампа Мак-Кей-такина, мерцавшая рядом с его телом, погасла, и больше мы ничего не могли разглядеть.

Я бросился к лестнице, хсин-оук следом за мной. Подбегая к таи, я споткнулся в темноте и шлепнулся лицом в грязь. Хсин-оук помогал мне подняться, когда опять сверкнула молния. Он вдруг выпустил мою руку и издал хриплый, захлебывающийся крик.

– Что такое? – заорал я. – Что ты увидел?

– Взгляни! Посмотри на землю!

При следующей вспышке молнии прямо перед собой я увидел громадный зубчатый след стопы Шве Доук. Но рядом с ним был отпечаток поменьше, странно бесформенный, почти овальный.

– Что это? – испугался я. – От чего это след?

– Это след ноги, – сказал хсин-оук. – Человеческой, хотя раздавленной и искалеченной почти до неузнаваемости.

Я в ужасе застыл на месте, молясь, чтобы еще раз сверкнула молния, чтобы я сам мог убедиться в истинности того, что он сказал. Я ждал и ждал, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем небеса вновь осветились. А дождь тем временем лил с такой силой, что следы на земле смыло.

9

В 1905 году, на девятнадцатый год королевского изгнания, в Ратнагири прибыл новый районный администратор. Он, по сути, единолично отвечал за сношения с бирманской королевской семьей. Должность была важной, и на этот пост почти всегда назначали сотрудников Индийской гражданской службы – избранных, авторитетнейших среди кадровых чиновников, управлявших территорией Британской Индии. Чтобы попасть в Индийскую гражданскую службу, кандидаты должны были сдать трудные экзамены в самой Англии. Подавляющее большинство среди прошедших испытание были англичанами, но изредка среди них встречались и индийцы.

Администратор, прибывший в 1905-м, был индийцем по имени Бени Прасад Дей. Ему было чуть за сорок, и в Ратнагири он был чужаком – бенгалец из Калькутты, которая на карте Индии находилась ровно на другом конце по диагонали. Администратор Дей был худым и сутулым, нос у него заканчивался острым, похожим на клюв кончиком. Он одевался в элегантные костюмы с Сэвил-роу и носил очки в золотой оправе. В Ратнагири он прибыл в сопровождении жены Умы, которая была лет на пятнадцать моложе, высокая энергичная женщина с густыми вьющимися волосами.