Опасная любовь командора (СИ) - Муратова Ульяна

— Нет, не понимаешь. Ты с самого начала отнеслась к службе так, будто это игра в работу, где достаточно красиво расставить баночки в шкафах, а все слова, которые говорю я, можно просто пропускать мимо ушей. Ты порой вела себя так, будто меня назначили командором по ошибке, а вся моя роль заключается лишь в том, чтобы досаждать лично тебе. И я дал слабину. Пошёл на уступки, на которые не стоило идти. Постарался договориться, объяснял приказы, взывал к твоему пониманию вместо того, чтобы влепить тебе пару дней карцера на одной воде, а потом повторять до тех пор, пока ты раз и навсегда не отучишься перечить. Я позволил тебе не ходить на зарядку, хотя видел, что она необходима. Это моя ошибка и ответственность. Никогда, ни одному из подчинённых я не позволял столько вольностей, сколько тебе, и даже сейчас я не могу отчитать тебя так, как того заслуживает твой проступок, потому что ты плачешь, а я чувствую себя подонком!

Кеммер шагнул к окну, положил сжатые в кулаки руки на подоконник и несколько раз вздохнул, укрощая свой гнев. Он понимал, что злился не только на Аделину, а на всю эту ситуацию. Он начал принимать её слишком близко к сердцу.

Вот драконово дерьмо!

Вместо того чтобы просто уволить гарцеля за неподчинение с занесением в личное дело, он хотел дать ей выбор. Уйти самой, сохранить лицо, забрать грамоту и устроиться помощницей гарцеля в какой-нибудь госпиталь, более защищённый и приспособленный к прорывам. А ещё лучше — вернуться в Кербенн.

Была и ещё одна причина, по которой Кеммер хотел избавиться от Аделины. Их отношения становились слишком личными, и это начало вредить его суждениям. К тому же командор понимал, что случись другой прорыв, он в первую очередь кинется спасать её и будет до конца прикрывать и защищать даже в ущерб боевым задачам.

Именно поэтому нельзя было оставлять её в части. Но признаться в истинных мотивах Кеммер был не готов, а ещё понимал, что Аделина как-то исхитрилась научиться манипулировать им так, что он даже не всегда это замечал.

Их отношения вышли далеко за пределы служебных. Он мог сколько угодно делать вид, что это не так, но факт оставался фактом: за четыре года службы в должности командора он никому не дарил одеял и ковров, ни с кем не пил отвар перед сном и никому ничего не объяснял. А ещё не любовался тем, как кто-то смеётся, как изящно размешивает в кружке мёд или недовольно фыркает, если что-то не получается.

Кеммер сам очутился в ловушке, от которой хотел уберечь подчинённых, и теперь ему оставалось только одно: обезопасить Аделину и заодно пресечь дальнейшее развитие непрошенных чувств.

— Пожалуйста, не надо, — всхлипнув, прошептала гарцель. — Мне нужна эта работа. Очень нужна!

— Ты можешь забрать грамоту и подать рапорт на перевод в другую часть. Я его поддержу. Как целитель ты действительно хороша, — тихо ответил он. — И тогда случившееся в маголёте останется между нами. Даю слово.

— Кеммер, я понимаю, что была неправа. Прости, — утёрла она слёзы. — Я обещаю больше так не поступать и исполнять твои приказы сразу же. Честно!

Стараясь сохранить спокойное выражение лица, он ответил:

— Не понимаю, почему ты так цепляешься за эту должность. Неужели в столичных клиниках нет вакансий? К чему тебе служба у Разлома? Здесь слишком много грязи, боли, крови и опасностей. Возвращайся в город и устраивай жизнь там. Женщинам вообще не место на войне.

— Кеммер, посмотри правде в глаза! Какую жизнь я могу устроить? Я проклята, у меня нет никакого будущего. Я не могу выйти замуж, не могу стать матерью! — отчаянно всхлипнула гарцель. — Через несколько лет мы все лишимся дома, и я даже не знаю, что будет тогда. Мне нужна эта работа, и я понимаю, что она опасна. Зато если я погибну при исполнении, семье хотя бы заплатят компенсацию, — едва слышно закончила она.

— Не говори глупостей. Быть может, проклятие ещё можно снять.

— Нельзя. В том и дело, что нельзя… Наши родители пытались и погибли. Никто из ритуалистов так и не смог найти решения. Мы смирились с мыслью, что проклятие неснимаемое.

— Я даю слово, что поговорю с тётей и попрошу её вмешаться.

— Вряд ли это поможет, Кеммер. Проклятие усилено волей Танаты, а люди бессильны против богов. Пожалуйста, не увольняй меня. Я буду ходить на зарядку и ни за что больше не надену сковывающее движение платье на работе. Ты же сам не отрицаешь, что я хорошо справилась с исцелением раненых. Клянусь, что больше никогда не стану перечить тебе, как бы сильно мне этого ни хотелось. Я сделаю всё, что угодно, лишь бы остаться!

Кеммер не выносил женские слёзы и предпочёл бы сражаться с кантром врукопашную, чем продолжать этот разговор. Он впервые ощущал себя настолько бессильным и загнанным в угол.

Он ненавидел себя, ненавидел Разлом, ненавидел то, что не мог оставаться равнодушным, и ненавидел решение, которое обязан был принять.

Двадцать девятое эбреля. Поздний вечер

Адель

— Нет, Аделина. Я считаю, что для тебя в части слишком опасно.

Слова командора прозвучали приговором, и я никак не могла поверить, что на этом всё закончится. Закончится тогда, когда я впервые показала свою полезность.

— Кеммер, пожалуйста, дай мне хотя бы пару дней на то, чтобы освоиться с этой мыслью. Очень прошу: не давай ход ни рапорту, ни благодарности. Я обещаю не спорить и не пререкаться…

— Ты уже споришь, — тяжело вздохнул он. — Хорошо. Ты можешь остаться на должности до увольнительной, а потом уедешь в оплачиваемый отпуск и уже из Кербенна подашь рапорт. Но хочу заверить тебя, что не передумаю.

— Ты считаешь, что это я виновата в смерти Мервела? Что если бы я не споткнулась…

— Нет, Аделина, — командор неожиданно шагнул ко мне и взял за плечи. — Я не считаю, что ты хоть в чём-то виновата. Но тебе не место в армии. Если ты настолько сильно нуждаешься в работе, я поспрашиваю у деда, у него хорошие связи и наверняка найдётся какая-то подходящая вакансия. И поговорю с тётей, как уже пообещал. Помогу тебе финансово и даже премию выпишу на прощание.

— Я же Боллар…

— Я помогу тебе как Аделине, а не как одной из Болларов. Но я всё равно не хочу, чтобы ты оставалась в части, и это окончательное решение.

— Кеммер, это была невыносимо сложная ситуация, — попыталась оправдаться перед ним. — Я всего лишь не хотела, чтобы Мервел умер…

— Я понимаю, Аделина. Но и ты пойми — мы на войне. А на войне приказ может быть любым, в том числе и таким, что нужно идти и умирать самому. Если увижу, что одна смерть спасёт сотни жизней, то я такой приказ отдам. И каждый, кто служит в моей части, его выполнит. Вот в таких дерьмовых обстоятельствах мы находимся, когда один драконов выбор хуже другого. И судя по всему, скоро мы будем ностальгировать по временам, когда прорывы случались всего по паре раз в месяц и только у Разлома.

Поняв, что он не передумает, я просто уткнулась ему в грудь и разревелась. Вместо того чтобы прочитать нотацию о недопустимости подобного поведения, он крепко меня обнял, и отчего-то стало только больнее и горше. Слёзы лились ручьём, а я никак не могла вспомнить заклинание, блокирующее работу слёзных желёз. И перестать тоже не могла. Плакала и плакала, пока Кеммер мягко не позвал:

— Аделина…

— Адель, — всхлипнула я. — Аделиной меня только противная гувернантка называла.

— Адель, посмотри на меня, — попросил он.

Я подняла заплаканное лицо, стыдясь и покрасневшего носа, и несдержанности, и двух мокрых овальных пятен, образовавшихся на мундире командора. На короткое мгновение показалось, что он меня поцелует, и безумно захотелось ощутить этот поцелуй на губах. Кеммер наклонился ко мне ближе, его сердце бешено заколотилось в груди.

Время замедлило бег. Я замерла в ожидании. Кеммер наклонился ещё ниже, к самому моему лицу, и я не только не отодвинулась, но даже подставила губы, потянулась к нему сама.