Жена на полгода (СИ) - Иконникова Ольга

Отец боялся, что у меня случится нервный срыв, но я, напротив, словно погрузилась в какой-то сон и перестала воспринимать то, что было вокруг. Целыми сутками я лежала на кровати, вспоминая те дни, когда сестра была рядом. Из этого, странного состояния я вышла только когда родители снова поехали в Веланс. Я знала, зачем они отправились в столицу — требовать правосудия. И надежда на то, что это правосудие свершится, подняла меня с постели.

Я понимала, что привлечь к ответу маркиза Ренуар будет непросто — у него, в отличие от нас, было много денег и влиятельных друзей. Но даже если его в итоге не осудят, сам судебный процесс мог бы стать предостережением для других девиц — столь же наивных как Габи.

Но отец и Дениз вернулись из Веланса слишком быстро, и по их виноватым лицам я поняла, что никакого суда над маркизом не будет. Что они сдались без боя, не решившись поднять в столице шум. А когда я увидела у мачехи новые драгоценности, а на нашем столе появились яства, которые прежде мы не могли себе позволить, я поняла, что они не просто сдались, а продались.

Я не стала молчать, а потребовала от отца ответа. Он выслушал меня и тяжело вздохнул:

— А что мы могли поделать, дорогая? Его второй женой была дочь герцога Ландре, но даже его светлости не удалось привлечь Ренуара к ответу. Кажется, на той прогулке, когда лошадь понесла Габи, его и вовсе не было рядом — так как же мы можем выдвинуть против него столь серьезное обвинение?

— Что же касается драгоценностей, — вмешалась в разговор Дениз, — то это вовсе не то, о чём ты подумала. Маркиз всего лишь передал нам то, что он покупал для Габриэллы. Он подумал, что нам будет приятно получить их в память о твоей сестре.

И хотя это объяснение звучало логично, оно ничуть не убедило меня. Какими бы словами маркиз не объяснил столь щедрый жест, по сути, это был именно подкуп.

Он просто покупал наше молчание. И мы продали его.

4.

Я не знала, действительно ли отец поверил, что Ренуар был непричастен к гибели моей сестры, или (что было более вероятно) лишь сделал вид, что поверил, поняв, что привлечь того к ответу не удастся. Но что касается меня, я не просто подозревала маркиза в убийстве сестры - я была в этом уверена.

Габи не любила лошадей, она боялась их с самого детства. И я не могла себе представить, как кто-то сумел убедить ее отправиться на прогулку верхом.

Совершить подобное безумство она решилась бы только по просьбе любимого мужчины. И то, что Ренуара не было рядом, когда лошадь сбросила ее, лишь укрепляло меня в моих мыслях. Ему ничего не стоило подговорить кого-то из своих слуг напугать животное или даже ранить его.

Я несколько раз заводила об этом разговор с отцом, но он мгновенно мрачнел и советовал мне оставить всё это в прошлом. И однажды я поняла, что папенька тоже страдал, а мои вопросы лишь бередили его раны. И я отступила, хотя самой себе поклялась, что никогда не забуду о преступлении Ренуара и, став взрослой, найду способ ему отомстить.

Несколько месяцев после гибели Габи я почти не улыбалась, но потихоньку моя обычная веселость стала брать верх над унынием. В тот день, когда я снова рассмеялась, зашелся смехом и отец, и я осознала, как нелегко ему было всё это время.

Перед сном, лёжа в постели, я каждую ночь придумывала планы мести маркизу —один изощреннее другого. Впрочем, среди множества кровожадных планов один был вполне законным. Я понимала, что в нашем нынешнем положении судиться с Ренуаром было бессмысленно — слишком велика была разница в нашем общественном положении. Но что, если однажды это изменится?

Я представляла, как, достигнув совершеннолетия, отправляюсь в столицу на бальный сезон и там, среди десятков упавших к моим ногам кавалеров (не смогут же они устоять перед такой красотой!) я выберу какого-нибудь герцога или принца, и вот тогда, когда мы с Ренуаром будем на равных, я и потребую правосудия.

Для реализации этого плана одной красоты, конечно, было мало, и я усиленно налегла на изучение бальных танцев, иностранных языков и придворного этикета.

Ведь каждому известно, что у девушки с хорошими манерами гораздо больше шансов заарканить родовитого жениха.

А помимо подходящих для молодой барышни занятий я взялась еще и за то, что барышням решительно не подходило — за изучение фехтования. И папенька, как ни странно, против этого не возражал.

Спустя год после гибели Габриэллы отцу предложили вернуться на дипломатическое поприще, на котором он подвизался, пока не обзавелся семьей.

Должность посла в небольшом восточном государстве Алартии показалась Дениз весьма заманчивой, и отец предложение принял. А вот в мои планы это совсем не вписывалось.

Такое назначение предполагало, что мы должны будем провести вдали от родины несколько лет, а я считала дни до того момента, когда сумею поквитаться с маркизом Ренуаром. И я решительно воспротивилась отъезду.

Как ни странно, но Дениз меня поддержала. Она ехала в Алартию, чтобы блистать, а рядом с более молодой и (что скромничать?) более красивой падчерицей это было бы затруднительно.

Конечно, не могло быть и речи, чтобы оставить меня дома одну, но Дениз услужливо подсказала папеньке, что старший брат моей покойной матери давно приглашал меня к себе погостить. Дядюшка пребывал уже в том почтенном возрасте, когда не возникает желания ни давать балов, ни посещать их, к тому же, он пользовался уважением в обществе и был весьма строгих правил, так что можно, было не сомневаться, что он сумеет позаботиться о моей репутации.

После обмена письмами согласие на мой приезд было получено, и я, пообещав отцу прилежно писать ему в Алартию, отправилась на север в то же время, как папенька, Дениз и мой младший брат отправились на восток.

Я ехала к дядюшке в радостном настроении. Во-первых, я искренне любила старого барона Мюссона, а во-вторых, его имение находилось в провинции, граничившей с маркизатом Ренуара, и в этом я увидела знак.

5.

Мое пребывание в доме дядюшки — барона Мюссона - оказалось на удивление приятным. В отличие от папеньки и Дениз, дядюшка не требовал от меня прилежания в изучении рукоделия и всевозможных художеств, и всё свободное время я могла посвятить освоению того, что считала более полезным. К тому же, его милость жил в достатке, и мне уже не нужно было штопать свои платья и сдерживать свой аппетит за обедом и ужином. И дядюшка был искусным фехтовальщиком и показал мне немало отличных приемов, о которых папенька, судя по всему, и понятия не имел.

Барона ничуть не удивила моя тяга к такому исконно мужскому занятию. Напротив, он выразил этому всяческое одобрение. И он, как и я, любил Габриэллу и тоже до сих пор о ней скорбел. Поэтому он вполне разделил мое негодование к маркизу Ренуару. А вот мое предложение навестить маркиза в его замке решительно отверг.

— Ты слишком вспыльчива, моя дорогая Айрис! — сказал он, погладив меня по голове, словно ребенка. — Если ты наговоришь его светлости дерзостей, ни к чему хорошему это не приведет. Да, я тоже считаю, что он виновен в смерти твоей сестры, но от того, что ты поссоришься со столь влиятельной особой, ничего не изменится. Он — опасный человек, а от таких людей стоит держаться подальше.

Неужели пример Габи ничему тебя не научил?

Я заверила его, что не собираюсь ни в чём обвинять маркиза (ведь у меня был совсем другой план!), но я хотела хотя бы увидеть его, чтобы составить о нём собственное мнение. На это дядюшка усмехнулся и заявил, что он слишком стар, чтобы отправляться в такую дорогу ради столь абсурдной цели. И посоветовал мне лучше подналечь на изучение истории Велансии.

История родной страны была его коньком, и чтобы сделать ему приятное, я прилежно штудировала толстые книги в его библиотеке. Иногда я так и засыпала за столом — уткнувшись носом в пожелтевшую страницу.

— Понимаешь ли ты, Айрис, какое великое будущее ждет нашу страну? — дядюшка часто сидел за чтением вместе со мной. — Скоро границы Велансии расширятся за счет Дальних островов! Уже через полтора года его королевское высочество завоюет для нас новые территории, став наместником его величества на землях, богатых золотом и самоцветами!