Магия жизни (СИ) - Ромашкова Алена

Я впервые видела его таким. Мужчина словно сожалел о чем-то, ощущался некий надлом. Я не понимала, как себя вести с таким Максуром. Он говорил о чем-то конкретном? Я вдруг почувствовала в себе сочувствие и желание помочь, злость и раздражение покинули меня.

– Я женщина, которой не повезло родиться иной, – тихо ответила я.

– Но я нашел тебя, все в этом мире не просто так. Ты когда-нибудь любила… мужчину? Впрочем, когда бы ты успела, ты слишком юна. Любовь разъедает душу, она может быть благом, а может стать пыткой… Желание обладать, присвоить каждую частичку души и тела, спрятать ото всех, – тон мужчины изменился, в нем появилась злость и даже жестокость. Он резко встал, отшвырнув стул, испугав меня резким грохотом. Подошёл ко мне, поднял за плечи, затем схватил обеими руками за голову, вдавливая большие пальцы в мое лицо. Раньше он уже это делал со мной, но в этот раз глаза мужчины горели безумием, его потрясывало, он смотрел на меня, ища что-то и не находя.

– Я встретил тебя не просто так, – прорычал он, словно убеждая самого себя. Карвиш притянул меня к себе, наклонил голову и впился поцелуем-укусом в основание шеи, затем такими же болезненными поцелуями начал покрывать все обнаженные участки моего тела, одновременно с этим одной рукой стягивая платье с плеч. В этих движениях не было ни капли нежности, а я впала в панику, различая его тяжелое дыхание и бормотание: «Все не просто так, я должен…». Я беспомощно трепыхалась в его руках, но он не слышал мои мольбы. Подхватив на руки, Максур бросил меня на один из диванов, нависнув сверху. Зажал одной рукой мои запястья над головой, а второй – начал задирать юбку.

Совершенно неуместно подумалось, что высшая мода Империи, в отличие от ширтадской, помешала бы совершить насилие надо мной вот так легко – кринолины, турнюры и корсеты аристократок встали бы на пути нежеланного любовника хоть каким-то препятствием. Я закрыла глаза, осознав, что больше нет сил сопротивляться; плакать не хотелось, душу заполнило опустошение и смирение. Как вдруг в голове мелькнул знакомый образ волчьих глаз, и громкий рык «Нет!» оглушил меня изнутри. Я вскинулась, закричала так громко, как могла, и неожиданно привела Карвиша в чувство.

Мужчина отпрянул и посмотрел на дело рук своих: я лежала на диване полуобнаженная и растрепанная. На его лице появилась гримаса отвращения. Интересно, на кого оно направлено? На себя за свое скотское поведение или на меня? Впрочем, нет, не интересно. Главное – Максур больше ко мне не прикасался, он сидел на диване и смотрел в одну точку. Я же воспользовалась его ступором, вскочила и привела себя, насколько это возможно, в порядок. Через пару минут мужчина поднялся, повернулся ко мне и сказал:

– Я прошу прощения, айса Маргарет, за свое поведение. Вероятнее всего, простить вы меня сразу не сможете, но я попытаюсь загладить вину. Пойму, если какое-то время вы не сможете со мной разговаривать, но прошу вас подумать, что я могу для вас сделать, и сообщить мне об этом завтра.

Это просто из ряда вон. Только что этот мужчина вел себя как насильник, а сейчас диктует мне условия, при которых я его прощу. Это просто невыносимо. Я не сказала ни слова, и, выскочив из столовой, понеслась в свою комнату.

В хлопок дверью вложила все невысказанное этому человеку. Успокоиться я не могла, эмоциональные качели последних дней доконали меня, а попытка насилия стала последней каплей. Желтый волчий взор все еще стоял перед глазами, он прожигал и слепил. Я зажмурилась, пытаясь вытряхнуть его из сознания, но стало только хуже: в голове послышался волчий вой, я стиснула виски руками, но все это шло изнутри меня, поэтому заглушить усиливающееся звуковое и цветовое безумие не получалось. Стало невыносимо душно, я подбежала к окну и распахнула его. В комнату ворвались ночные запахи, я четко слышала, каждый шорох: даже шум крыльев совы где-то в глубине парка и шуршание гусеницы, ползущей по стеблю цветка. Мне захотелось прыгнуть с третьего этажа прямо в сад. Я уцепилась руками за подоконник, чтобы не совершить это бессмысленное самоубийство. На задворках разума билась мысль – нужно позвать на помощь, но изо рта вырывался лишь какой-то писк.

Посмотрев на свои руки, я увидела, что цепляюсь в дерево подоконника уже не пальцами, а протыкаю и царапаю его когтями. Эта картина настолько поразила меня, что я мгновенно переключила фокус внимания. Подняла руки и начала медленно вертеть ими перед глазами, заторможено наблюдая, как их скрючивает, как бугрится кожа, проступает… шерсть. Очень хотелось упасть в обморок, но в этот раз сознание не отпускало в небытие, заставляя наблюдать за всеми метаморфозами. Я отошла от подоконника и сделала шаг по направлению к зеркалу, желая и страшась увидеть, что со мной происходит. Но сделав один шаг, я споткнулась и упала на четвереньки и с них уже не встала: меня скрутило, провернуло в воздухе, а приземлилась я уже на все четыре… лапы.

17

Из зеркала на меня смотрел волк, точнее, волчица. Эта волчица – я. Это себя сейчас я вижу, покрытой шерстью серебристо-серого цвета; это я стою на четырёх лапах и, кажется, скулю от ужаса. Пошевелилась и вижу, как зверь в зеркале потоптался на месте; попыталась поменять положение тела – волчица неловко села, плюхнувшись на пол. Мозг не успевал понимать, как отвечает звериное тело на его команды, человеческие реакции не работали. Попробовала что-то сказать – из горла выпрыгнул рык; повторила попытку – поняла, что подвываю. Испугалась, что сейчас меня услышат и найдут в таком облике.

Прислушалась и поняла, что четко различаю звуки далеко за пределами комнаты, а обоняние дополняет картину, не требуя визуализации. Вот сейчас я знала, что по лестнице, напевая что-то веселое, на мой этаж поднимается Лалли. Паника. Я закрутилась на месте, бросилась под кровать, легла на брюхо и закрыла глаза передними лапами. Шаги миновали комнату.

Открыв глаза, заметила, что на полу скомканной тряпкой лежит мое платье: превращение в зверя лишило меня одежды. Волчий мозг отдавал мне короткие команды, не способствуя выстраиванию сложных логических цепочек. Из окна пахнуло ночной свежестью, в комнату влетела бабочка. Я не успела тявкнуть, как мое тело выскочило из-под кровати и подпрыгнуло в попытке поймать ее. Клацнув зубами, я упала на пол. Тьма, да я веду себя как какой-то щенок. Сознание радовалось возможности поохотиться, и я не могла урезонить свою волчицу. А та совсем распоясалась – я с ужасом понимала, что только что разбила графин с водой, перевернула светильник и ношусь с высунутым языком по комнате.

Запрыгнув на подоконник, увидела огромный диск полной луны и заскулила от желания выйти наружу. Остановить мою бестию было невозможно – через мгновение я уже скребла лапами, открывая дверь в коридор. Высунув морду, по запаху определила, что путь свободен, и юркнула наружу. Все сомнения улетели прочь, разум и тело до последней шерстинки настроились на выполнение задачи «побег из здания». Главной проблемой сейчас было противостоять атаке самых разнообразных запахов и шумов, но волчий мозг и волчьи инстинкты неплохо справлялись с ситуацией.

Человеческая часть понимала, что спускаться по парадной лестнице нельзя: было еще не настолько поздно, в доме никто не спал, и, хотя большинство слуг разошлось по домам, остались те, кто жил в комнатах на первом этаже недалеко от кухни. Волчье обоняние подтверждало, что туда, где много человеческих запахов, соваться нельзя. Спуститься я могла только по боковой лестнице, ведущей к черному входу. Ее использовали в редких случаях, когда нужно было поднять на второй или третий этаж что-то из мебели. Кроме того, эта лестница увеличивала шансы покинуть дом в случае пожара.

Рванув налево, я пронеслась по коридору и почти впечаталась носом в дверь, которая вела на лестницу. Она была закрыта. Пришлось потратить время, постоять на задних лапах, подергать лапами и зубами ручку. Когда путь был открыт, я спустилась на первый этаж, повторив манипуляции с дверью на улицу, и наконец-то выскочила из дома, рванув в парк. Я не чувствовала присутствия людей, здесь в данный момент царила природа. Я бесцельно носилась туда-сюда, захлебываясь чувством свободы. Лапы бежали все увереннее. Единственной неконтролируемой частью волчьего тела оставался хвост – он жил своей жизнью, но осознав, что он не мешает, я перестала пытаться увидеть его, вертясь и падая на спину от головокружения.