По праву сильного (СИ) - Лифановский Дмитрий

— Докладывайте, — я посмотрел на Тихого и Мирославу. Они вернулись сегодня ночью. Уставшие, злые. Парни из ватаги Стаса отсыпались, а ему с подругой я спать не дал. Слишком много вопросов к ним. Потом отдохнут.

Тихий изменился. Худой, свежий шрам на скуле. Надо будет расспросить, где получил. И взгляд. Уверенный, жесткий. Взгляд воина, а не мелкого гопника. Стас встал и неторопливо расстелил на столе карту. Лист ровный, линии чёткие, пометки аккуратные — чувствуется женская рука. Мирослава рисовала.

— У имперцев все по уставу, — начал он, — Усиленная тагма фракийской стражи, около трехсот человек — четыре кентурии. Тыловики, но это ничего не значит. Большая часть — ветераны из-за ранений или по возрасту не пригодные к строевой. Командует друнгар Ливелий. Раньше служил где-то на юге Империи, на границе. Имеет боевой опыт. Этерия родов-ренегатов, сотня гвардейцев, три турмы. Командует илларх Тагарис.

— Имперец? — удивленно спросил Стрежень. Мне тоже стало интересно, почему родовой гвардией командует чужак.

— Эллины презирают предателей, не доверяют им, считают отбросами. Те ходят злые, дисциплины в этерии нет. В расположении постоянные драки. Родовые между собой, все вместе с имперцами. Тагарис попытался закрутить гайки, но едва не получил бунт. Зачинщиков казнили, но давить на родовых перестали. Используют их как полицию.

— Ясно. Это хорошо, это радует.

— Радоваться особо нечему, ярл, — Тихий поднял на меня красные от недосыпа глаза, — Нам хватит и регуляров. Город укреплен щитами. Блокпосты: по три на юге и востоке, два на западе, один на севере и у вокзала. Патрули — по пять-шесть бойцов. В штабе постоянно находится дежурный десяток. Штаб в самом центре города, в здании управы, — рассказывая это, Тихий водил заскорузлым пальцем по карте, показывая где что находится, — Узел связи рядом — кирпичный дом под охраной второй кентурии.

Мирослава, осунувшаяся, но, несмотря на черные круги под глазами и грязные волосы, не потерявшая девичьей привлекательности, кивнула. Её взгляд встретился со взглядом Тихого. Парень чуть заметно дёрнул подбородком.

— Вокзал на юге, — девушка ткнула обломанным до мяса ногтем в карту, — Блокпост. Двадцать имперцев. Меняются каждые шесть часов. Прилегающие улицы простреливаются стрелками с магострелами на крыше. Укрыты за магическими щитами и мешками с песком.

— Первая кентурия охраняет штаб, — подхватил Тихий, — Вторая держит блокпосты на востоке и севере, третья на западе и юге, четвёртая — вокзал и резерв. Ренегаты рыщут по улицам. Жители запуганы. Подполья нет. Любое сопротивление или непослушание карается смертью.

Тихий с Мирославой переглянулись. Они понимали друг друга. Я смотрел на них и удивлялся, как война и смертельный риск изменил бывших мелких бандитов. Волки, самые настоящие хищные волки. Не боящиеся ни Богов, ни демонов. А карта! Блокпосты, патрули, щиты. Все отмечено, все учтено. Надо наградить ребят. Но не сейчас. После Вятки.

Ватажники молчали. Стрежень зло сплюнул за плечо и потёр шею.

— Крепкий орешек, — буркнул он, — Размажут нас, — и оскалившись спросил, — Хабар-то будет, ярл?

Ватажники одобрительно загудели. Кто о чем, а эти о добыче. И плевать, что дело практически безнадежно. Им не привыкать.

— Если выживем, — ответил я, — Половина ляжет. Щиты, магострелы, устав. Мясорубка.

Радомира подняла голову и тихо спросила:

— Кайсар, твои могут пошуметь на западе? Привлечь внимание, подержать имперцев у окраин, не залезая в уличные бои?

Лесовик кивнул:

— Можем, — протянул он, — Отчего не смочь. Но не долго. Если навалятся, не сдюжить нам.

— Долго не надо, — бледные старческие губы растянулись в хищном оскале.

— Что-то задумала? — я с интересом и надеждой посмотрел на ведьму.

— Подземелья, — все так же зло ухмыляясь, непонятно выдала она и тут же пояснила, — Ходы есть под городом. Древние. Эллины о них не знают. О них вообще мало кто ведает Выйдете прямо под управу — в подвал. Отрубите змее голову, а с туловом всем миром справимся.

Ватажники оживились, переглянулись. Я посмотрел на Радомиру.

­– Ты поведешь? — рисковать старой княгиней мне не хотелось.

— Всеволод, — покачал головой она, — Старая я уже для такого, — в ее глазах полыхнула грусть.

— Он оправился?

— Нормально, — скривилась Радомира, — Слаб после пыток, но ходить может. Да и воевать сможет, коль нужда возникнет.

Я кивнул. Шанс. Тихий с Мирославой и Радомира подарили нам надежду. Теперь все зависело только от нашей отваги и удачи.

Мы засиделись допоздна, распределяя людей и ватаги, договариваясь, кто, куда и когда должен ударить. Оно конечно, любой план хорош до первого боевого столкновения, но это не значит, что надо лезть на сильного, хорошо укрепленного противника наобум.

Когда настала пора расходиться, поднялся Стрежень:

— Так что с хабаром, ярл? Как делить будем?

Забыл дядька, что он мне присягнул. Теперь его добыча целиком принадлежит мне. Но сейчас не время крохобрничать и гнуть свои порядки.

­– Как братья, — ответил я.

— Любо! Любо! — загалдел лихой люд. А мне подумалось, что хабара-то как раз хватит на всех. Не многие доживут до дележки. Если хоть кто-то доживет.

Глава 2

Вятка. Когда-то город носил другое имя — Хлынов. Город, где правил не князь с боярами, а Вече. Где слово простого воина с боевым топором звучало громче слова разряженного в бархат аристократа. Пристанище вольных речных волков — ушкуйников, где на протяжении многих веков дух жителей был, как северный ветер — свободный и колючий.

Пока не грянула Великая Катастрофа.

Мир треснул. Границы территорий, что остались от Росской империи трещали по швам. А Хлынов? Хлынов стоял! Ватаги ушкуйников костьми ложились, но держали катящиеся с юга волны обезумевших от страха и желания жить степняков и преследующих их кровожадных порождений аномалии. И отстояли родную землю. Словно устрашившись мужества защитников, остановилась аномалия, откатилась к Великому Камню.

А потом… потом пришли Шуйские. Кровососы в бархатных камзолах. Пока ушкуйники проливали кровь на границах, отбиваясь от тварей да чужаков, они точили ножи. Подлость. Сплошная подлость. Прислали послов с «миром» и «честью». Заманили лучших ватаманов на переговоры — якобы против общей беды объединиться. А сами на пиру в честь славных воинов схватили и перевязали их, как овец. И пошли на город, обещая пощаду за открытые ворота… Вече поверило. Поверило! Открыли ворота. А Шуйские вырезали защитников. Кого не убили — закабалили, заковали в цепи, в рабство. Вече запретили. Имя Хлынов стерли, назвали Вяткой. Сломали хребет вольнице. Превратили воинов в покорных тягловых быков.

А когда пришли эллины, сдали город без боя. Отозвали свои жалкие гарнизоны, бросили на растерзание. Им было плевать. Плевать на землю, за которую хлыновцы костьми ложились. Плевать на людей.

Я стоял на холме, поросшем редким корявым кустарником и смотрел сквозь промозглую предрассветную хмарь туда, откуда едва слышно пробивались, приглушенные так кстати легшим на землю густым туманом, редкие перекрикивания ночной стражи и лай собак.

Запах весны, смешавшись с едким запахом дыма из печных труб предместий Вятки, щекотал ноздри. Энергоканалы, лишенные привычного давления аномалии, пылали огнем, наполняя тело покалывающим кожу восторгом, от которого хочется смеяться и рвать врагов голыми руками, чтобы их теплая, терпкая кровь заливала лицо. Сила переполняла меня, гуляя по жилам и лишая рассудка. Это ловушка, в которую попадают даже самые опытные маги. Эйфория — как вино перед боем, затмевает разум, навевая ложные ощущение всесилия и бессмертия.

— Кайсар со своими подошел, — Рогнеда бесшумным призраком вынырнула из молочной пелены тумана, — Последние. Отправила их на запад, в заслоны.

— Спасибо, княжна. Чтоб я без тебя делал? — девушка зарделась. Мои губы тронула легкая улыбка. Рогнеда на самом деле сняла с меня огромную часть работы, добровольно став кем-то вроде заместителя и ординарца, заменив улетевшую неделю назад вместе с «Соколом» Сольвейг. — Обойдем людей и будем выдвигаться на исходную.