Воплощение Похоти 6 (СИ) - Некрасов Игорь

Она была дирижёром в этом аду, а её оркестром — люди, игравшие на своих жизнях симфонию собственного выживания и яростного сопротивления тьме. Они держались. Ценой невероятных усилий, ценой каждой капли крови и каждой искры веры, что теплилась в их израненных сердцах, — но они держали эту черту, отказываясь уступать даже дюйм проклятой силе Сайлона.

И в этот момент, в самом сердце выстроенного каре, заговорила сталь другого калибра. Тридцать всадников. Тридцать лучших инквизиторов Ордена, элита элит. Их доспехи, в отличие от практичных лат простых паладинов, были покрыты сложными чеканными узорами, повествующими о победах над ересью, а с плеч ниспадали голубые плащи. Их кони — могучие, отобранные за бесстрашие и ярость — беспокойно били копытами по брусчатке, чувствуя напряжение перед бурей.

К ним подошли трое жрецов, самые старшие и мудрые. Их лица были истощены, но руки твёрды. Воздев руки к небу, они начали низкочастотный, гулкий напев, от которого вибрировал воздух.

— Вер-ди-кт-защ-ут! — пророкотал первый, и глаза коней вспыхнули ослепительным золотым огнём, словно в их глазницы вставили расплавленное солнце.

— Фор-ти-и-мысл-высше-сил! — голос второго жреца заставил мышцы животных и всадников неестественно налиться силой, вздуться под бронёй, превращая их в живые монументы мощи. Жилы на шеях коней натянулись как канаты.

— Сан-кти-сил-а-свет! — завершил третий, и вокруг каждого всадника вспыхнули и завращались несколько светящихся печатей — сложных многослойных барьеров, отливающих золотом.

Отряд замер, превратившись в сгусток сконцентрированной, благословленной ярости. Их длинные, тяжёлые копья опустились в едином порыве, направленные в сторону ядра вражеских сил.

Они дышали как одно существо, их сердца бились в едином ритме, а глаза, полные холодной решимости, были прикованы к ауре Архилича, ощущаемой где-то поблизости. Где-то впереди. Они были молотом, который должен был обрушиться на наковальню тьмы.

Главный всадник, чей шлем был увенчан стилизованным солнцем, поднял руку. Его голос, низкий и звенящий, прорезал грохот битвы.

— Мы готовы, сестра!

Верховная Инквизитор Элоди, не оборачиваясь, коротко кивнула. Её взгляд, холодный и ясный, скользнул по выстроенному клину, оценивая его мощь. Затем её голос, властный и не терпящий возражений, прозвучал с новой, стальной силой:

— Клин Света! ВПЕРЁД!

Скомандовала она, и копья тридцати всадников вспыхнули так ярко, что на мгновение затмили собой даже факелы и заклинания. Золотое пламя не просто запылало — оно сконцентрировалось, сгустилось, превратив древковое оружие в гигантские, испепеляющие лучи, которые казались больше и длиннее самих всадников. Свет был настолько яростным и чистым, что от него слезились глаза.

И этот свет пошёл вперёд.

Воины, державшие оборону перед ними, как по команде, расступились, открывая смертоносному клину прямой путь в самое сердце тьмы. Они не дрогнули, не побежали — они просто отступили на шаг, уступая дорогу живому урагану, в котором теперь была заключена вся их надежда.

И ураган обрушился.

Тридцать всадников ринулись в атаку. Это не было простой скачкой — это было низвергнутое на землю светило. Они неслись вперёд, и всё, что встречалось на их пути, переставало существовать. Зомби, попадая в сияющее поле, окружавшее отряд, вспыхивали и рассыпались в пепел, не успев даже коснуться коней. Скелеты обращались в дымящийся костяной прах. «Сферы Разложения» и «Сгустки Бездны» гасли, натыкаясь на вращающиеся защитные печати, словно ночные мотыльки, сгорающие в пламени костра.

Их задача была проста и ужасна: пронестись по центральной улице Нааркома, выжечь, раздавить, уничтожить всю нежить, всю тьму на своём пути. Они были воплощённым гневом Света, и ничто, казалось, не могло остановить их стремительный, сокрушительный бег к расположению Архилича.

Сердце бури. Архилич Сайлон.

Сайлон парил в самом центре площади, на каменном постаменте, где когда-то стояла гордая статуя какого-то основателя города. Его иссохшая, скелетообразная фигура была эпицентром этого хаоса, тёмным солнцем, вокруг которого вращалась смерть.

Посох в его костлявых пальцах пылал яростным, почти чёрным фиолетовым пламенем, и тот же неземной огонь полыхал в его пустых глазницах, отражая бушующую вокруг битву, словно два крошечных, но бездонных озера ненависти.

Его воля, холодная, расчётливая и абсолютно безжалостная, тонкими нитями пронизывала всё пространство, направляя орды нежити. Он посылал вперёд низших зомби и скелетов, бессмысленную, расходную массу, чья единственная задача — истощить защитников, разбиться о их щиты, как волны о скалу, измотать их.

Но тех, кого он усилил своей энергией — бронированных рыцарей-некросов, бывших солдат с почерневшими доспехами, и уродливых, раздутых мутантов-извергов с клешнями вместо рук — он придерживал в резерве, вглядываясь в бреши, которые вот-вот должны были появиться в строю паладинов, как хищник, выжидающий ослабления жертвы.

Его безгубый рот беззвучно шептал древние, отвратительные слова, от которых воздух стыл, а по коже живых бегали мурашки. Пальцы его свободной руки выписывали в воздухе сложные, извращённые руны, от которых слезился глаз и сжималось сердце.

— Проклятие Боли! — его мысленный приказ, острый как бритва и полный ядовитой злобы, пронёсся над полем боя, не нуждаясь в звуке.

Волна тёмной, липкой энергии прокатилась по рядам защитников. Несколько паладинов-послушников вскрикнули, уронив оружие — их мышцы сковала невыносимая, выкручивающая судорога, будто внутрь них впились тысячи невидимых игл.

— Проклятие Страха! — последовала вторая, не менее подлая атака.

Наваждение обрушилось на молодых, менее опытных воинов. Им почудилось, что их товарищи превращаются в покрытых шерстью монстров, что из теней выползают их самые глубокие, детские кошмары. Строй на мгновение дрогнул, и в нём возникла опасная брешь.

Как же сложно, — холодно анализировал Сайлон, с досадой наблюдая, как его проклятья разбиваются о железную волю инквизиторов и очистительную магию жрецов. — Эта элита… слишком крепкий орешек. Будет тяжело. И такими темпами вся моя прекрасная нежить передохнет, так и не добившись решающего перевеса.

Досада, холодная и острая, как отточенное лезвие кинжала, кольнула его неживое сердце.

Чёрт возьми! Я не смог весь город превратить в мертвецов… пришлось торопиться из-за этих проклятых паладинов. Они прибыли раньше, чем я ожидал. И мне… мне удалось обратить лишь треть населения… и эта треть, в свою очередь, обратила ещё одну часть, но… наверняка последняя часть спряталась в домах, подвалах, за баррикадами.

И также те, кого я решил… не трогать…

Его «взгляд» мысленно скользнул к тому самому, странно нетронутому дому на окраине, который его орды обтекали, как река камень.

Хм… тот демон. Не знаю, что за дела у него в этом городе, а именно в том доме… но я решил не портить отношения. Демоны — существа непредсказуемые, а вступать в конфликт на два фронта — верх глупости. Тем более, смерти тех женщин… ничего существенного мне не дадут. Эх, было бы хорошо, если бы он оценил этот маленький жест и… помог мне справиться с этими назойливыми паладинами.

Мысль о возможном, пусть и временном, союзе с другим повелителем тьмы казалась заманчивой, но крайне недостоверной, почти фантастической. У демонов свои интересы, свои игры, и вряд ли он станет рисковать ради того, которого только что встретил. Или ради того, о ком он вообще не знал.

Ничего не оставалось, кроме как давить. Давить числом, давить магией, истощать их ману и волю. Рано или поздно они дрогнут.