Девочки прижались друг к дружке. Как цыплята в коробке. Как солдаты в окопе. Как друзья перед концом света.
Я попыталась устроиться на месте, под одеялом, с чашкой еле теплого чая в руке.
И тут — он.
Марон.
Подошёл ко мне.
Наклонился.
Взял меня за плечи — нежно, крепко, как будто боится, что я вспорхну легкой бабочкой и улечу.
— Дайте, — сказал он, снимая свой плащ — тёплый, тяжёлый, пахнущий дымом, сосной и чем-то древним.
Он накинул его мне на плечи.
Поверх одеяла.
Поверх шарфа.
Поверх всего, что я на себя натянула.
— Это… — начала я, чувствуя, как тепло от плаща распространяется по всему телу, как будто меня обняло солнце. — Спасибо… но… вам же холодно?
— Мне не холодно, — повторил он, усаживаясь рядом со мной и прижимая меня к себе — не для флирта. Для тепла. — Я дракон. А вы — человек. Вам нужно тепло. Так что… не спорьте. Просто… грейтесь.
Я прижалась к нему.
Крепко. С благодарностью.
С чувством. С какими-то глупыми мечтами.
Его тело было тёплым. Живым. Настоящим.
Его рука обвила мои плечи — надёжно, спокойно, как будто он знал — я не убегу.
Его сердце билось у меня под ухом — ровно, уверенно, как маяк в бурю.
Я допила чай, вернула кружку на место и закрыла глаза.
Только сейчас я позволила себе расслабиться.
Позволила себе быть слабой.
Позволила себе чувствовать — его тепло, его силу, его защиту. И тихо, стараясь не подавать виду, мечтать о чем-то несбыточном.
— Надеюсь, выставка на улице! Я хочу, чтобы мадам Пим превратилась в снежную бабу! — вдруг выдала Мэричка, сидя под тонким одеялом, как будто она — не человек, а снежный барс, привыкший к морозам.
Свой тулуп она отдала Симбе.
Опять?!
Глава 66
— ТЕБЕ НЕ ХОЛОДНО?! — взревела я, бросаясь к Мэричке. — ТЫ ЧТО — СНЕГОВИК?! КУТАЙСЯ! ИЛИ Я ТЕБЯ ЗАВЕРНУ В ПЛАЩ ГЕНЕРАЛА И ПРИВЯЖУ К КОЗЛАМ!
Мэричка подняла на меня глаза, в которых читалось легкое удивление, смешанное с вызовом.
— Ну вот! Потрогайте! У меня даже руки тёплые! — сказала она, протягивая руку ко мне.
Я замерла, не веря своим ощущениям. Я была уверена, что сейчас познакомлюсь с ледышкой, но её рука оказалась тёплой, почти горячей. Это было неожиданно и сбивало с толку.
— Все равно! Укутайся! — буркнула я, стараясь скрыть свое замешательство. — Это сейчас тебе кажется, что тепло. А потом будет холодно! Или ты соплями будешь по рингу бегать?
Мэричка закатила глаза, но всё же послушалась. Она закуталась в свой плащ, её движения были немного неуклюжими, но в них чувствовалась решимость. Она посмотрела на меня своими большими глазами, как у совы, попавшей в сугроб.
Генерал пристально смотрел на Мэри, которая сидела с краю и бухтела что-то про то, что она спарится! И что ей жарко. И что одеяла — явно лишние. Взгляд серых глаз неотрывно следил за ребенком, который не замечал столь повышенного внимания к своей персоне.
— Тебе правда не холодно? — голос Марона был хрипловат. — Нет! Но я кутаюсь только из-за уважения к тете Оле! — заметила Мэри.
— Погодите! — напряглась я, бросаясь к Мэри и прикладывая руку к ее лбу. Да у нее же температура! Или это у меня руки холодные? Я пока не поняла. Меня саму чуток знобило. И я мысленно читала мантру: «Только бы не заболеть! Да минует меня чих противный и кашель надрывный, озноб мерзкий, микроб дерзкий, жар невыносимый и на попе шкурка апельсина!». Последнее я добавляла всегда. Во все молитвы. Я знала, что она там есть. Но очень надеялась, что однажды она исчезнет! Я полезла в аптечку, достала все возможные лекарства и тут же начала запихивать их в девочек. Симба шмыгала носом, Тайгуша кряхтела, словно хотела покашлять, но стеснялась, Спарта держалась. Ей для профилактики! «Женихи на соплях подскользнутся!» — ворчала я, заставляя всех выпить лекарство. Всё! Больше не осталось! Пустые флаконы. Зато я точно знаю, что девочки через несколько часов будут свежими и здоровыми. Недаром я столько денег отвалила за эти зелья. Плохо, что взяла маловато. Я же думала, что у нас ну максимум две приболеют. А тут все! Наш обоз «Святого Лазаря» двигался сквозь заснеженный лес. Генерал, который смотрел на Мэри с интересом, успокоился. Лишь изредка бросая на нее взгляд. Девочки уснули, а я решила последовать из примеру. Потом, когда карета остановится, мы сделаем в снегу проталинки. Если, конечно, по пути не будет постоялого двора!
Я почувствовала, как внутри меня разливается спокойствие. Я прижалась к Марону ещё ближе, его тепло было таким приятным и уютным. Я закрыла глаза, наслаждаясь моментом, когда мир вокруг нас казался таким простым и понятным.
И вдруг всё изменилось. Карета остановилась так резко, что я чуть не упала. Она врезалась в стену, как будто кто-то намеренно остановил её. Я услышала, как снаружи раздался грохот, и почувствовала, как карета начала дрожать.
— Что это? — прошептала я, открывая глаза.
Мэричка нахмурилась, её лицо стало серьёзным.
— Не знаю, — ответила она, сжимая кулаки. — Но это не к добру.
Глава 67
— ВСЕМ ВЫЙТИ ИЗ КАРЕТЫ! — раздался хриплый, неприятный голос, словно его владелец сильно злоупотреблял. — БЫСТРО! РУКИ ВВЕРХ! НОГИ ВНИЗ! И НИКАКИХ ФОКУСОВ!
Я открыла глаза и выглянула в окно. То, что я увидела, заставило моё сердце сжаться. Трое мужчин стояли у дороги, одетые в рваные шубы и меховые шапки, надвинутые на глаза. В их руках блестели топоры, ножи, а в глазах светилась холодная жестокость, как у голодных волков. Один из них, самый высокий, с жёлтыми зубами, улыбался, демонстрируя свои гнилые зубы.
— О, какие крали! — прохрипел он, тыча пальцем в нашу карету. — Ля, че сверкает! Цацки, поди?! Давайте-ка, красавицы, вылезайте! Погреемся вместе! А потом — поделимся! И деньгами, и вами!
Он схватил за руку Мэричку, которая сидела с краю, и её пронзительный визг разорвал тишину. Этот звук был не просто испуганным — он был животным, как будто её снова тронули те самые руки, те самые грязные, похотливые, убийственные руки, которые она пыталась забыть.
Мой сердце — разорвалось.
Марон двинулся.
Двинулся — как тень, как смерть, как дракон, разбуженный криком детёныша.
Он выхватил Мэричку из грязных рук — не бросил мне.
Вложил. Нежно. Крепко. Как драгоценность.
— Мне тоже очень приятно познакомиться! — послышался его голос. Тихий. Ледяной. Смертельный. — Особенно с главной кралей.
Он вышел из кареты.
Медленно.
Спокойно.
Как тень, сошедшая с горы.
Но в его голосе я слышала смерть.
Я не успела ничего понять — как он захлопнул дверцу.
И тут — дикой, надрывный крик.
Не один.
Три.
Сначала — визг боли.
Потом — хрип ужаса.
Потом — тишина.
Глубокая. Мёртвая. Как гроб.
Мэри плакала, вжимаясь в меня, как раненый зверёк. Её тело дрожало, глаза были пустыми, но она не кричала. Этот безмолвный ужас был страшнее всего. Я обняла её крепко, нежно, как мать, пытаясь защитить от всего несправедливого мира.
— Шторки задерните, — мягко произнёс Марон, приоткрывая дверцу на сантиметр. Его глаза не смотрели на нас. Они были устремлены внутрь себя, в ту боль, которую только что выпустила наружу Мэри.
Я поспешила задернуть шторы, но звуки, доносящиеся снаружи, не могли быть заглушены. Хруст костей, сдавленный стон, тяжёлое дыхание — всё это смешалось с тишиной, создавая ощущение нереальности происходящего.
— И вам хорошего вечера, — произнёс Марон, забираясь обратно в карету. Его голос был спокойным, вежливым, как будто он только что не убивал, а пил чай с гостями. — Очень приятно было с вами поговорить, дамы.
Я выглянула в окно.
Снег был покрыт кровью.
Много крови.
Она заливала снег, растекалась, парилась на морозе.
Снег больше не был белым — он стал розовым, алым, живым.
И среди этого кровавого хаоса лежал чей-то сапог, брошенный, как памятник, напоминание о том, что произошло.
