По праву сильного (СИ) - Лифановский Дмитрий

По большому счету это обход был не нужен. Если Рогнеда доложила, что все отряды заняли свои позиции — так оно и есть. Но мне нужно отвлечься, обуздать ярость бушующей во мне энергии. Да и бойцов еще раз приободрить лишним не будет. Все-таки схлестнуться нам предстоит не с отрядом наемников-карателей или отупевшей от безнаказанности и сытой жизни родовой гвардией ренегатов, а с регулярными имперскими войсками, пусть и тыловыми их частями.

Оскальзываясь и придерживая друг друга, спустились по склону. Жирная, липкая весенняя грязь чавкала под сапогами, тяжелыми лепехами прилипая к подошвам. Это ничего, это терпимо. Грязь и распутица в текущей ситуации мои самые верные союзники. Они не дадут имперцам перекинуть к Вятке войска, а железную дорогу перерезать проще. Минные засады, пару составов под откос — и эллины больше не сунутся. А там вступят в дело кочевники Абылая. Да и Великий Князь неспроста затаился. Думаю, ближе к лету на фронте начнется большое «веселье» и серьезным игрокам станет временно не до меня.

Основные силы моей небольшой разношерстной армии, больше похожей на цыганский табор, разместились на склонах широкого лога, извилистой дугой охватывающего восточную часть Вятки. Удобное место для концентрации и выдвижения на позиции. До предместий города отсюда минут тридцать быстрого марша. Есть еще небольшие отряды, перекрывшие дороги и взявшие город в кольцо. Их задача не дать противнику перебросить войска на слабые направления и заставить нервничать командование, обозначая удары в тыл обороняющихся. Есть еще малые маневровые группы из охотников, вооруженные артефактными магострелами моей работы, заточенными под нейтрализацию одаренных. Но они больше для перестраховки, чтобы не дать упорхнуть из клетки важным птицам, засевшим в Вятке. Такими же магострелами вооружены и самые опытные из бойцов, идущих с основными силами.

Люди собирались в кучки. Земляки к землякам, ватажники к ватажникам, гильдейцы к гильдейцам. Новички — молодые парни и мужики из окрестных сел, жались друг к другу, ища поддержки в знакомых людях. Страх висел над ними почти осязаемо. Я видел, как у парня с жидкой бородёнкой тряслись руки, перебирающие болты. Как совсем юный паренек, почти мальчишка, впился в лук, будто тот мог удержать его на ногах. Губы сжаты в белую нитку, лицо застыло от напряжения. Но этот страх не был парализующим. Он был фоном для чего-то большего. В глазах каждого пылал упрямый неистовый огонь. Среди этих вчерашних крестьян, кузнецов, железнодорожников, пекарей не было случайных людей. Большую часть в этот лог привела ненависть за пережитые унижения, боль от потери близких и жажда мести, сжигающая нутро.

При виде нас с Рогнедой люди оживлялись, вскакивали. Крестьяне и работяги кланялись, вольные охотники лишь обозначали поклон. Гордые. Я шел, перекидываясь шутками со знакомыми, а чаще — абсолютно незнакомыми людьми. Разрослось мое войско. Права была Радомира — стоит удачливому вождю кинуть клич, и под его знамена соберутся все, кто готов сражаться за свою землю или богатую добычу.

Ветераны сидели дальше, под сенью кривых деревьев. Ушкуйники, контрабандисты, охотники за артефактами. Их оружие было другим: самодельные, но смертоносные магострелы с приваренными умельцами руническими аккумуляторами, трофейные имперские «Громовержцы», «Жала», выменянные на складах княжества за ништяки из анмалии. На поясах болтались обереги и старые гранаты, перепаянные под самопальные маго-детонаторы. Я бы не рискнул такую хрень таскать на себе. Суровые мужики перебрасывались хриплыми фразами, спокойно и без надрыва. Для них — война привычное дело. Кто-то чистил оружие, сплевывая в грязь черную от едкой дурманящей жевательной смеси слюну. Кто-то травил похабные байки.

— Добыча будет, ярл? — бросил седой ушкуйник, со шрамом через губу, щурясь на меня недобрым волчьим взглядом, — Или, как у родовых — одни дырки в шкуре?

Не помню его. Видимо из недавно примкнувших. Судя по шрамам и повадкам — вояка опытный. И борзый. Последнюю неделю таких волчар пришло под мои знамена немало. Эти, в отличие о местных-новобранцев, воюют не за идею, за хабар. Потому и вопросы задают не стесняясь. Для них все мои титулы и грамоты, жалованные Великим князем — пустой звук. Они со мной, пока со мной удача. Отвернись она от меня и эти ребята в лучшем случае сразу уйдут, в худшем воткнут нож в спину.

— Бери, что унесёшь, — ответил я, — Только у имперцев разрешение спроси. А то, вдруг, они против будут.

— Ха! — ощерился в щербатой улыбке разбойник, — С пиндосами мы с братишкой договоримся, — он ткнул коричневым, перекрученным как корень старого дерева пальцем в свой магострел, — Всегда договаривались и сейчас договоримся. Как дуван дуванить будем, ярл?

— Дуван еще взять надо, Щербатый, — прохрипел Стрежень, выныривая из темноты, — Не надоедай ярлу. Я же тебе говорил, по закону, как полагается, добычу поделим.

— Законы у всех свои. У нас свои, а у них, — он криво оскалился на нас с Рогнедой, — свои.

Я смотрел в его глаза — жёсткие, холодные как лёд. Конфликт перед боем хуже яда. Ушкуйники за Щербатым притихли, ждали. Рогнеда сжала рукоять магострела. Стрежень напрягся. Сейчас одна фраза решает всё.

— Закон один, Щербатый — бей эллинов, бери добычу, — сказал я, с ухмылкой глядя ему в глаза, — А дуван поделим, как братья, когда супостата одолеем. Золотые побрякушки, что звенят громче их храбрости, так и быть, для тебя от ватаманской доли отсыплю. Бабе своей на ожерелье унесешь! Баба-то есть? Или ты с братишкой живешь? — я кивнул на ухоженный, с любовью украшенный костяной резьбой магострел ушкуйника.

Разбойники загоготали, Щербатый, хлопнув себя по коленке, оскалился в усмешке, выдавив из горла сиплый смех. Напряжение спало. Рогнеда чуть расслабила руку. Стрежень сплюнул, хмыкнул. Я кивнул ему:

— Веди к своим.

Ватага шумела нам вслед, переключив свое внимание на Щербатого, в которого со всех сторон летели незамысловатые шутки о том, как и в каких позах тот живет со своим братишкой.

— Всеволод готов? — спросил я. Вылеченный баронетом и оправившийся после пыток родич Радомиры шел с нами проводником. Контрабандист знал путь через древний лабиринт подземелья, раскинувшего свои ходы под городом и его окрестностями. Без него вся наша авантюра обречена на провал.

— Готов, ярл, — ответил Стрежень, сплюнув, — Только вас ждем.

— Хорошо. Значит выдвигаемся. Рогнеда, Радомире скажи, что мы уходим, и возвращайся.

Девушка молча кивнула и, развернувшись на пятках, переходя на бег, поспешила к далекому перелеску, где обосновалась старя ведьма. Там же должны ждать нашей отмашки командиры групп. Мое присутствие среди них уже не требуется. Каждый знал, что и когда ему предстоит сделать.

— Силен ты, ярл. Княжну гоняешь, как простую девку, — то ли одобрительно, то ли осуждающе покачал головой разбойник.

— Больше шевелится — меньше думает, — буркнул я, — Присмотрите за ней, когда в бой пойдем. Боюсь, на рожон полезет.

— Не тащил бы ты ее с собой, ярл. Видишь же — не в себе девка.

Слышать слова сочувствия от Стрежня было неожиданно и удивительно. На мой изумленный взгляд он пожал плечами и виновато усмехнулся.

— Потому и тащу. Она воин. Такой же, как ты и я. Ей в себя поверить надо. А то вбила в голову черти что.

— Все равно, — мотнул кудлатой головой ватаман, — Не дело девкам воевать.

— Ты это Радомире скажи, — усмехнулся я.

— Хэк, — крякнул Стрежень и запустил пятерню в спутанные космы, — Пришли, ярл, — в голосе разбойника послышалось облегчение, — Вон Всеволод.

Нам навстречу пружинистой походкой шагал худой, болезненно бледный мужчина — родич княгини Вороновой еще не совсем оправился после пыток и не состоявшейся казни.

— Ярл, — он кивнул, как равный равному.

— Как себя чувствуешь? Справишься? — мне не понравилась мертвенная бледность мужчины, слишком многое от него зависело в этой операции.

— Нормально, — контрабандист улыбнулся, — Справлюсь. Спасибо господину баронету.