Вор без имени (СИ) - Соломенный Илья

Их голоса потерялись за спиной, а я бежал в лабиринте проулков, спотыкаясь о мусор, и чувствуя, как сердце готово вырваться из груди.

Наручники звенели при каждом шаге и неловком движении, впиваясь в запястья. Кровь из оцарапанного плеча стекала по руке, оставляя липкие тропинки на коже.

А воздух, меж тем, всё густел и густел с каждой секундой, наполняясь странным запахом — смесью гниющих водорослей и чего-то металлического, что щекотало ноздри и заставляло глаза слезиться.

То и дело на моем пути попадались люди — они метались, как испуганные тараканы. Худой старик в рваном плаще с визгом захлопнул ставни, едва завидев меня. Женщина с корзиной белья бросила свою ношу и рванула в переулок, оставив на мостовой разлетающиеся портки. Где-то вдалеке кричал ребенок — но этот звук резко оборвался, словно рот напуганного мальца заткнула чья-то рука…

— Закрывайтесь! Закрывайтесь! — орал чей-то хриплый голос, — Прилив идёт!

Мне вдруг стало страшно…

Небо почернело за считанные секунды. Тучи сгущались, кружась в странном танце, и сквозь них пробивалось мертвенное, зеленоватое сияние. Воздух дрожал, наполняясь статическим электричеством — волосы у меня встали дыбом, а наручники вдруг похолодели ещё сильнее, и обожгли кожу.

Я споткнулся о выбоину в мостовой, едва не грохнувшись лицом в грязь — но успел выставить скованные спереди руки.

Это меня затормозило, и в тот же миг рядом раздался странный звук — будто кто-то рвет мокрую ткань. Я заозирался и увидел, как стена соседнего дома… пульсирует! Камни на мгновение стали полупрозрачными, сквозь них проглянули какие-то жилки, и тут же все вернулось в норму.

— Феррак… — вырвалось у меня.

Нужно было прятаться. Сейчас же!

Я рванул вперед, прикидывая, где можно спрятаться. Пока я водил стражу за нос, мы оказались неподалёку от границы Вороньего гнезда и Мёртвого района. Дома здесь становились ниже, а улицы — уже.

Здесь уже почти не было людей — только редкие огоньки в окнах, которые один за другим гасли. В воздухе повис странный гул, будто кто-то провел смычком по натянутой струне длиной в весь город.

Убежище обнаружилось неожиданно — полуразрушенная мастерская, дверь которой висела на одной петле. Вывеска, некогда красовавшаяся над входом, теперь лежала в грязи, и я лишь мельком разглядел облупившиеся буквы: «Алхим…» — остальное было стёрто временем.

Я ворвался внутрь, споткнувшись о порог, и первым покрутил головой. Пусто, никого! Трясущимися руками я приладил дверь обратно так, чтобы она была плотно притворена, а затем подтащил к ней тяжеленный стол и подпёр.

И лишь после этого выдохнул.

Воздух здесь пах плесенью, пылью и чем-то кислым — будто когда-то здесь что-то пролили, да так и не отмыли. В слабом свете, пробивающемся через разбитое окно, я разглядел груды хлама: перевернутые столы, разбитые колбы, какие-то свитки, рассыпавшиеся в труху.

Окно! Проклятье!

К счастью, с внутренней стороны обнаружились едва живые ставни, так что я притворил их и связал ручки найденным тут же куском бечёвки.

Через пару мгновений снаружи грянул гром — не обычный раскат, а какой-то… неправильный. Будто кто-то разорвал небо пополам. Стены мастерской дрогнули, с потолка посыпалась штукатурка.

Я бросился в дальний угол, где темнел какой-то шкаф или ниша.

— Надеюсь, этого убежища будет достаточно…

Из последних сил я втиснулся в узкое пространство, прижав колени к груди.

Вскоре воздух снаружи загудел, как раскалённая струна, а где-то вдали, сквозь вой ветра, начали доноситься странные звуки — то ли скрежет металла, то ли чьи-то крики, искажённые до неузнаваемости…

Это продолжалось недолго — и очень скоро я с удивление понял, что слышу… Пение!

Прекрасный женский голос — неразборчивый из-за шума ветра, но достаточно сильный, чтобы чувствовать его красоту — напевал какую-то до боли знакомую мелодию…

И совсем недалеко!

Внутри меня словно что-то пробудилось. Что-то забытое, что-то… Родное… Я ощутил приятное чувство и мне страстно захотелось посмотреть на ту, кто поёт…

Какая-то часть моего сознания противилась этому — нет, не просто противилась! Она КРИЧАЛА о том, что не нужно этого делать, что стоит оставаться в безопасном углу и сидеть тихо…

Но вторая часть уговаривала меня глянуть — всего одним глазком… Ведь ничего плохого от этого не случится… Ведь я не буду выходить…

Я сам не понял, как оказался рядом с закрытым ставнями окном, чуть потянул створки на себя и выглянул в щель.

По улице, клубясь живыми волнами, перекатывался густой туман. В небе вспыхивали зелёные зарницы, освещая город на мгновения — и тогда я видел неясные очертания пустых переулков, содрогающихся ставен, мусор, кружащийся в странном танце.

А потом появилась она.

Старуха.

Тощая, сгорбленная, в лохмотьях, которые трепал ветер. Она шаркала босыми ногами по мостовой, озираясь по сторонам, и я видел, как её глаза — мутные, испуганные — мечутся в поисках укрытия.

— Кто-нибудь! — её голос был хриплым, надтреснутым, — Помогите! Помогите!

Никто не откликнулся.

И тогда неясное женское пение приблизилось… Быстро, рывком — словно невидимая певица разом преодолела пару десятков метров…

И из тумана вынырнула Тень.

Она отдалённо напоминала человека, сотканного из струек тьмы. Двигалась тень неестественно — не шагала, а стелилась, резко перемещаясь от одной стороны улицы к другой…

Я даже не успел понять, что происходит, как Тень рванула вперёд…

Пение усилилось, изменило тон — теперь оно стало не мягким и родным — а злым и жестоким… Яростным! Меня тут же «отпустило», и я вдруг осознал, что эта песня уже не удерживает меня у окна, но…

Оторвать взгляда от происходящего я был не в силах.

Тень врезалась в старуху — и кровь брызнула на стену дома напротив.

Чёрный и быстрый силуэт оторвал от несчастной кусок мяса — я увидел обнажённые рёбра, белёсые короткое мгновение, прежде чем их залила алая пена. Старуха упала на мостовую, захрипела, пытаясь отползти, но Тень…

Нырнула прямо в неё!

И тогда тело несчастной сломалось.

Кости затрещали, как сухие ветки. Позвоночник выгнулся дугой, рёбра разошлись в стороны, обнажая грудную клетку — а внутри… внутри что-то пульсировало.

Глаза старухи вспыхнули ярко-зелёным, как те огни в небе. Её челюсть выдвинулась вперёд, зубы стали длинными, острыми, капающими слюной и кровью. Конечности изогнулись в обратную сторону, пальцы скрючились в когти.

Она зарычала…

Я замер, чувствуя, как сердце колотится так сильно, что, кажется, его слышно даже сквозь грохот Прилива.

Надо аккуратно отойти от окна… Так, чтобы эта тварь меня не заметила… Надо отойти…

Тварь, которой стала старуха, резко метнулась в сторону на переломанных ногах, заставив меня вздрогнуть. Она укрылась за оставленной кем-то телегой и замерла, словно в ожидании…

И тут из тумана выбежал ещё один человек — молодой парень, крепкий, с кузнечным молотом в руках.

— Ба! — закричал он, озираясь, — Ба, где ты⁈

Он не видел тварь, стоящую в трёх шагах от него. Не знал, что его бабушки уже нет…

А она смотрела на него. Пристально, не мигая своими, светящимися мертвенно-зелёным светом глазами…

Я хотел закричать. Предупредить. Но горло сжалось, словно перехваченное невидимой рукой.

«Молчи!» — твердил я сам себе — «Молчи, идиот! Ты только сам подставишься!»

Эта мысль отчего-то заставила меня почувствовать вину — но ведь я даже не знал этого парня! Зато точно знал, что не готов жертвовать жизнью за него! Да что там — мы бы не справились с этим отродьем даже вдвоём! Так зачем погибать непонятно ради кого?..

Тварь бросилась вперёд.

Молодой парень даже не успел поднять молот — челюсти сомкнулись на его горле. Кровь хлынула фонтаном, и тварь принялась пожирать бедолагу, рыча и чавкая от удовольствия, вырывая из него куски плоти…

Я отпрянул от щели, споткнувшись в темноте.