Арин (СИ) - Соколова Анюта

…Девушка с искажённым злобой и страхом лицом рвёт свитки в клочья, поминутно оглядываясь на дверь. Ночь за окном светлеет, времени остаётся всё меньше. Она яростно набрасывается на бумагу, отрывает длинные полосы, кидает в огонь, ненасытно пожирающий новые клочья. В спешке не замечает, что её холёные белые руки изрезаны в кровь. Сваленная на столе беспорядочная груда бумаг словно не уменьшается. За дверью слышаться шаги, голоса. Выругавшись, она хватает охапку и пихает в огонь, ещё и ещё. Стук в дверь становится всё громче. Движения девушки – лихорадочнее и беспорядочнее. Наконец, стол пустеет. Она удовлетворённо смотрит, как пламя пожирает буквы на бумаге, как то, что минуту назад было таким грозным, становится золотым, алым, потом чёрным и рассыпается серым пеплом. Всё, кроме одного свитка, откатившегося в спешке в тёмный угол комнаты и упавшего в глубокую щель между половицами. Незамеченного ею, потому что она уже отпирает дверь и в бешенстве с руганью набрасывается на людей, столпившихся за ней. Те, возбуждённые и напуганные, пришли за ней. Они боятся её и одновременно настроены выдержать её гнев – только бы она последовала за ними, туда, где требуется её помощь. После долгих пререканий они удаляются – все вместе. Свиток лежит в пыльной щели под сундуком на ножках. Буквы на нём выведены тонким пером, с лёгким наклоном аккуратным почерком образованного человека.

Милая Инáра, пишу тебе с нежданно подвернувшейся оказией. По пути на Поту мы встретили торговца по имени Лигоки́н, известного тебе ещё по нашему Веркуйéнгу. Наш благородный имáг Ролшáй посылал его вперёд основных наших отрядов. С присущей доблестному старцу подозрительностью он отправил Лигокина первым за Рионом, и теперь отважный торговец возвращается на Олдрэ́йн за своей семьёй. Как и обещал Рион, мир этот оказался прекрасным и бескрайним, а существа, о которых он предупреждал, – довольно добродушными и приветливыми. У них есть одно досадное отличие – они в большинстве своём удивительно уродливы, хотя и среди них изредка встречаются образцы, близкие к нашему облику. Также странно то, что прожившие всего шестьдесят – семьдесят лет выглядят словно дряхлые старцы и страдают всеми недугами, присущими преклонному возрасту. Впрочем, моя дорогая Инара, к ним быстро привыкаешь, даже к их грубоватым манерам и непривлекательному виду, к тому же они приняли нас, уставших после долгой дороги, со всей сердечностью и непосредственностью, разместили в своих домах и охотно указали все места, свободные от их поселений. Так что и в этом Рион оказался прав: существа, населяющие Авендум, повели себя как наши друзья, тем более что сами не так давно осваивали эти земли…

Я очнулась от того, что меня энергично трясли за плечо. Потребовалось некоторое время, чтобы понять – трясёт меня Лота, в ужасе умоляя очнуться. Вздрогнув, я обнаружила, что рядом подобным действиям подвергается Рэй, с той лишь разницей, что его тормошит Орри. Вид у итлунга был растерянный донельзя, поскольку Страж приходить в себя никак не хотел. Отведя руки Лоты в сторону, я окликнула Орри. Тот вздрогнул и повернулся.

– У будущего лорда должна быть натренированная память. Ты говорил, что Свиток – это письмо мужа к жене. Как имя этой женщины? – точно в бреду потребовала я.

Орри воззрился на меня, будто я спросила нечто вовсе несусветное. Лота широко распахнула глаза и приоткрыла рот.

– Имя! – гаркнула я на весь Лес. – Её имя, Одри!

– Инара, – выдохнул он. – Почему ты спрашиваешь, Арин?

Инара. Простонав, я прислонилась щекой к грондери. Не сон. Леший, не сон! Если даже девушка, в спешке уничтожающая свитки, и была плодом моей больной фантазии, то имя давно упокоившейся жены итлунга, одним из первых переселившегося на Авендум, я не смогла бы ни придумать, ни угадать. За миг до своего видения я не знала его. Теперь словно видела её – немолодую, статную, с покатыми плечами и бледной кожей, с золотыми косами, короной уложенными вокруг головы. Я видела её глазами Арлиги́ра – её мужа, что писал ровные строки в гостевой комнате приютившего его дома. Я видела Лигокина – высокого, худощавого, молчаливого, совсем не похожего на торговца, и имага Ролшайя – благообразного старца с мудрым и всепроникающим взглядом. И, самое главное, я видела Риона – человека? Итлунга? Для человека он был слишком возвышенным, лишённым пороков и слабостей. Для итлунга – чересчур прямым, открытым и внешне малопривлекательным. Легенды воспели Лиэйраля как существо сказочной красоты. Рион глазами Арлигира показался мне невзрачным. Обыкновенный парень – до тех пор, пока на тебя не падал взгляд его глаз – прозрачных, как роса, как вода в лесном ручье, как слёзы нежданной радости, текущие невольно.

Я хмуро воззрилась на Рэя, понемногу приходящего в чувство, и пробурчала:

– Только не говори, что ты тоже это видел.

– Что «это», позволь спросить? – мрачно отозвался Страж, крутя головой по сторонам.

– Её, – простонала я. – Девушку, что уничтожила всю память о нашей подлинной истории. А заодно Арлигира, Инару и Риона – персонажей несохранившихся легенд.

– Мирцри я видел, – дёрнул плечом Рэй. – До сих пор по коже мурашки бегают.

– А потом?!

– Потом, такое впечатление, будто мне опять дубиной по затылку врезали.

Орри испуганно побледнел, затем глянул на трясущуюся от страха Лоту и справился с собой, преувеличенно бодро заявив:

– Давайте разберёмся со всем в пути. Иначе мы никогда отсюда не уедем. Вещи уже уложены, лошади ждут. Арин?

Кивнув, я поплелась к Гнедко. Конь понимающе ткнулся мне в ухо, обдав тёплым дыханием. Славный коник. Пожалуй, потом, когда всё закончится, и вправду оставлю его себе, Орлика не обидится.

Когда всё закончится…

Я рассмеялась, вызвав недоумённые взгляды со всех сторон.

Компания из итлунгского лорда, скрывающегося от всех и вся, последнего Стража, утратившего память, хорошенькой пугливой сельской девочки и женщины-мага, терзаемой видениями, собирается перевернуть Авендум ради чудом сохранившегося Свитка с воспоминаниями рядового переселенца. Это даже не смешно, это – жалко. И обречено с самого начала. Но вслух я этого не скажу.

Потому что Орри, при всей своей царственности, напоминает щенка, обрётшего хозяина. Разве что хвостом не виляет – за отсутствием такового. И смотрит глазами, в которых появилась робкая надежда. Да и угрюмый Страж, имя которого я прочитала в книге, отделённой временем и расстоянием, верит в меня наперекор всему. Я спокойно встала на Тропу.

И обомлела.

Белое небо над головой расцвечивали радужные облака. Пространство внизу переливалось всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. В том месте, где его касались копыта коней, оно становилось синим. Падающие тени светились лиловым. Равнину усеивали золотые и оранжевые пятна. И всё это подчёркивала широкая алая полоса – наш путь.

Впервые в жизни – если не считать того раза, когда Áзеф из Ские после школы пригласил меня на свидание (потом оказалось, что он поспорил с рыжим Ю́рдо), – я запаниковала. Осадив Гнедко, в растерянности повернулась к своим спутникам. По их лицам было понятно, что они не видят то, что вижу я. Их физиономии были отвратительно постными и обыкновенными.

Сдержав рвущийся из груди вопль, я нашла в каких-то запасниках силы, чтобы ехать дальше. Фонтаны синих брызг рассеивались розовыми искрами. Голубые переливы сменялись жёлтыми. Стиснув зубы, я двигалась вперёд. Полоса пути то светлела до цвета угасающей зари, то сгущалась до тёмно-багрового. Конечная точка – граница с Лессангом – выглядела словно пульсирующий колодец, по краям которого струились потоки света. Бесстрашно въехав в него, я вывалилась в прохладную чащу Леса, показавшуюся мне вдруг однообразной и однотонной. Моё состояние близилось к истерике. Разговаривать мне не хотелось, от обеда я отказалась. Хвала Святым, вопросов мне не задавали, наверно, думали, что я потрясена утренним происшествием. Мысли роились чернее тучи.