Опасные видения - Коллективные сборники

Чайб превращен в дрожащую кучку разрядом электродубинки болгани. Приходя в себя, он слышит голос Дедули из передатчика в своей шляпе:

– Чайб, скорей! Аксипитер вломился в дом и пытается пробиться ко мне в комнату!

Чайб вскакивает и с боем проталкивается к выходу. Примчавшись к дому, он, запыхавшись, видит дверь в комнату Дедули открытой. В коридоре стоят налоговики и техники. Чайб врывается к Дедуле. Посреди комнаты стоит Аксипитер, бледный и дрожащий. Нервный камень. Он видит Чайба и отшатывается:

– Я не виноват. Мне пришлось вломиться. Только так я мог узнать наверняка. Я не виноват – я его не трогал.

У Чайба спирает дыхание. Он не может вымолвить ни слова. Присаживается и берет руку Дедули. На голубых губах того – слабая улыбка. Теперь он сбежал от Аксипитера раз и навсегда. В его руке – последняя страница его рукописи.

Большую часть жизни и я видел лишь горстку истинно преданных и великое множество истинно равнодушных. Но вот новый дух. Как много молодых людей воскресили – не любовь к Богу, а бешеную неприязнь. И это вселяет в меня радость и силы. Молодежь вроде моего внука и Руника святотатствует и тем сам почитает Его. Если б они не верили, они бы о Нем и не задумывались. Теперь у меня есть уверенность в будущем.

Чайб и его мать, во всем черном, входят в метро до уровня 13В. Оно освещается стенами, просторное и бесплатное. Чайб называет фидо-кассиру пункт назначения. За стеной производит вычисления белковый компьютер – не больше человеческого мозга. Из щели выскальзывает закодированный билет. Чайб забирает его – и они входят в док, большую плавную нишу, где он вставляет билет в другую щель. Выезжает новый билет, механический голос повторяет данные с него на мировом и лос-анджелесском английском – на случай, если они не умеют читать.

В док выстреливаются гондолы, постепенно останавливаются. Они без колес – плывут в постоянно подстраиваемом гравитонном поле. Части стены дока разъезжаются, пропуская пассажиров в гондолы. Пассажиры входят в предназначенные им шлюзы. Шлюзы сдвигаются вперед; их двери открываются автоматически. Пассажиры переходят в клети гондол. Садятся и ждут, когда над ними закроется защитная сетка из особого сплава. Из углублений корпуса выезжает прозрачный пластик и, смыкаясь, образует купола.

Гондолы дожидаются, когда путь будет свободен, – их автопилот подстраховывается белковыми компьютерами. Получив добро, они медленно передвигаются из дока в трубу. Замирают в ожидании очередного подтверждения, сверяясь три раза за считаные микросекунды. Затем они влетают в трубу.

Вжух! Вжух! Их обгоняют другие гондолы. Труба светится желтым, словно наполнена электрифицированным газом. Гондола мгновенно ускоряется. Некоторые их еще опережают, но скоро чайбовскую не может догнать никто. Округлая корма гондолы перед ними – блистающая добыча, которую не нагнать до самой стыковки в предназначенном доке. Гондол в метро не так уж много. Несмотря на стомиллионное население, движение на маршруте «север-юг» редкое. Большинство лос-анджелесцев не выходят из самодостаточных стен своих кладок. В трубах «восток-запад» движение оживленнее: небольшой процент предпочитает общественные океанские пляжи муниципальным бассейнам.

Гондола летит на юг. Через несколько минут труба начинает опускаться – и вдруг наклоняется под углом 45 градусов. Мимо мелькает уровень за уровнем.

За прозрачными стенами Чайб замечает жителей и архитектуру других городов. Интересен уровень 8 – Лонг-Бич. Здесь дома похожи на две кварцевые формы для пирога, одна поверх другой, дном в разные стороны, и стоит весь этот модуль на колонне с резными фигурами, а пандус въезда и выезда – аркбутан.

На уровне 3А труба выпрямляется. Теперь гондола пролетает мимо таких поселений, при чьем виде мама прикрывает глаза. Чайб сжимает ее ладонь и вспоминает своих сводного и двоюродного братьев, живущих за этим желтоватым пластиком. На этом уровне находится пятнадцать процентов населения – умственно отсталые, неизлечимые сумасшедшие, безобразные, чудовищные, склеротичные. Здесь они плавают: пустые или перекошенные лица прижимаются к стене трубы, глядя, как мимо проносятся красивые вагончики.

«Гуманная» медицина сохраняет жизнь младенцам, которые должны – по всем правилам Природы – умереть. С самого XX века люди с дефективными генами спасались от смерти. Отсюда постоянное распространение этих генов. Трагедия в том, что теперь наука умеет отличать и корректировать дефектные гены уже на этапе яйцеклетки и сперматозоидов. В теории все могут быть благословлены совершенно здоровыми телами и физически совершенными мозгами. Но заковыка в том, что у нас не хватает врачей и клиник, чтобы успевать за уровнем рождаемости. И это несмотря на его постоянное падение.

Медицина сохраняет жизнь до самого маразма. То есть – все больше и больше слюнявых безмозглых стариканов. А еще – растущее число умственно отсталых. Существуют терапии и препараты, чтобы вернуть большинство к «норме», но врачей и клиник не хватает. Может, однажды хватать и будет, но нынешних несчастных это не утешает.

И что делать? Древние греки бросали больных младенцев умирать в поле. Эскимосы отправляли своих стариков на льдины. Что, травить наших аномальных младенцев и маразматиков газом? Порой мне кажется, что так даже милосерднее. Но не могу же я просить другого повернуть рычаг, когда не могу сделать этого сам.

Я пристрелю первого, кто к нему потянется.

Из «Личных излияний» Дедули

Клеть прибывает к одному из редких перекрестков. Справа пассажиры видят широкое устье трубы. На них летит экспресс; все ближе. Столкновение неизбежно. Умом они понимают, что это не так, но не могут не вцепиться в свою проволочную сетку, стиснуть зубы и упереться ногами. Мама тихо вскрикивает. Экспресс пролетает над головой и пропадает, хлещущий вопль воздуха – словно душа на пути к суду в преисподней.

И снова труба ныряет, пока не выравнивается на 1-м уровне. Они видят под собой землю, массивные самонастраивающиеся колонны, на которых держится весь мегаполис. Мимо мелькает городишко – старомодный ЛА начала XXI века сохранен в качестве музея, один из множества под кубом.

Через пятнадцать минут после посадки Виннеганы прибывают на конечную. Лифт спускает их на землю, где уже ждет большой черный лимузин. Он предоставлен частным похоронным бюро – Дядя Сэм и правительство ЛА оплачивают кремацию, но не погребение. Церковь к погребению уже не обязывает, предоставляя верующим самим выбирать между развеянным прахом и подземными трупами.

Солнце на полпути к зениту. Маме становится трудно дышать, у нее краснеют и опухают руки и шея. Все три раза, когда она выходила за стены, ее мучила аллергия, несмотря на кондиционер в лимузине. Чайб поглаживает ее по руке, пока они трясутся по ухабистой дороге. Хотя этот древний автомобиль с электрическим мотором, выпущенный восемьдесят лет назад, «трясется» только в сравнении с гондолой. Десять километров до кладбища он покрывает в один миг, остановившись только раз – пропустить оленя, переходящего дорогу.

Их встречает отец Феллини. Он огорчен, потому что вынужден сообщить: по мнению Церкви, Дедуля совершил богохульство. Подменить свое тело на чужое, обманом провести по нему службу, похоронить в священной земле – это кощунство. Больше того, Дедуля умер нераскаявшимся преступником. По крайней мере, Церкви о его раскаянии перед смертью неизвестно.

Чайб ожидал отказа. Церковь Святой Марии в БВ-14 отказалась проводить по Дедуле службу в своих стенах. Но Дедуля часто говорил Чайбу, что хочет быть похороненным рядом с предками – и Чайб пойдет на все, чтобы его желание было исполнено.

– Да я сам его закопаю! – говорит Чайб. – Прямо на краю кладбища!