Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

За пузырным окошком светило послеполуденное солнце. Белка еще прошлась по дому, заглянула в шкафчик под окном, пошарила по полочкам. Уверенно, по-хозяйски. Обнаглела, укрепилась в мысли, что ей ничего за это не будет.

Нашла кучу мусора, пыли, трухи, мышиного помета. Нашла в горшке хорошую пшеницу. Нашла продырявленный мышами мешочек с горохом, нашла соль. Береста и огниво лежали в отдушинке у печи.

И Белка взялась за дело. Растопила дымную печь, выгнала в дверь дым, накипятила воды, сварила кашу. Подложила еще дров — чужие, никому не нужные, чего жалеть. Главное, печь не перегреть старую, или не угореть. Но в избушке, хоть поизжитое все, потрепанное возрастом, было налажено. И печь подмазана, и кочерга на месте. А что дыму напустилось — так это Белка сглупу поспешила. Заслонка хитрая оказалась вверху. Согрелась, поела и придремала на прислоненной к боку печи лавке. Устала от забот и переживаний.

Вот навсегда бы здесь остаться, думала Белка, засыпая. А Хродиха пусть слезами умоется, что не ценила. И пусть зыркает на Свитти зло — что он ее работницу, такую распрекрасную и рукодельную, у которой под пальцами все горит, этот злой дурак насмешками и издевательствами в лес изгнал. Жаль, не получится. Просто мечты. Белка — она не колдун, одна в лесу не проживет. Ни для охоты, ни для рыбалки у нее нет ни снасти, ни умения. А в доме нет запасов. Кто знает, как колдун перебивался, что ел и что пил. Может, кору древесную в ступе толок, да лепешки пек. Действительно, путевая избушка тут какая-то. Наверное, постоянно в ней и правда никто подолгу не жил...

Глава 2

* * *

В первый месяц зимы ночь приходит рано. Такое время года — темное. Ночь накрыла избушку плотным колпаком тьмы и тишины. Только из-под корявой заслонки печи едва-едва светили красные угли, и то на саму печь.

Белка протерла глаза. Сначала испугалась, потом вспомнила, где она, что с ней произошло и кто в том виноват. Успокоилась. Ну, что теперь делать. Хродиха пусть позлится, ей полезно. Пусть Свитти испытает чувство вины, если Хрод хорошо научил его различать добро и зло. Потому что лишать Хродиху дармовой работницы — очевидное зло.

Посчитала в уме, на сколько хватит запаса зерен в горшке и гороха, если тот просеять от мышиного дерьма. Дня на три могло бы. На пять, если растянуть. Хродиха кормит не вкуснее, но в деревне можно перехватить на жалости к сироте или за мелкую помощь молока, плошку сметаны или сушеную рыбку, да и грибов Белка себе изрядно в запас насушила — как белка, за то и прозвали.

Вдоль печи было тепло. На полу — холодно. Бок окостенел от жесткой лавки, на которой Белка незнамо сколько времени проспала, не поворачиваясь. Хотелось пить. И хотелось наоборот. Белка поежилась, запахнула одежду, накинула платок.

Ночью сильно приморозило, если сравнивать с солнечным теплым днем. Стылое небо усеяно звездами, месяц, вчера висевший ниточным серпиком, сейчас вообще пропал. Час ночи не определишь. И не особо Белка в часах разбиралась-то. Ну, середина где-то. Мертвое время, волчья стража. За порогом небесным синим отражением светился снег. Непроницаемой черной стеной обступали поляну деревья. И вдалеке тоскливо выли волки, обозначая свой дозор, сквозь который нет прохода ни конному, ни пешему. Навстречу стае, в волчью пасть, Белке не хотелось даже назло Свитти и Хродихе. Волки обычные, не костяные живодушные. Ночью их стая смелая, днем, на солнце, — нет. Не их время, не волчья власть. Надо дожидаться дня. Так что вернулась в избу Белка быстро. И сразу с ногами влезла на лавку, спиной прижалась к печи, чтобы не споткнуться ни обо что больше, как случилось с ней на пороге и не уронить чего с грохотом. В ночной тишине и полном одиночестве грохота ей отчего-то очень не хотелось. Или нос разбить. Спать не хотелось тоже. Бездельничать она не привыкла. Чем заняться в темноте? Поискать какой светец? Зажечь лучинку? Или колдун тоже по солнцу жил и по ночам в темноте сидел? Что-то не видела она никакой приспособы ночью освещаться.

Белка пошарила глазами по темной избе. Отвела взгляд от странности. Поежилась. Осторожно снова посмотрела налево. Кажется, нет? Тонюсенькая линия света. Намеком. Будто от уголька, упавшего меж половиц, но чуть поярче и желтее. Белка подскочила — а ну как выкатилось из печи пламя? От красного, почти угасшего уголька затлела паутина, нагрызенные мышью опилки, а потом — пожар?

Бросилась в угол схватилась руками, запустила в щель между половиц цепкие тонкие пальчики, рванула. Единственное, что смогла понять своим умишком — холодно там, это не пожар. И люк открылся ей навстречу, словно его подтолкнули изнутри. Своей силы распахнуть, вот так прихватившись за край, Белке бы вряд ли хватило.

— Ах ты ж! — ругнулась Белка, сев на задницу в самую пылищу и паутинищу избяного угла. Не видела она этот люк, когда обходила избушку по круг и раз, и другой, и третий. Не видела, хоть тресни. Или же его так всякой дрянью присыпало, что не вдруг и обнаружишь, не убирались тут! Лестница, ведущая вниз, сделана из располовиненых бревнышек и затоптана грязными ногами. Вперед не видно, даже если голову засунуть — над ступенями потолочный скос, как в подземный ход или пещеру. Белка видела такой косой потолок над лестницей, только не когда спускалась вниз, а когда на празднике лазала на колокольню в городе. Над первым пролетом подъема в колокольне над святой Варварой было так же устроено, а потом поворот и захватывающая дух свобода — словно ты птица в полете, над всем и над всеми.

Но тут не колокольня, понятно. Тут колдовские штучки. Внизу тихо, источник света где-то дальше, в конце спуска. Ловушка для дур, вроде Белки. Которые захотели кому-то что-то доказать. Или сбежали обидевшись на весь свет. Или то и другое вместе. Чем колдун питался? А вдруг он людоед?

По Белке прошел холод. Не от промерзшего угла, не обогретого печкой, от которой внизу жара, а на полу мокрые валенки примерзают. Нутряной, ознобный. За дверью тьма безлунной ночи, крепчающий мороз и волки. Внутри вот это вот. Дверь в подземное царство.

— Так, я не понял ты заходишь или не заходишь? Зачем ко мне в гости заявилась? — прозвучал строгий голос.

Белка не шевелилась. Вытаращила глаза и даже не мигала. Не помер колдун вот оно что. Спрятался, а не помер.

— Долго на пороге будешь торчать? Сейчас ко мне в открытую дверь мыши набегут. И тараканы, — сказали ей.

— Нету тут тараканов, — буркнула Белка себе под нос в ответ на несуразность заявления. — Вымерзли. Зима.

— Уже зима? — удивился голос. — А год какой?

Звучал он словно рядом с Белкой. Будто в двух шагах от нее стоит добрый дядечка. Говорил этот невидимый некто точно так, как учитель в городской школе, куда Белку тоже не приняли — без родителей-то кто заплатит за обучение? Парня еще взяли бы на городской счет, а с девчонки какой прок. Звучит вроде строго, а, вроде, и без злобы, чуть ли не ласково. И от этого прошло чувство опасности. Белка доказывать сюда пришла, или зачем? Вот и докажет. Бежать-то поздно.

— А тот же год, в какой колдун помер, — сообщила Белка с мыслью «пропадай моя головушка». — Только зима.

— Ага... — проговорил голос и умолк.

— А вы там что делаете, дяденька? — поинтересовалась Белка, которую беспокоила повисшая пауза.

— Спустись — узнаешь.

— Вот еще, — фыркнула Белка. — С ума я спрыгнула что ли, к незнакомым мужикам по ночам в гости ходить?

— Да ты и так у меня в гостях. Угостилась даже.

— Ну... Благодарствуйте за угощение, сударь. Если хотите, подмету вам тут. Горшки почищу.

— Я, — сказал голос слегка нетерпеливо, — уже много лет ученика жду. А не домработницу. Вот ты пришла. Чего внутрь не идешь?

— А чего вы наружу?

— Не могу.

— Ну, давайте так разговаривать.

— Неудобно.

— А мне нравится. Мышей я веником отброшу. А тараканов нет, вымерзли. Никто не пролезет к вам внутрь.