Отвергнутая жена (СИ) - Риш Мартиша

Старик задремал. Глаза он открыл через час, когда солнечный луч пробился в оконце и пощекотал веки. Паул открыл глаза, потянулся почти так же сладко как в детстве. Тело почти не подвело, даже колено ныть перестало. Может, погода наконец успокоилась? Он сел, посмотрел на стол затуманенным после сна взглядом. Свиток вконец растрепался, рядом с ним, обвившись собственным тощим хвостом, сладко спала черная мышь.

- Мне что, это приснилось? Я же тебя уже выкинул! - Паул брезгливо приподнял мышь за кончик хвоста. Пятно необычной формы оставалось на своем месте - посередине мышиного живота. Зверёк сладко зевнул, извернулся, выкрутился из руки, плюхнулся на стол и со всем возможным проворством сиганул на пол, после чего забился в свою нору. Мимо рукописи по столу прокатился пустой пузырек от зелья почти вечной жизни. Паул вздрогнул.

- Лизнул? Много ли мышке надо! Похоже, тебя так просто будет не извести, книгочей облезлый! Была бы нормальная мышка, так и ладно. Но почему именно грамотная-то?

Через четверть часа лошадей начали выводить из конюшен, пристегивать к коновязи. В свите Розена собрались верные ему люди из стражей, не считая Герберта. Если все они разом погибнут в дороге, замок будет обезглавлен. Некому будет его защищать. Без Розена, без начальника стражи останутся только стены, да горстка наемников, которая сбежит при малейшей опасности.

Паул почуял неладное, почти бегом бросился обратно к себе в келью, забрал из тайника крохотный пузырек зелья. Мышка вновь забралась на стол и теперь уже догрызала рукопись. Старик замер.

- Выходит, теперь и меня не выйдет убить?

Эта счастливая мысль наполнила Паула уверенностью. Он вышел из кельи, довольно смело подошел к предназначенному ему жеребцу. Конь ликовал в руках стражника, радовался скорому путешествию.

- Вы не передумали, святой отец? - деликатно поинтересовался кардинал. Он наглаживал ладонью другую, гораздо более смирную лошадь.

- Мой долг велит мне оставаться подле барона в минуту опасности. Кто знает, что его ждет в конце пути.

- Барона ждёт свадьба с герцогиней Улисской. Вы можете остаться здесь. Там будет кому провести обряд.

- Я отправлюсь в путь вместе с вами, чего бы мне это ни стоило. Моя преданность не знает границ.

- Возьмите тогда, лучше мою лошадь. На этом дурном жеребце отправится в путь священник герцога Улисского вместе с младенцем.

- Это может быть опасно! - не удержался от вскрика Паул. Он любил жизнь во всех ее формах. Мышь и ту зашиб случайно, благо она ожила.

- Все мы в руках божьих. Святому отцу понравится путешествие на резвом коне, он и сам резов и молод. _______ *В тёмные века нередко писались охранные грамоты для домов. В них содержалось обращение к мышиному королю, чтоб тот убирался подальше. Видимо, о такой грамоте и говорит Паул.

Глава 22

Герберт рассеяно затягивал подпругу седла. Лошадей приказали выдать самых лучших, он и не рассчитывал заполучить в дорогу такого коня. Если бы не долг пред ведьмой, сегодня можно было бы проскакать по дороге, обгоняя ветер. И все кони-то как на подбор – молодые, резвые, крепкие. На копытах сияют сталью новехонькие подковы, еще нисколечко не истертые. Перезвон их, замечательный цокот поет о славной битве, зовет в долгий путь, обещает сокровища и наживу. Многих можно одолеть, имея под седлом такую лошадь. А уж, если весь отряд снаряжен лихими конями, то и никакая погоня не страшна. Все одно, никто не угонится.

Парень то и дело поглядывал на старика, ждал, когда тот попросит о помощи. Мыслимо ли, увязаться в поход вместе со всеми в его-то годы? Сколько лет святому отцу? Сорок? Больше? Лет сорок пять точно есть. И все эти годы священник повел в молитве, да за чтением свитков. Лучше б он и дальше не покидал своей кельи.

К священнику Герберт испытывал не только ненависть, но и странное братское чувство, которое всегда возникает, когда люди вместе ходили в битву или тайком провернули темное дело. Например, украли тело ведьмы, чтоб похоронить. Странно, что еще никто не хватился Люции. Собирались ведь сжечь ее на костре, хотя бы и мертвую. Может, не стоило рисковать ради того, чтоб сделать все по-людски. Ну, почти по-людски, обочина дороги не слишком-то похожа на кладбище. Но уж лучше так, чем посреди площади, на костре. Нельзя так поступать с женщиной. И Герберт не мог дать случиться такому. Рискнул – да. Напрасно? Коли удалось избежать петли на горле – значит, поступил правильно, не покорежил своей наемничьей чести. Пес войны – так назвал его Розен. Пусть пес, однако псы служат верно, получше некоторых людей.

Отец Паул поменялся лошадью со священником герцога Улисского. Сердце Герберта оборвалось. О чем думает этот старик? Неужели не видит, что тот младенца повезет на руках? Выпросил у кардинала спокойную лошадь! О себе только думает, побоялся за свои косточки. О ребенке бы подумал!

Взвился в воздух бархатный плащ, святой отец семейства Улисских резко поднялся в седло, конь под ним загарцевал, выбил подковами несколько камушков из брусчатки, заскользил, чуть не рухнул. И все это вместе с такою ношей! Отец Паул сел в седло, не дыша, кляча до последнего стояла под ним смирно. С виду добрая лошадь, даже лоснится, а дух в ней, что у крестьянской – тянется за пучком сена, шлепает губами.

- Не тяни, чего смотришь? Или резвого коня испугался? Живо садись в седо, выступаем, - одернул Герберта начальник стражи.

- Да, конечно.

Парень едва успел сунуть ногу в стремя, конь взвился на задних ногах – хоть бы не рухнул – птицей пришлось взлетать в седло, крепко держать повод, лишь бы не выскочить из ворот первым. Барон такого не потерпит уж точно. Герберт едва смог подтянуть себе под длину ног стремена, ощупать пояс, расправить плащ за спиной. Жаль, тот, меховой, остался в лесу, его б собой взять. Чует сердце, не скоро он увидит замок Розена, если вообще увидит когда-нибудь.

Розена привели к коновязи под руки, подали скамейку к седлу – вот уж позор, влезать таким образом на лошадь, когда нет на тебе доспеха из стали. Барон едва смог перевалить ногу через широкую спину коня. Мужчину болтало из стороны в сторону словно пьяного, может, и был он пьян? Кардинал распорядился, чтоб двое стражей ехали бок о бок с Розеном, придержали в случае чего барона или его лошадь.

Серое лицо странно смотрелось на фоне нарядного плаща из тяжелого бархата. Мужчина едва смог взять в руки повод, не стал проверять меч, ощупывать свою амуницию. Вот странно. Да он даже на Зенона не посмотрел, уж мог бы удостовериться, что его сына как следует собрали в дорогу. Сам Герберт с опаской посматривал на бешеного жеребца под седлом чужого священника. Парень прикидывал, что будет делать, если тот конь понесет всадника, не разбирая дороги. Впрочем, святому отцу Улисских нужно отдать долг – в седле он держался крепко, будто провел в нем добрую половину своей жизни.

- Открыть ворота! - не слишком громко сказал кардинал.

От его властного голоса коза начала испуганно биться в седельной сумке, да и стражи оторопели. Что и за власть над живыми у этого человека?

Кони рванули с места и не было силы, способной остановить их пыл. Единой лавиной они вырвались на дорогу. Грязь, колеи от телег, скользкие обочины – все нипочем лучшим боевым коням Розена. Герберт распустил повод, смысла теперь в нем нет. Попробуй, натяни на такой бешенной скорости – конь еще упадёт. Впереди развевался дорогой плащ чужого священника, позади истово молился отец Паул.

Кардинал возглавил отряд. Высокий, стройный, он задал темп бешеной скачке, именно он решил срезать путь через поле. Седые хвостики тимофеевки разлетались под вихрем копыт. Кони подустали, куда медленней вышли они на дорогу вдоль ручья. По правую сторону заросли ивы, слева высокий обрыв. Здесь бы нужно быть осторожней, но разве скажешь об этом самому кардиналу? А тот словно озверел, гонит коней резвой рысью, хорошо, что теперь уже не галопом.