Локки 7. Потомок бога (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте"

Я сражался, как истинный сын Асгардца. Без устали размахивал тяжелеющим оружием, крутился, прыгал и отшвыривал тварей ногами. Но даже их кровь оказалась токсичной. Она прожигала мой кожаный доспех, порой касаясь кожи. И там, где яд попадал на неё, вспыхивала чудовищная боль, мало с чем сравнимая. Разве что с болью, возникающей, когда раскалённое железо тычут в оголённый зубной нерв.

— М-м-м, — мучительно простонал я, понимая, что яд через кожу проникает в кровь, а когда наберётся достаточная концентрация, то придёт и смерть. Настоящая. Та самая, что разрывает душу.

Пиявок же меньше не становилось. Казалось, что в потолке спрятан принтер, печатающий их в неограниченном количестве. Может, так и было. Кто знает этих Древних? Их магия далеко обгоняет современную.

Хорошо хоть пиявки не трогали асгардца. Тот продолжал стоять возле саркофага, а у его ног валялись разрубленные тела мелких тварей. Но бог ни на что не обращал внимания. Он запавшими глазами смотрел на стену, а его кожа на лице покрылась тонкими морщинами. Больше он не продержится. Надо заканчивать.

И тогда я мельком посмотрел на древо. Оно светилось гораздо мощнее, чем прежде, намекая, что подпиталось энергией бога.

— Достаточно, — пробормотал я, прыгнул к богу, сунул клинки в ножны и одним движением вырвал из его руки лиану, после чего взвалил тело Хеймдалля на плечи и бросился бежать, крикнув на ходу: — Башня, открой портал, ведущий к входной двери!

Передо мной послушно возник портал, в который я и сиганул, оставив разочарованно запищавших пиявок в зале.

Я с Хемом на плечах оказался в уже знакомом коридоре, которым мы ходили сегодня. Быстро приказал порталу закрыться и с облегчением упал задницей на прохладные камни. Положил бога рядом и трясущейся рукой проверил его сердцебиение. Оно хоть и было слабым, но зато ритм оказался ровным.

— Выживет, — удовлетворённо проговорил я в темноту, разрезаемую тонким солнечным лучом, проникающим между дверными створками. — А выживу ли я?

Моё тело колотила крупная дрожь, а по венам будто гулял расплавленный металл. Глаза слезились, пальцы сводило судорогой, а дыхание с трудом вырывалось из ходящей ходуном груди.

— Нет, млять, меня так просто не убить. Хрен вам всем! Я добьюсь всего, чего хочу, невзирая ни на какие препятствия, — прохрипел я, с трудом поднялся на ноги и кое-как снова взвалил бога на плечи.

До выхода было всего шагов десять, но мне это расстояние пришлось идти целую вечность. Однако я преодолел его, толкнул дверь и вывалился на площадь Гар-Ног-Тона, залитую жгучим, жарким солнечным светом.

— Человек из-за Стены! — выпалил чей-то силуэт, прячущийся в тумане, плавающем перед моими глазами.

— Позови… кхам… стариков-изгоев. Скажи им, чтобы они изгнали из моего тела яд. Да побыстрее… — хрипло прошептал я и грохнулся на колени, уронив асгардца, но тот даже не пошевелился, словно истукан какой-то. — А моему другу… кхам… пусть дадут что-то восстанавливающее и тонизирующее. Он потерял прорву энергии. Всё, я в беспамятство. Пока.

И я, верный своему слову, смежил веки и упал рожей на грязную брусчатку площади, лишившись сознания.

Прямо на берегу реки Волги возвышался крепкий старинный особняк из громадных брёвен. Черепичную крышу украшал флюгер в виде жестяного петушка, оконные ставни изукрасили затейливой резьбой, а возле высокого крыльца в громадной будке на цепи сидел здоровенный волкодав. Он привычно поглядывал на окружающий особняк яблоневый сад с жёлтыми осенними листьями и прислушивался к голосам, вылетающим из приоткрытого окна.

— Да прекратите уже! — рявкнул с перины Доброслав Румянцев, окружённый стенающей роднёй, преимущественно женского пола.

Дамы были такими же рослыми и ширококостными, как и он сам. Даже его матушка, женщина уже в годах, и то могла коня на скаку подковать и вместо сгоревшей бани отгрохать новую. Но сейчас эта добрая женщина заливалась горючими слезами, глядя на культю младшего сына.

— Доброслав прав. Хватит уже слезами умываться, — сурово громыхнул отец Румянцева. — Лекарь же сказал, что за год восстановит ногу Добряше. А это не просто какой-то местный скудоумный и слабосильный маг, а светило империи. Его имя знает каждый князь и граф. Настоящий подарок богов, что Громов попросил его помочь Добряше.

— Никогда не думал, что младший заимеет такого друга, — пробормотал старший брат Румянцева, с лёгкой завистью поглядывая на одноногого родственника.

— Да, ради такого друга можно было и ногу потерять, — вздохнул средний брат, услышав бормотание старшего.

— Да что вы такое говорите⁈ — прикрикнула на них мать, размазывая слёзы по румяным щекам. — Всё о наживе думаете. Хорошо хоть Добряша не такой.

— Может, он с виду не такой, а в душе… — средний не успел договорить, как получил материнской ладонью по плечу.

— Так, всё выметайтесь! — громко пробасил отец семейства. — Добряше надо отдохнуть!

Родня нехотя подчинилась его приказу. И спустя всего полминуты Доброслав остался один. Правда, уже через несколько секунд зазвонил его сотовый телефон, лежащий на прикроватной тумбочке.

Парень взял телефон и со смешанными эмоциями увидел знакомый номер. Он уже десятки раз сбрасывал звонки, идущие с него, и не читал сообщения ровно с тех пор, как очнулся в госпитале без ноги. Однако сейчас Румянцев нажал на зелёную кнопку и поднёс аппарат к уху.

— Слушаю.

— Доброслав! — вылетел из динамика радостный девичий голос, принадлежавший той самой пышечке-хохотушке, пленившей сердце Румянцева ещё в академии Стражграда.

Девица принялась торопливо, захлёбываясь воздухом, убеждать парня, что он ей нужен любым: без ноги, без руки, вообще без конечностей. Главное ведь, что она любит его.

И чем дольше парень слушал её, тем больше краснел от стыда, ведь он был уверен, что она отвернётся от него, калеки. Ан нет. Всё вышло как в сказке, где добрый волшебник вернёт ему ногу, а возлюбленная не бросит героя, столкнувшегося с трудностями. Но, оказывается, богини судьбы Среча и Несреча иногда пишут такие сюжеты, что иное кино не угонится за ними.

Глава 16

Пробуждение вышло тяжёлым, как все самые лютые грехи человечества. Я будто всплывал со дна глубокого болота, продираясь через тухлую вязкую воду, окружающую меня удушливый темнотой. Но всё же мне удалось разлепить пудовые веки, весящие, как стальные ворота.

— Разорви меня Фенрир, — тихо простонал я, двигая непослушными губами.

Мой голос прошелестел в жарком полумраке гостиной стариков-изгоев. Кто-то притащил меня сюда и заботливо положил на кровать, укрыв дырявым покрывалом, жутко напоминающим полуистлевший саван, которым накрывали мертвецов.

— Небось шуточка Прищура, — беззлобно покосился на я покрывало, наполовину освещённое неверным шевелящимся жёлтым светом, проникающим в распахнутое окно. За ним на площади горели факелы, разгоняя ночной мрак.

— Громов, сколько я тут валяюсь? — спросил я паренька, сумев пошевелить всеми конечностями, проверяя их работоспособность. — Надеюсь, не вторые сутки?

Тот мысленно ответил, что меня сюда доставили зверолюды всего несколько часов назад, после чего мной занялся старик Мых. Его-то грибные отвары, а также моя собственная «регенерация», и сумели выгнать из моего организма яд.

— Легко отделался, — пробормотал я и слабой рукой откинул покрывало.

Моё полностью обнажённое тело украшали новые шрамы, похожие на ожоги. Один даже был на внутренней части бедра рядом с «живой татуировкой», способной призвать стражей из мира реки Безумия. К слову, их призыв был моим последним козырем. Я собирался воспользоваться им, если меня совсем прижмут к стене.

— Ты не знаешь, что с Хеймдаллем? — хрипло спросил я у Громова и встал со скрипнувшей кровати, пахнущей потом, шерстью и пылью.

Паренёк сказал, что асгардца тоже забрали с площади, а вот его дальнейшая судьба ему неизвестна.