Тайная помощница для ректора-орка (СИ) - Демидова Татьяна

— Дорхар… — вырывается у меня, наконец. — Пожалуйста…

Он не отвечает. Его рука всё ещё бескомпромиссно давит на моё спину. Но я облегчённо перевожу дыхание, услышав звон пряжки его ремня.

Мне немного страшно, ведь он говорил про наказание, мелькает мысль, не отшлёпает ли он меня. Но он обещал не причинять мне боли. Никогда.

Сердце бешенно колотится от шороха его снимаемой одежды. Всё внизу сжимается от сладкого, тягостного предвкушения.

Я вздрагиваю, чувствуя знакомое давление между ног. Его член, твердый и горячий, прижимается к моим половым губам. Давит, но не входит. Я непроизвольно двигаю бедрами, пытаясь принять его внутрь.

Дорхар позволяет ему немного скользнуть внутрь, я чувствую растяжение, обещание заполненности, но оно не продолжается!

Безжалостный ректор ласкает меня навершием сверху, раскаляя, заставляя истекать соком и пульсировать, но даже не думает погружаться в меня до конца.

И самое жуткое и восхитительное в происходящем, что всё, что было раньше между нами под влиянием эмориума — лишь пар зимой изо рта по сравнению с грозовой тучей.

Я извиваюсь под его рукой, ошеломлённая пониманием: никогда я так не хотела его, как сейчас. Я же сойду с ума, если он не возьмёт меня прямо сейчас!

— Дорхар, зачем ты так… — мой глухой стон.

Он убирает руку со спины, и тут же придавливает меня торсом. Его ладонь оказывается на моей шее.

— Я уже был в академии, здесь, в кабинете, — его голос звучит тихо и безжалостно прямо у уха. — Спросила бы меня сначала, прежде чем делала. Прежде чем собирала эту штуку.

— Я… я не думала… — пытаюсь я оправдаться, но он снова двигает бедрами, и крупное навершие его каменного члена проникает чуть глубже, заставляя меня захлебнуться стоном.

— Вот именно. Не думала. А должна была.

Он ловко ослабляет шнуровку на моей блузке, сдёргивает податливую ткань, обнажая плечи.

Его губы прижимаются к моей коже, и мои стоны усиливаются.

Дорхар знает каждое мое чувствительное место. Знает, что узоры его гибкого языка пониже моего уха заставят меня выгибаться, а укус в основание шеи — громко и протяжно застонать.

Он играет моим телом, как сложным инструментом, доводя до исступления, но так и не давая то, что оно требует.

Я вся горю. Внутри пульсирует влажная, болезненная пустота.

И он использует это знание. Он ласкает мою грудь, сжимает ее, заставляет соски твердеть и пульсировать желанием. Его пальцы снова находят клитор, и я уже не могу, я кричу, когда очередная волна накатывает и снова разбивается о его железную волю, так и не выйдя на пик.

Он снова вводит в меня навершие члена, дразня, но не заполняя, и я чувствую, как сжимаюсь вокруг него, умоляя без слов.

Но безжалостный ректор так и не входит в меня. Он дразнит. Истязает. Изощрённейшее наказание.

И самое ужасное: мое тело отвечает ему с восторгом и покорностью, совершенно точно желая совсем не конца этих искусных, опытных ласк, а исключительно их продолжения.

Только вот есть одно но. Не только Дорхар — знает меня. Но и я — знаю его.

И я точно знаю, что именно, даже в таком беспомощном положении, полностью в его власти, я способна ему сделать.

— Боишься, что если войдешь, то не сможешь остановиться? — мой голос срывается, становясь хриплым от испепеляющего желания.

— Молчи, — он рычит, его губы впиваются в чувствительнейшее место у основания шеи.

В то время как он снова убрал член, прижимаясь им к моему дрожащему бедру, а сам медленно гладит пальцами вокруг клитора.

Я закусываю губу, и сквозь пелену дичайшего возбуждения даже радуюсь, что он не видит моего лица и мою торжествующую усмешку.

— Не только же мне стонать под вами, господин ректор! Могу и поговорить.

— Кьяра! — его хриплый голос сейчас больше напоминает рычание.

Я чувствую давление его ботинка на внутреннюю сторону своих туфель — он вынуждает меня расставить ноги шире. Придавливает меня торсом, и снова упирается навершием между половых губ, начиная погружаться самой головкой.

Точно понимая, что именно я сейчас с ним делаю, я наношу идеально выверенный, отточенный словесный удар.

— Ты наказываешь меня за то… что я чуть не пострадала... а сам причиняешь мне самую сладкую боль!

Я выстанываю эти слова, выгибаясь под ним, пытаясь поймать хоть немного больше его плоти внутри себя.

— Где… тут логика, ректор? Мне больно! От того, что твоего члена во мне нет! Я хочу…

Его движение, резкое и яростное, обрывает мою тираду.

Он вгоняет себя до самого дна одним мощным, сокрушительным толчком.

Внутри всё растягивается, заполняется им полностью, и эта наконец-то обретённая полнота заставляет мое тело задрожать в ошеломлённом, испепеляющем блаженстве.

— Ох, ммм.. Дорхаррр…

Он замирает внутри, давая мне прочувствовать всю полноту его вторжения.

— Здесь нет логики, Кьяра, — у моего уха его низкий, хриплый рык. — И нет, тебе не больно. Никогда и ни за что не причинил бы тебе боль.

Дорхар начинает двигаться. Плавно, медленно.

— Я тебя уже слишком хорошо знаю, — хрипло шепчет он, прикусывая мочку, — и точно знаю, что с тобой сейчас делаю. Зато ты пока ещё не знаешь, насколько сильно тебе может быть подо мною хорошо.

Я уже не могу ему ответить. Я теперь один оголённый, пульсирующий нерв.

Его проникновения глубокие, размеренные. Неумолимо нарастающий темп.

Он берёт меня, уже не дразня, не мучая. Теперь это яростный, необузданный шторм.

Его бёдра бьют в меня с силой, раскачивая тяжёлый стол, его руки держат меня в железной хватке.

Каждый толчок — это и наказание, и обещание, и утверждение его прав. Кабинет переполнен нашим тяжёлым дыханием, влажным звуком соединения наших тел, моих бессвязных, оглушительных стонов.

Он вколачивается в меня, и с каждым движением во мне поднимается новая волна, горячая и всепоглощающая.

Я не могу дышать, не могу думать. Я могу только чувствовать. Чувствовать, как он заполняет меня до предела, как его тело становится центром моего мира.

— Дорррхааа… — мой крик разрывает тишину кабинета, отскакивая от звуконепроницаемых стен.

Из его груди вырывается глухой протяжный рык, и следующий толчок обрушивает меня в беспощадный, сокрушительный экстаз.

Всё моё тело вздрагивает, выгибается, оргазм накатывает на меня с такой силой, что у меня темнеет в глазах. Судорожные спазмы моего лона сжимают его член внутри, и я кричу, впиваясь пальцами в полированное дерево стола.

Но моя пульсация не останавливает безжалостного ректора. Он явно ждал её. Его проникновения становятся лишь точнее и вывереннее. Расчётливые, мощные толчки, от которых стол скрипит и шатается.

Я даже не узнаю свой голос — это хриплые, животные вопли. Сгораю от стыда от своей несдержанности и возбуждаюсь от этих звуков ещё сильнее.

Дорхар продолжает брать меня молча. Только тяжёлое, хриплое дыхание у моего уха и неумолимое, выверенное движение бёдер. Его руки, держащие меня, — стальные тиски.

Он полностью контролирует мое тело, каждый его изгиб, каждый стон.

Новая волна поднимается стремительно, сметая всё.

И это не то, постепенное, сладостное, что привычно мне по нашей прошлой близости. Настоящий ураган, всё внутри сжимается в тугой, огненный шар, готовый взорваться.

Он чувствует это. Чувствует, как моё тело дико пульсирует вокруг него, готовое сорваться.

И он... ускоряется. Его движения становятся ещё более резкими, безжалостными, доводящими до исступления.

И я взрываюсь. Это не оргазм. Это катаклизм. Всё моё тело выгибается в неестественной дуге, сотрясаясь в судорожных, бесконтрольных спазмах.

Я кричу, не слыша собственного крика, мир пропадает в ослепительно-белом вихре чистого, животного наслаждения. Я тону в нём, в этом хаосе, и это само прекрасное, что могло бы со мной быть.

Пока моё тело бьётся в конвульсиях, Дорхар продолжает двигаться, продлевая моё испепеляющее блаженство, заставляя один оргазм накатывать на другой, пока я не начинаю плакать, рыдая от переизбытка ощущений, бессильно раскинувшись на столе под его неумолимым телом.