Скованная льдом (СИ) - Черная Нина

— Неужто, обласкал тебя? — в голосе мачехи появилась издевка, — и ты растаяла, дуреха? Тьфу!

Я поджала губы и смерила мачеху злым взглядом, впервые в жизни, наверное. Потому что Макар никогда не был зверем. Да, сначала я тоже думала, что он безжалостный и равнодушный. Но за всем его льдом скрывается нежная и добрая душа. Вслух я, конечно, этого не сказала.

— Агнеша, — пролепетал отец, когда мачеха схватила Марфу за локоть и потащила к двери в кладовую.

— Мамка! — заверещала сестра, упираясь всеми свободными частями тела, — ты чего? С ума сошла?!

— Ничего! — отрезала та, — схоронишься в кладовой до конца недели, а там столичный воин уедет. Не станет ждать, скажем, что ты сгинула вместе с Веселинкой и Ярой.

— Мамка, — взвилась сестра, но вырваться из крепких пальцев мачехи не смогла, — да я же замерзну там, да умом тронусь! Смилостивись!

— Зато жива останешься, — крикнула женщина, выводя упирающуюся дочь с кухни.

Отец схватился за голову и бросился за женой, но разве в силах он был противостоять тому, что мачеха задумала? Страх прошелся ледяной змеей по позвоночнику от одного представления, что Марфа на несколько дней станет пленницей полусырого и продуваемого всеми ветрами помещения. В кладовой мы обычно хранили заготовленные за лето соленья, овощи и фрукты, выловленную отцом рыбу. Температура в помещении держалась почти целый год ниже комнатной, нос и руки зябли, если долго корнеплоды собирала, а изо рта в самые лютые морозы вырывались облачка молочного пара.

А сейчас на улице как раз такой мороз бесчинствовал, Марфа же околеет, да воспаление подхватит. Я закусила губу и решительно встала из-за стола. Мачеху я понимала, но и Марфу было жалко.

— Матушка, — сказала я тихо, но очень отчетливо.

Прорезавшийся вдруг голос облетел всю кухоньку отражаясь от стен, развернулся, будто раскат грома и ударил по спорщикам. Мачеха вздрогнула и замерла, Марфа округлила глаза и уставилась на меня, как на десятое чудо света, а отец вжал привычно голову в плечи.

— Не стоит гнать коней, — продолжила я говорить, подходя ближе, — Степан потратит еще минимум полдня на сборы, поход к старосте деревни, да баньку. Ты же знаешь, как баба Нюра умеет зубы заговаривать, — мачеха недоверчиво кивнула, но продолжила молчаливо слушать, меня это ободрило, — так вот, вы с папенькой и сестрой сможете собраться и временно уехать до Вяземок. А там прямая дорога через горы в соседнее царство. Как-нибудь до лета схоронитесь. 

Теперь все смотрели на меня в крайней степени изумления, даже Славка. И я их понимала, потому что мое предложение чистой воды небылицы. В такой буран добраться до Вяземок-то почти невозможно, а уж пройти горной тропой, чтоб пересечь Тяжелый кряж, как звали скалистые утесы, прячущие верхушки в постоянно нависающих тугих облаках, казалось совершенно нереально.

Больше всего пугали истории о духах неупокоенных, да волках снежных. И если с последними есть крохотный шанс прийти к соглашению, то духи никогда не идут на сделки. Они пьют любую жизнь, лишь только слабость углядят.

Я тряхнула растрепавшимися локонами и уверенно кивнула в подтверждение своих слов.

— Сумасшедшая, — пролепетала Марфа и, осев на пол, спрятала лицо в коленях.

Мачеха же отвела глаза, осунулась вся моментом и побрела прочь из кухни. Только папа переводил больной взгляд с меня на Марфу и обратно, а в глазах растерянность. Я и сама не уверена была, что лучше: в тюрьме гнить столичной, или в горах сгинуть при переходе.

И что делать мне? Остаться в доме, встречать воина, или с семьей бежать. Ведь в соседнем государстве зимы не такие лютые, не имеет там Черный бог столько власти. Белый бог хозяин иноземья. Там весна, да лето. Изредка осень.

Только будет ли нам мир на чужбине? Найдем ли мы там себе место? Сердце заныло болезненно, в глазах защипало. Не хотелось мне родину покидать. Только выбора не осталось. Макар меня в ледяную статую превратит, а царь под замок посадит за нарушение приказа.

— Ты собралась бежать? — медленно спросила Слава, глотая оставшийся чай. — Да еще и семью тащишь с собой? Глупое решение.

— А что мне еще делать? — взорвалась я, притопнув ногой, — это решение мне кажется единственным в такой ситуации. Да и мне лучше уйти, от гнева Черного бога. Не простит он самовольного ухода.

— Ты не можешь уйти, дочка, — вдруг раздался голос отца.

Сам он тяжелой походкой вернулся к столу и грузно опустился на скамью. Вздохнул протяжно, горестно, отчего сердце защемило.

— Почему? — внутри что-то оборвалось, а обреченность тугой петлей сдавила шею.

— Потому что ты дитя этих земель. Не выжить тебе на чужбине, — пояснил отец через силу.

— Но мы все ведь тут родились, — я непонимающе заморгала.

— Верно говоришь, доченька, — снова вздохнул он, пряча глаза, — только мать твоя не человек вовсе.

Мой рот раскрылся сам собой, а внутри все замерло в ожидании чего-то страшного, неотвратимого. Отец никогда о матери не рассказывал. Даже упомянуть боялся. Потому что мачеха злилась так сильно, что осколки от разбитой посуды я потом неделю находила по всем углам, а папа у бабы Нюры выхаживался.

— Что ты имеешь ввиду? — села я напротив, переглянувшись с такой же озадаченной Славкой.

— Мать твоя — дитя зимы, — ответил отец негромко, продолжая прятать от меня взгляд, — она не может существовать там, где всегда тепло. 

— Кто же она? — спросила еле слышно, подавшись вперед всем корпусом.

— Создание Черного бога, — ответила за отца Слава, поджав губы, — могущественный дух.

Я громко хлопнула ладонями по столешнице, отчего Марфа вздрогнула и подняла на нас заплаканные глаза.

— Не может быть! — подняла я голос, — я обычная!

— Только Черному богу приглянулась, — бросила Славка в сторону, отчего удостоилась злого взгляда, но даже бровью не повела.

— И как так вышло? — упавшим голосом спросила я, даже не надеясь на ответ.

— Разве это важно? — отец, наконец, поднял на меня взгляд. Там плескалась безнадежность и вселенская тоска, в уголках глаз скопились слезы.

Я поджала вмиг губы, они предательски задрожали, и отвела глаза. Теперь все стало сложнее и проще одновременно. Если я действительно дитя человека и духа, то мороз лютый мне нипочем. А Макару придется постараться, чтоб сделать из меня сверкающую на солнце фигуру.

Свист рассекаемого воздуха оказался совершенной неожиданностью, а всхлип отца заставил вздрогнуть и оглядеться. От увиденного в горле комом встала горечь, а руки сами собой прикрыли лицо в испуге.

Я всегда так делала, с самого детства, когда отец с мачехой ругаться начинали. Потому что последняя в этот самый момент со всей силы приложила папу влажным полотенцем по загривку, и готовилась к следующему удару.

Только в этот раз отец не стал терпеть отчего-то, он поймал полотенце на подлете и крепко сжал запястье жены другой рукой. Поднялся со скамьи и стал напротив, так и не отпустив мачеху, посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом и сказал, только она попыталась начать привычный крик:

— Агнеша, сейчас не до наших с тобой ссор. Собирай самое необходимое и документы. Я пойду, запрягу Гнедую. Ася дело говорит. В такую вьюгу уйти — наш шанс.

Мачеха поджала губы, вырвала руку из захвата и, мазнув по мне лютым взглядом, вновь ушла, так и не решившись ничего говорить. Я перевела дыхание — затаила, пока ждала очередного скандала с побоями.

— Ты, Аська, — обратился ко мне отец устало, — бери Марфу и тоже собирайтесь. Попробуем в горах схорониться. Там знакомый егерь живет. 

Я даже возразить не успела, меня под локоть подхватила Слава и потащила к выходу.

— Не время сейчас выспрашивать, — пояснила она, помогая Марфе встать на ноги, — потом в душе у отца покопаетесь. Сейчас главное — время не упустить.

— А для чего тебе это все? — подозрительно прищурилась Марфа, — почему помогаешь?