Башни Латераны (СИ) - Хонихоев Виталий

— «Железные Волки» — девяносто. Тяжелая пехота. Щиты, длинные пики, мечи. Хороши в строю, хороши для удержания стен. У нас магов нет, это дорого. — говорит Бранибор и поправляет топор, висящий на поясе.

Капитан Мессер добавил: — «Алые Клинки» — шестьдесят всадников. Легкая кавалерия. Лучшие сукины дети в десяти тысяч миль от Вардосы, быстрые и дерзкие. Не годимся для обороны стен, но можем делать вылазки, бить по обозам, тревожить осаждающих.

Дитрих быстро считал в уме, шевеля губами: — Всего… около тысячи бойцов. Из них триста двадцать — профессионалы. Остальные — городская стража и ополчение. — Он поднял глаза на барона. — Против десяти тысяч. Соотношение десять к одному.

Повисла тишина. Все понимали, что это означает. В полевом бою такое соотношение — самоубийство. Даже за стенами шансы были невелики.

Курт Ронингер нарушил молчание. Его голос был спокоен, почти равнодушен: — Солдат солдату рознь. И не такие ставки играли. В поле… в поле нас бы смяли и раздавили. Да мы бы и не вышли в поле против них. — Он сделал паузу, оглядел присутствующих: — Но в осаде, за стенами, с магами… соотношение меняется. Один защитник на стене стоит десятка нападающих. Маги могут держать целые участки. Осадные орудия можно разрушить вылазками. — Он пожал плечами. — Видел и хуже. В Харденштадте нас было пятьсот против пяти тысяч. Держались месяц. Правда, к концу ели кожаные ремни и крыс, но держались.

Барон Хельмут посмотрел на Генриха Линденберга. Тот встал и понуро опустил плечи, сутулясь.

— Месяц. — сказал барон: — У нас провизии на два месяца, в лучшем случае. Это без учета беженцев.

Генрих вздрогнул, будто очнувшись от забытья. Он медленно поднял голову, и все увидели его красные, воспаленные глаза. Голос его дрожал, но он заставил себя говорить ровно:

— Провизия? Уже моя очередь, мой лорд?

— Да, — кивнул барон. — Но сначала — вопрос беженцев. Дитрих?

Командир стражи выпрямился: — За последние три дня через ворота прошло более двух тысяч беженцев. Крестьяне из сожженных деревень, жители хуторов, даже несколько мелких торговцев с обозами. Они все идут сюда, к Вардосе. Некоторые с детьми, стариками, везут с собой скот, пожитки.

— Сколько еще идет? — спросил барон.

— Мои дозорные докладывают — еще около тысячи человек на дорогах. Может быть, больше. Они будут здесь к завтрашнему вечеру или послезавтра утром. — Дитрих сжал кулаки. — Через два дня передовые отряды Арнульфа перережут все пути. Кто не успеет дойти до города — окажется в ловушке. Или впускаем их всех сейчас, пока есть время, или…

Он не договорил, но все поняли. Или оставляем их на волю судьбе. Вряд ли солдаты Арнульфа будут намеренно за ними охотиться, но это же люди. Им нужно где-то жить, что-то есть, а армия — прожорливое чудовище. Ну и вседозволенность во время войны… рубанут не потому, что приказали, а из забавы. А уж если молодая женщина в семье есть…

Дейн Кройцманн, глава Большой торговой гильдии, не выдержал. Он ударил ладонью по столу, его лицо покраснело: — Еще тысяча ртов! Вы понимаете, что это значит? Запасов хватит не на два месяца, а на один! На один, господа! А потом что? Будем есть крыс, как в Харденштадте?

Фрау Вебер повернулась к нему, и в ее голосе прозвучала сталь:- Это же наши люди, дейн Арнольд! Это крестьяне, которые кормили нас всю жизнь! Это ремесленники, торговцы! У многих здесь, за этим столом, родственники среди беженцев!

— Это не меняет факта, что кормить их нечем! — огрызнулся Кройцманн.

— Мы не можем их бросить, — тихо сказал Генрих Линденберг, и все замолчали, услышав его голос. Он смотрел в стол, руки его дрожали. — Мы не можем просто… закрыть ворота и оставить людей умирать. Это… это было бы…

Он не договорил, но барон кивнул, тяжело вздохнул, закрыл глаза и потер виски кончиками пальцев.

— Я знаю, Генрих. Верьте мне, я знаю. — пробормотал он.

В этот момент встал отец Бенедикт. Тучный священник поднялся медленно, с достоинством, и все взгляды обратились к нему. Он оглядел собравшихся, сложил руки на животе и заговорил. Голос его был глубоким, спокойным, весомым — голосом человека, привыкшего, что его слушают: — Благородные дейны. Дейна. — отдельно выделил фрау Вебер. Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

— Святой Престол в Альберио издал рекомендацию всем местным церквям. Рекомендацию сохранять нейтралитет в текущем конфликте. Не вмешиваться в мирские распри между двумя претендентами на трон.

Магистр Морау насторожился, нахмурился. Курт Ронингер прищурился, оценивающе глядя на священника.

— Это мудрое решение, — продолжал отец Бенедикт. — Церковь не должна становиться орудием в руках одной из сторон. Церковь служит Богу, а не королям. Церковь защищает души верующих, а не троны земных правителей.

Он снова сделал паузу. В зале стояла напряженная тишина.

— Но. — продолжил он, упрямо наклонив голову: — Вардоса — не сторона в этом конфликте. Вардоса не поддерживает ни Арнульфа, ни Гартмана. Вардоса — вольный город. Город, который веками пользовался привилегиями, дарованными еще моим прадедом из благодарности за помощь в Третьей Войне с демонами.

Отец Бенедикт выпрямился, его голос окреп: — А Арнульф идет на нас войной. Не как король, карающий непокорных вассалов. Как завоеватель, желающий подчинить свободный город. Его войска жгут наши деревни. Его солдаты убивают наших людей.

Он оглядел собравшихся, и в его глазах полыхнул огонь: — Церковь не вмешивается в споры королей. Но Церковь защищает свою паству. И я, отец Бенедикт, настоятель кафедрального собора Вардосы, заявляю перед вами всеми: я и все мои священники, все братья и сестры нашего ордена — мы за Вардосу. Мы будем помогать в обороне города. Всеми силами, которые у нас есть.

По залу прокатился вздох облегчения. Особенно среди простых горожан — мастера Шмидта и фрау Вебер. Даже барон позволил себе слабую улыбку. Магистр Морау покачал головой, и на его обычно хмуром лице появилось выражение удивления и… уважения:

— Отец Бенедикт… признаюсь, не ожидал. Мы с вами много лет спорим о природе магии, о границах дозволенного, о роли Церкви в делах мирских. Но сейчас… — Старый маг склонил голову. — вы пристыдили меня. Прошу прощения за то, что думал о вас плохо.

Отец Бенедикт усмехнулся, и впервые за весь вечер его лицо смягчилось: — Буду считать что сегодня случилось чудо Господне, магистр Морау наконец согласился с моим мнением. Впрочем, полагаю, мы с вами будем продолжать спорить, когда эта война закончится. — Он сделал паузу. — Но в одном я с вами согласен. Вардоса — наш дом. И дом этот нужно защищать.

— Благодарю вас, отец Бенедикт. Что конкретно может предложить Церковь? — спросил барон, наклонившись вперед.

Священник снова сложил руки на животе, его пальцы — пухлые, украшенные кольцами — переплелись: — Трио казус, милорд. Первое. Храмовые запасы. У кафедрального собора, у монастыря, у трех малых храмов города есть собственные амбары. Зерно, вино, соленая рыба, сушеные овощи. Мы откроем все наши хранилища для города. Все без исключения. Конечно все продукты будут выдаваться только под запись… пусть даже у меня нет надежды что Церкви будет возвращен этот долг. — тут он поднял вверх один палец.

Генрих Линденберг поднял голову, в его глазах мелькнула надежда. Дейн Кройцманн кивнул одобрительно. Отец Бенедикт поднял второй палец:

— Второе. Помещения для раненых и больных. Монастырь святой Матильды, большой зал кафедрального собора, все церковные постройки — мы превратим их в госпитали. Наши сестры милосердия будут ухаживать за ранеными. Наши целители — те немногие, кто владеет искусством врачевания — будут работать рядом с магами-целителями из Академии.

Магистр Морау кивнул: — Это правильно. У нас всего два мага-целителя. Помощь будет необходима. Отец Бенедикт поднял третий палец, и на его лице появилась легкая улыбка:

— И третье. Монастырская похлебка.

— Похлебка? Какая еще похлебка? — нахмурился Дейн Кройцманн. В этот момент встал брат Теодорих, монастырский эконом. Худой, аскетичный, он был полной противоположностью отцу Бенедикту. Его голос был тихим, но четким: