Тише - Максвелл Кейт

– Честно говоря, не помню. Если и было, то совсем недолго. Мне нравилось кормить грудью. Я кормила Лили до года, а Пенни – до полутора лет. Даже не хотела прекращать. Под конец люди в кафе уже начали странно на нас коситься, но мне было все равно.

Знакомьтесь: моя сестра, воплощение материнской доблести.

– Хотя, боюсь, твоя грудь уже никогда не будет прежней, – жизнерадостно сообщает она. – Точно тебе говорю. Если бы женщины знали, как сильно изменятся их тела после беременности и рождения детей, ни одна бы на это не решилась. Ну а как прошли твои роды, Стиви? Наверное, нелегко было совсем одной. Не понимаю, почему ты не позвала меня – или не наняла доулу. Хоть какая-то поддержка.

Я пожимаю плечами.

– Хотела сделать все сама. Но это была настоящая пытка, если ты и правда хочешь знать. Я думала, что рожу в два счета – главное, правильно дышать. Однако все эти хваленые техники гипнородов [3] оказались полной туфтой.

– А мне они помогли.

– Я пыталась вдыхать через нос и выдыхать через рот, представлять себя распускающимся цветком, концентрироваться на свете в глубине пещеры – или в конце туннеля, или что там еще предлагал этот аферист в своем подкасте. Но когда я закрыла глаза, то увидела лишь черную дыру. С дыханием тоже все пошло наперекосяк. Я пыхтела как начинающий аквалангист. Стоило мне подумать, что все под контролем, как подступала очередная схватка, и я вновь принималась дышать как бегущая собака.

– А почему не согласилась на эпидуралку?

– Наслушалась всяких историй – мол, не сможешь тужиться, или ребенок будет вялым. В конце концов, многие женщины рожают естественным путем. Ты, например.

Я не хотела, чтобы Ребекка обскакала меня в вопросе родоразрешения. Да и что тут сложного? Во время беременности я познакомилась на вечеринке с одной девушкой, которая сравнила роды с интенсивной тренировкой у станка: «Знаешь, как это бывает? Когда пот заливает глаза и ручьями стекает на пол, когда все тело болит, и ты уверена, что, если потянешься еще хотя бы на дюйм, точно себе что-нибудь порвешь. Ты думаешь, что не выдержишь больше ни секунды! А потом все заканчивается; тебя охватывает восторг, эйфория, экстаз. И ты вдруг понимаешь, что оно того стоило!»

Я не раз вспоминала ее слова на протяжении бесконечных дня, ночи и еще одного дня, проведенных в серой комнате с фитболом и опущенными занавесками, – когда корчилась от боли, выла и умоляла его наконец родиться… Никому нельзя верить!

– И ты тоже, – парировала Ребекка.

Я опускаю часть истории, в которой акушерка вышла из палаты и оставила меня одну – именно в тот момент, когда я больше всего в ней нуждалась! Как долго ее не было? Час? Минуту? Я знаю, что если начну об этом рассказывать, то уже не смогу остановиться, как заевшая пластинка.

– Ближе к концу я умоляла их наложить щипцы, – продолжаю я. – Но акушерка заявила, что он выйдет на следующей потуге. И, слава богу, оказалась права – потому что я уже была готова сдаться. А потом опустила глаза и увидела, что вода в бассейне стала алой, как после китового побоища.

«Молодец, мамочка! – похвалила меня акушерка. – А вот и ваш сынок!» Не успела я возразить, что здесь какая-то ошибка – ведь у меня девочка, – как она передала мне ребенка. Мальчика. Новорожденного мальчика. Который сучил ножками, верещал, жил свою маленькую жизнь. Он был таким огромным – слишком огромным для моего живота! И я взяла его на руки.

Покормив ребенка, я передаю его Ребекке, и он засыпает у нее на руках.

– Когда приезжает Джесс? – спрашивает она.

– Через пару недель. Она прислала цветы. И вот это. – Я показываю на огромную коробку с изображением стульчика для кормления. – А еще нашла ночную няню, которая через неделю-другую должна приступить к работе.

– Ночная няня? Ничего себе! – В голосе Ребекки звучало такое благоговение, словно сама Королева собралась почтить меня своим визитом. – Честно говоря, я удивилась, что Джесс не приехала еще во время твоей беременности.

– Она хотела. Но я ее отговорила: сказала, что смотреть пока особо не на что и лучше подождать до родов.

– Ну и правильно. Должно быть, для нее это так непривычно. Так далеко от ее образа жизни – я про ребенка. Ответственность. Необходимость о ком-то заботиться.

– Она и заботится! О своей компании, сотрудниках. О Мики…

Ребекка вздыхает.

– Сама потом поймешь, – говорит она с улыбкой.

Мне и так понятно, кто из двоих сестер больше знал об ответственности, – начиная с подросткового возраста! Джесс была такой прилежной, такой серьезной; приходя из школы, она запиралась в своей комнате и молча корпела над учебниками при свете настольной лампы. Я любила рисовать, лежа на ковре у ее двери, в надежде, что она выйдет и похвалит мой рисунок.

Частенько Ребекка, прислонившись к дверному косяку, сушила феном свои секущиеся волосы, вытягивая их расческой.

– Сделаешь за меня домашку, когда закончишь свою? – спрашивала она у Джесс. И, если ответ был отрицательным, угрожающе шипела: – А то я все расскажу!

Я не знала, что именно и кому она могла рассказать, но дверь тут же открывалась, и оттуда высовывалась рука Джесс.

– Давай сюда.

Ребекка встает, собираясь уходить.

– Вот увидишь, Стиви, из тебя выйдет прекрасная мама! Будет непросто, но я тебе помогу. Живу я рядом, да и девочки мечтают посидеть с малышом.

Я киваю.

– Ну пока, мамочка! – говорит она. – Пока, мой сладенький! Надеюсь, к моему следующему приходу у тебя уже появится имя. Скоро он станет похож на тебя, Стиви. В первые полгода все младенцы на одно лицо.

Как только на лестнице стихают ее шаги и внизу хлопает входная дверь, он заходится в плаче.

Четыре

Вылетая в Нью-Йорк, я не стала просить Джесс встретить меня в аэропорту. Надеялась, что она и так это сделает, учитывая важность события; к тому же у нее был номер моего рейса.

Зал прилетов гудел разноголосицей акцентов и незнакомых языков. Я медленно шла сквозь толпу, рассматривая написанные от руки плакаты с именами и таблички с названиями гостиниц, выглядывая из-за воздушных шаров и орущих младенцев.

Она не приехала.

На всякий случай я еще раз обошла зал, подождала, взяла себе кофе, чтобы немного взбодриться: в Лондоне было уже одиннадцать вечера, и я валилась с ног от усталости. Смахивая слезы – может, Джесс вообще не хотела, чтобы я приезжала в Нью-Йорк? – я сделала третий круг по зоне прилетов. Затем нехотя двинулась к стоянке такси.

Мчащие по автостраде машины были такими огромными, что на их фоне деревянные дома вдоль обочин казались пляжными хижинами. Вскоре мы уже неслись в пересечению света и тени под арками Бруклинского моста. Как в замедленной съемке, справа проплывали огни Манхэттена с царапающими ночное небо высотками. На пару минут я забыла о Джесс, потому что наконец-то была там – я была там! – и сердце едва не выпрыгивало из груди.

Водитель выставил мои чемоданы на обочину. Я покатила их по пандусу к жилому комплексу Джесс, уставшая и сбитая с толку.

Наконец двери лифта открылись на ее этаже. Заправив за ухо прядь карамельных волос, она с распростертыми объятиями шагнула мне навстречу.

– Стиви!

На мгновение прижав меня к груди, Джесс отступила.

– Ты приехала! – сказала она.

Со временем обида улеглась: я простила Джесс за неявку. Наверняка у нее была тогда важная встреча, или прием у врача, или другое дело, которое нельзя перенести. А может, она просто не любила встречи в аэропорту, с их бьющими через край эмоциями. «Но я непременно выясню, что она любит, – подумала я. – Узнаю ее получше». Это желание было одной из причин моего приезда.

В любом случае дуться не имело смысла: теперь мы стали соседками по квартире. Я планировала жить у нее, пока не найду собственное жилье и работу с возможностью продления визы.