Перекресток воронов - Сапковский Анджей

Рядом, на помосте, несколько женщин разделывали рыбу. Ассистировал им черный кот, тот самый, что прибыл на Зеефальк вместе с Геральтом и целительницей. По воде пристани плавали рыбья чешуя, кишки и плавательные пузыри.

Над озером был прекрасный закат, солнце отражалось в глади воды. Издали доносился птичий крик, судя по всему, журавлиный.

– Молодой граф Фредерик Вайкинен, – рассказывала Враи Наттеравн, опершись на частокол, – будучи расспрошен, конфабулировал, то бишь выдумывал, просто безудержно. Но я все же медик, умею определять характер травм и причину их возникновения. Так что заставила его признаться. И ты не поверишь, вовсе не гиппокамп всему виной, и никакое другое чудище. Сын маркграфа, будучи пьян, похвальбы ради забрался на мачту куттера, с каковой мачты и упал. У него сломана ключица и вывихнута лодыжка, ну и разбитое колено опухло как пузырь, придется удалять из него жидкость… А как твои дела, ведьмак?

– Потихоньку.

Как оказалось, терроризирующее Торнхалл существо облюбовало кухонные помещения, туда-то Геральт и направился опросить свидетелей. Кухарки, милые женщины, прямо с порога угостили его кружкой пива и горшочком соленой рыбки.

Геральт обгрызал рыбок, попивал пиво, а кухарки отчитывались о бедствии. Монстрик, перебивали они одна другую, хоть и маленький, но докучает сильно. Морда у него жабья, глаза выпученные. И стрекочет как жаба. А прилазит с озера, и на жабьих лапах своих тащит грязь да ил, убирать замучишься. Гадит по разным местам. В углу насикал. Продукты жрет. По всей кухне кашу и муку рассыпал. Чайник разбил. Серебряную поварешку стырил с его сиятельства гербом. В последнем Геральт крепко сомневался; монстр, по описанию водник, явно напрасно обвинялся в этой краже; поварешку, очевидно, стырил кто-то другой.

Последний раз, доложили кухарки, монстрика видели недели две назад. Еще пива?

Враи Наттеравн выслушала рассказ, не перебивая.

– Водник и впрямь может докучать, однако для людей он не опасен, – закончил Геральт со вздохом. – Но раз уж платят… Что ж, придется подежурить, попатрулировать, а когда появится, напугать его, отпугнуть… Ты же, госпожа, расскажи мне о той родовой вражде. В некотором смысле кровавой.

– Меня не обязательно титуловать госпожой. – Магичка пинком сбросила с помоста рыбью голову. – А что касается вражды, то дело обстоит так: Магнус Вайкинен, дед Сириуса, нынешнего маркграфа, вел дела с Роальдом Финнеганом. Была у них совместная компания. Когда та разорилась, Роальд с Магнусом начали взаимно друг друга обвинять в злоупотреблениях и жульничестве. Громко и публично. В конце концов Магнус вызвал Роальда на поединок. Ну и в поединке сильно они друг друга покромсали. У жены Роальда от таких известий случился выкидыш, а престарелый и больной отец Магнуса и вовсе разволновался и помер. Это вот и есть те трупы – в некотором смысле. И с той поры началась вражда. И каждое поколение к ней что-то прибавляло. До сего дня. Сириус Вайкинен и Гордон Финнеган соперничали за титул маркграфа. Когда же король назначил маркграфом Сириуса, Гордон направо и налево раскричался о жульничестве, кумовстве и коррупции.

– А молодая госпожа Людмилла?

– Можно сказать, все классически вышло. На каком-то балу или рауте повстречала молодого графа Редферна Финнегана, сына Гордона и правнука Роальда. Эту песню ты и сам можешь себе допеть.

– Слабоват я в пении. И в жизни не бывал ни на одном балу.

– Полюбили друг друга с первого взгляда, – усмехнулась магичка. – Начали тайно встречаться. Знали, что родители не дадут согласия на их связь, так что решили бежать. Маркграф Сириус побег пресек, дочку заточил здесь, на недоступном острове, а присмотр за ней поручил сыну, графу Фредерику, брату Людмиллы. Маркграф не без тайного умысла поручил именно сыну сестру сторожить, Фредерик по своим личным поводам ненавидит Редферна, ни в какие тайные связи с ним не вступит и перекупить себя не даст. Несколько раз прилюдно заявил, что лучше сестру в гробу увидит, чем в браке с Реферном. Однако же граф Фредерик решил, что влюбленная сестра и так никуда с острова не денется, и его контроль излишен. Так что с энтузиазмом пользуется как самостоятельностью, так и финансовыми средствами, предоставленными отцом. Притащил на Зеефальк своих дружков; под видом охоты на гиппокампов постоянно пьют и гуляют. О, легки на помине. Возвращаются усталые и пьяные охотники на чудовищ.

Ворота пристани раскрылись со скрипом и скрежетом, внутрь вошел парусный куттер «Nihil Novi». Пришвартовался у помоста, а через минуту с палубы сошла – с некоторым трудом – группа молодых людей. Большей частью весьма нетвердо стоящих на ногах. И весьма шумных.

– Золотая молодежь из Ард Каррайга. – Враи надула губы. – Потомство богатых, титулованных и состоятельных родителей. Некоторых знаю, причем не с лучшей стороны. Вон тот, что едва идет, это младший сын барона Дормонта. Я его лечила, не скажу от чего. А вон тот последний, похоже, что самый трезвый, это Примиан Грохот, сын владельца пивоварни, нувориша. Что он в этой компании делает, непонятно.

– Охотится на гиппокампа.

Враи хихикнула, предположение ее посмешило.

– Охота эта, – вновь заговорила она серьезно, – обязательно принесет мне еще пациентов, когда еще кто-то что-то себе сломает. Лишь бы только не утонул никто, ибо тут медицина будет бессильна. А за гиппокампов я бы не беспокоилась. Непохоже на то, чтобы гулящая золотая молодежь смогла бы им хоть как-то навредить.

Геральт промолчал.

– Ну бывай пока. – Целительница поправила шаль. – Пойду удалять у графа жидкость из колена.

– Удачи.

Глава четырнадцатая

С приходом ночи весь Торнхалл тонул в непроглядной тьме. Из соображений безопасности – всё вокруг было из дерева – тщательно гасились все огни, в том числе и факелы со светильниками, которыми днем освещались лестницы и извилистые коридоры. Единственным светом – в виде едва светящих фонарей – располагали стражники на посту охраны и на частоколе. Стражники эти, как заметил Геральт, относились к своей службе и своим обязанностям чрезвычайно легкомысленно, полагаясь на недоступность острова. Было очевидно, что острову и крепости очень давно уже никто всерьез не угрожал, отчего стража и впала в рутину и леность. Геральт был уверен, что именно поэтому водник и мог без труда и опасности для себя проникать на погруженный во тьму охраняемый объект. Ба, внимания разгильдяев-стражников могло бы, пожалуй, избежать даже стадо перескакивающих частокол гиппокампов.

Для Геральта темнота, дело ясное, преграды не составляла, его мутированным глазам было вполне достаточно света звезд. Внутри здания он полагался кроме того и на слух. А также обоняние – как ему было известно, водники воняли рыбьей слизью, илом и гниющим аиром.

Сегодня на периметре не было видно ни единого стражника, все сидели в караулке и играли в карты, ругая собачью службу на сраном острове, на котором не на что было даже серебро потратить, ибо корчма и бордель были далеко и вдобавок на другом берегу.

Геральт обошел вокруг весь частокол, высматривая какую-нибудь щель, укрытую под сохнущими неводами, через которую водник из озера мог бы проскользнуть внутрь. Не обнаружив ничего подозрительного, он вошел в дом. Коридор, ведущий к помещениям кухни, он уже успел осмотреть раньше, а сейчас решил проверить коридор, идущий в сторону покоев маркграфа, оружейки, кладовой и комнат охраны. Лишь только он вошел туда, как его медальон сильно задергался, завибрировал и запульсировал под рубашкой.

Он сделал несколько шагов – медальон успокоился. Повернул назад. Через несколько шагов медальон ожил вновь. Отступил – вибрация прекратилась.