Ненормальный практик 6 (СИ) - "Извращённый отшельник"

— А я слышал другое, — встрял тот, что с ожогом. — Дескать, он в Петербурге буквально бился насмерть в своём же доме. И прикончил кучу практиков. Там целый отряд охотников на него напал. Вроде бы семьдесят человек, или восемьдесят. Все погибли. И он тоже.

— Семьдесят практиков? — фыркнул шрамоватый с сомнением. — Слушай, я сам двадцать лет по войнам хожу, видел всякое. Но чтобы восемнадцатилетний сосунок семьдесят профи завалил… — и покачал головой. — Не верю. Физически невозможно.

— Согласен, — кивнул беспалый. — Наверняка руководство просто решило, что слишком заврались с этим Ненормальным Практиком. Раздули легенду для поднятия морального духа войск, а потом не знали, как с неё слезть. Вот и придумали красивую смерть. Мол, он был такой гений, а тут — бац! Ой, а он умер. Но зато как! Один против сотни! Героически! — и сплюнул на пол, попав точно между досок. — Абсурд полный. Пропаганда и ложь.

— Может, паренёк тот и правда был сильным, — неуверенно буркнул молодой. — Всё-таки столько свидетелей было. И на турнире его видели тысячи. И форт Дредноут правда взяли.

— Форт взяла армия, — терпеливо объяснил шрамоватый. — А Ненормальный Практик был одним из них. Да, может, отличился. Может, и правда талантливый был. Но все эти байки про то, что он один пачками народ укладывал… — и махнул рукой. — Сказки для детей. Для поднятия духа. Мол для простофиль, чтобы верили, что из простого народа может выйти великий герой. Политика, парень. Вот и всё.

Разговор снова стих.

Сашка же доел кашу, дожевал хлеб. Странное чувство. Сидеть в двух метрах от людей, обсуждающих твою смерть. Слышать, как одни превращают тебя в легенду, другие сомневаются, третьи вообще считают выдумкой имперской пропаганды. Наверное, он должен был ощутить гнев или обиду. Или хотя бы желание доказать этим скептикам, что они ошибаются. Но ничего такого он не чувствовал. Только лёгкое удивление. Ведь даже не думал, что стал настолько популярным. По сути-то он никогда не стремился к славе. Просто делал то, что считал нужным. Побеждал тех, кого нужно было победить, и просто-навсего выживал там, где другие погибали. А всё остальное — турниры, титулы, восхищения или сомнения… всё было побочным эффектом, сопутствующим шумом, который его мало интересовал.

Он пристегнул нижнюю часть маски обратно. Ремешки щёлкнули, клюв воробья вернулся на место. Сам же подумал:

«Интересно. А что будет, когда Ненормальный Практик вернётся?»

И поднялся со скамьи.

— Сашка, ты всё уже что ли? — спросил Степан.

— Ага.

— Шустрый какой, — улыбнулся Косой. — Ты это, Санька, за арбалетом-то приглядуй.

— Ага.

Юноша прошёл к выходу. Ополоснул миску в баках с водой для мытья посуды, сунул ту обратно в заплечный мешок вместе с ложкой и вышел наружу.

Воздух снаружи ощущался свежим после духоты барака. До комендантского часа оставалось несколько часов — вполне достаточно, чтобы прогуляться, да получше осмотреться. Так что Сашка, поправив за спиной арбалет, пошёл гулять по лагерю.

Жизнь вокруг, конечно, кипела. У палаток горели костры, возле которых грелись наёмники. Кто-то играл в кости, азартно выкрикивая ставки. Другие чинили снарягу. Третьи уже храпели в своих палатках, набираясь сил перед завтрашним боем. Где-то играла губная гармошка, а по соседству напевали старинную песню о войне.

Александр свернул в сторону, где, по словам Малинина, должны были находиться туалеты. И действительно, через несколько минут увидел длинные деревянные сараи с брезентовыми стенками. От них исходил характерный запашок, коий не спутаешь ни с чем другим.

Неподалёку от входа, под горящим эфирным столбом, болтали группа женщин. Все курили самокрутки, что-то негромко обсуждали. Несложно было определить тех как бывалых наёмниц — по потрёпанной одежде, оружию на поясах, и конечно же, боевым шрамам.

Первая — рыжая, широкоплечая бабенция лет под сорок, с короткими волосами и татуировкой змеи, обвивающей шею. Крупная, мускулистая, привыкшая держать меч. На поясе внушительный тесак в потёртых ножнах. Вторая — худощавая, с длинной тёмной косой и шрамом, пересекающим левую бровь. Лет под тридцать пять, с острыми чертами и настороженным взглядом. За спиной торчал колчан со стрелами. Третья — была куда более приземистая, плотная, с квадратным лицом и кулаками, как у боксёра. На поясе связка ножей разного размера. Самая молодая — четвёртая. Около тридцати, но с таким жутким взглядом… В целом, конечно, симпатичная, но глаза будто говорили: «Не подходи, если жизнь дорога».

Рыжая первой заметила Сашку, идущего к туалетам. После чего ткнула локтем в бок соседке.

— Гляди-ка, Лизка, — произнесла она с усмешкой. — Какой интересный экземплярчик. Как раз в твоём вкусе, да?

Худощавая с косой повернула голову и оценивающе оглядела юношу с ног до головы. Чёрная накидка с капюшоном. Серые штаны. Высокие чёрные сапоги. За спиной арбалет, а на лице гротескная маска воробья.

— О, боженьки, — протянула она, выпуская дым через нос. — Откуда такой птенчик нарисовался?

— Воробей, кажись? — Рыжая расхохоталась. После чего произнесла громко, обращаясь к Сашке. — Ты серьёзно, паренёк? Не орла выбрал, не ястреба и не сокола, а воробья? Ну, умора!

Юноша же, не обращая на них внимания, встал в очередь. Благо та была небольшой, всего три человека.

— Может, он уродливый под маской? — громким голосом предположила Лизка, затягиваясь самокруткой.

— Или вообще девка, — хмыкнула квадратнолицая басом. — Сиськи прячет под одёжкой и голос ломает. Бывает такое. Я одну такую знала, работала под видом мужика. Пока в бане не раскрылась.

— Ну-ка, ну-ка, — рыжая оттолкнулась от столба и сделала пару шагов к Сашке. — Что молчишь, воробушек? Ты же нас слышишь. Язык проглотил? Или в штаны уже навалял?

Тот медленно повернул голову так, чтобы маска воробья смотрела прямо на неё пустыми прорезями глаз. Помолчал секунду-другую, отчего создалось странное напряжение. Потом спокойно, даже весело произнёс:

— Чик-чирик, девчули.

Секундная пауза. И рыжая расхохоталась так громко, что проходящие мимо обернулись.

— Ахаха! Кха-ха! — Она давилась от смеха дымом сигареты. — Блядь, Лизка, ты слышала⁈ Чик-чирик! — и повторила, смеясь. — Ну ты и даёшь, воробушек! Мне нравится этот пацан!

Остальные тоже засмеялись. Лиза улыбнулась, при чём искренне, что было для неё редкостью, и одобрительно кивнула:

— Чувство юмора у птенчика есть. Это хорошо. Значит, мозги работают. А с мозгами на войне шансов выжить больше.

— Чувство юмора не гарантирует то, что воробушек не обосрётся завтра в бою, — Квадратнолицая прищурилась, но уже без прежней агрессии. — Ты же не удерёшь при первой же атаке, чирикая, а? Пацан?

Тот пожал плечами.

— В бою и увидите, мадам. Может, я вообще летать умею.

И это вызвало новый смех.

— Ой, бля, не могу-у, — протянула рыжая с улыбкой. — такой уверенный! И с чувством юмора. Ладно, паренёк, проходи, не будем тебя задерживать. Только смотри — если на поле боя за нашими юбками прятаться будешь, мы тебе эту маску в задницу засунем и перья выдерем. Понял?

— Понял, — кивнул Санёк.

Лизка улыбнулась. Какой интересный малец однако.

— Ладно, лети уже, воробушек. Дела у тебя, небось.

— Ага, — и он прошёл в туалет.

Перед сами входом его окликнула рыжая:

— Эй! Воробей! Если завтра выживешь и не опозоришься, заходи к нам на огонёк! Мы в секторе В, палатка номер тридцать семь! Нальём тебе за храбрость! А может и покажем чего! — и подмигнула.

Юноша поднял руку, показывая, что услышал, и зашёл внутрь туалетного барака.

— Забавный парень, — хмыкнула Лизка.

— Молчун, но с искоркой, — согласилась квадратнолицая. — Может, и правда не из трусливых.

— Посмотрим, — подытожила рыжая. — В бою все маски слетают. И с лиц, и с душ. Там видно будет, каков воробушек наш на самом деле.

Сашка же прошёл мимо ряда деревянных перегородок, за каждой полевые нужники, известные человечеству с незапамятных времён. Воняло тут конечно, не дай Боже. Но что поделать. Да и свободная кабинка сразу нашлась. Юноша зашёл, прикрыл хлипкую дверцу. Справил естественную нужду быстро, без излишних церемоний. Не хрен в подобных местах медитировать. И свалил на выход.