Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Черт, кажется, я реально превращаюсь в старика — очень уж на умные мысли тянет! Надо срочно восстанавливаться. Иначе душа примет изменения тела, и я могу таким и остаться.

— Прекрати, Вера! Это приказ! — крикнула Наталья, но ее голос потонул в свисте и грохоте.

Вера не слушала. Она была вне себя. С визгом, больше похожим на крик раненой птицы, она швырнула в меня первый шар. Он летел, крутясь, с воем разрезая воздух, готовый разорваться градом ледяных бритв.

Я не стал уворачиваться, а просто сделал короткое, отточенное движение мечом. Не рубящее — точное, как удар иглой. Кончик клинка встретил ядро водяного шара, и магия, вложенная в сталь, дрогнула. Шар не взорвался — он сдулся с жалким хлюпающим звуком, лишь обрызгав меня ледяной водой. Осколки льда, потерявшие силу, царапнули одежду и упали на землю.

Лицо Веры исказилось в гримасе ярости. Второй шар полетел следом, больше, сильнее. И третий, который она начала формировать сразу же.

— Ты утомила меня, девочка, — проворчал я и пошел на нее.

Я не бежал. Шел. Спокойно, мерно, как жнец смерти, выходящий на поле. Ее шары летели в меня — я парировал их тем же точечным уколом, рассеивая магию, заставляя воду литься бесполезными ручьями. Ледяные осколки отскакивали от стали, оставляя на ней белые риски.

— Стой! Стой, тварь! — выла она, отступая, и в ее голосе впервые прорвалась не ярость, а паника.

Она метнула в меня сосульку размером с копье. Я отбил ее в сторону, и она вонзилась в землю, как стрела.

— Магия — это не фейерверк, — сказал я, приближаясь. Мой голос был спокоен, почти монотонен. — Это воля. Точность. А ты — порывиста. Слепа. Тратишь силы на красивые всплески.

— Заткнись! — она попыталась создать под моими ногами ледяную ловушку.

Я просто перешагнул нарастающую наледь, даже не взглянув вниз. Мои ноги знали, как наступать и куда, чтобы не вляпаться в чужую магию.

— Ты смотришь на мои руки, а не в глаза. Видишь меч, а не меня. Ошибка.

Она отошла к самому барьеру. Дальше отступать было некуда. Замахнулась для очередного заклинания — что-то сложное, с плетением пальцев и визгливым заклинанием на древнем языке.

Я не дал ей закончить.

Мой меч описал короткую дугу и плашмя, со всей дури, треснул ее по пальцам, сбивая начинающийся жест.

Она вскрикнула от боли и невысказанного заклятья, которое обожгло ей губы.

— Руки! — рявкнул я, как сержант новобранцам. — Держи выше! Или их отрубит первый же, кто будет тебя серьезно атаковать!

Она ахнула, зажала покрасневшие пальцы. В ее глазах читался настоящий, животный ужас. Магия вокруг нее дрогнула, поплыла.

И тут я увидел ее главную ошибку. Ту самую, что всегда совершают маги, слишком уверенные в своей силе. Она пыталась собрать новый, еще более мощный шар, забыв обо всем на свете — о стойке, о защите, о том, что перед ней воин с острым куском стали.

Я рванулся вперед. Не с помощью магии — на своих двоих, но с такой яростью и скоростью, на какую был еще способен. Мой меч свистнул, отвлекая ее. Она инстинктивно отпрянула, подняла руки для защиты, и на мгновение открылась.

Вот сейчас.

Я не стал бить мечом, а снова оказался сбоку от нее, левая рука — жесткий захват ее запястья с зачарованным кольцом, правая — бросила меч в ножны (он вошел с удовлетворенным щелчком) и схватила ее за шею сзади, не давая ей вырваться или запрокинуть голову для заклинания.

— Отпусти! — захрипела она, пытаясь вывернуться, брыкаясь. От нее пахло страхом, потом и сгоревшей магией.

— Успокойся, гадюка, — прошипел я ей прямо в ухо, сжимая чуть сильнее. — Урок не окончен.

И тогда, окончательно устав от этого балагана, от ее истерики, от всей этой показухи, я… решил поставить точку. Самый доходчивый для зазнавшегося ребенка способ.

Я резко провернул ее, все еще удерживая, и… легонько, но со знанием дела, шлепнул по заднице. Не для унижения. Для учебы.

— Это за бездумную трату сил! — шлепок. Звук был сочным и звонким.

Она взвыла от неожиданности и ярости.

— Это за то, что не смотришь на противника! — еще один.

— А это… — я занес руку для третьего, но так и не опустил.

Она обмякла. Вся. Истерика уступила место шоку, дикому, всепоглощающему стыду, а потом… странной, пустой тишине. Она перестала брыкаться. Просто повисла у меня в руках, тяжелая, подавленная. Из ее груди вырвался не крик, а какой-то жалкий, сдавленный всхлип.

Я отпустил ее. Она не упала, а медленно, как в замедленной съемке, сползла по мне на землю, поджав ноги, и уткнулась лицом в колени. Ее плечи затряслись. Но это уже были не рыдания ярости. Это были слезы полнейшего, абсолютного краха.

Я отступил на шаг, переводя дух. Рука саднила — она все же успела слегка обжечь мне кожу каким-то заклятьем.

Тихомир стоял, вытаращив глаза. Его каменное лицо дало трещину, в которой читалось дикое, нерешительное веселье и ужас одновременно.

Наталья смотрела на меня так, будто я только что приземлился с луны. В ее взгляде не было ни гнева, ни осуждения. Было чистое, незамутненное изумление.

Потянулся за своим мечом, проверил клинок — цел, слава тому, кто его выковал. Вложил в ножны.

— Все, — сказал я, обращаясь в пустоту. — Представление окончено. Урок окончен.

Посмотрел на сжатую в комок Веру.

— Надеюсь, усвоила. А то в следующий раз вместо моей ладони будет топор какого-нибудь наемника. Или зубы мертвеца, — и развернувшись и побрел прочь, к оранжерее, оставляя их разбираться с последствиями. Мне нужен был чай. Крепкий. И очень, очень много тишины.

Сзади донесся тихий, прерывистый шепот Натальи:

— Вера… ну… вставай… пойдем… все нормально…

И сдавленное, затравленное рыдание в ответ:

— Он… он меня по жопе… По жопе отлупил, Наталья! Как нашкодившего щенка!

Я усмехнулся про себя, отпихивая ногой камень. Щенка? Нет. Гадюку. И, кажется, немного прижал ей хвост. На время.

Сижу себе, пью чай, ем рагу с мясом. Хорошо. Сил потрачено было много — их необходимо восстановить как можно быстрее.

Заходят эти трое из ларца — Наталья, до сих пор сохранившая на лице удивленное выражение; Тихомир, чуть напряженный; и Вера — притихшая, с размазанной краской под глазами.

Не будь момент столь сложным, а она своей, я бы рассмеялся — настолько нелепо она выглядела. Но не дело витязю добивать слабого…

— Где ты научился так сражаться? В каком отряде служил? — Тихомир присел рядом и выжидательно уставился на меня.

— Жизнь лучший учитель, а смерть отлично принимает экзамены, — пожал я плечами, уходя от прямого ответа. — Зачем тебе это знать? Достаточно того, что из всех моих воинов я остался последним.

— Ты силен, но все так же непонятен. Госпожа, — обратился он к Наталье. — Вы по-прежнему уверены, что мы можем ему доверять?

— Даже не сомневайтесь в этом, -показалась в дверях Вероника с Лишкой.

Последняя поклонилась и быстро унеслась на кухню. Все же сидеть за одним столом с господами ей не пристало. То, что было вчера — другое. Но сейчас — аристократы отдельно, слуги отдельно. Я, как наставник мелкой графини, имел статус выше остальных, так что правила не нарушены.

— Я с ним в бою была! Настоящем. И видела, как он мертвяков рубил, себя не жалея.

— Прямо таки в настоящем, — позволила себе легкую высокомерную улыбку уже немного пришедшая в себя Вера.

— Не забывайся!!! -рявкнула Наталья.

— Прошу меня простить, Ваше Сиятельство, — склонила та голову. — Я не хотела никого оскорбить.

— И помните, дед Славка МОЙ! –последнее слово мелкая выделила, стрельнув на меня глазами, — человек. И я за него отвечаю. И прямо говорю, тверже его слова нет. А теперь… Чем тут у нас завтракают? А то я после вчерашнего на стрессе, мне калории нужны!

Далее мы сидели в тишине — разговаривать при ребенке о мести, напоминая ей произошедшее, плохое дело. Только Наталья куда-то отлучилась на пару минут, а после вернулась, что-то шепнув Тихомиру.

Поев, Ника, чувствуя себя лишней, куда-то убежала, а мы остались за накрытым столом.