Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа

Кто-то говорил: «Звероуст», — и довольно потирал руки, получив меня в своё распоряжение. Другие со страхом выдыхали: «Атэрэл рохафай», — бледнели и старались держаться подальше. Скорее, это просто проявление разных граней дара и, возможно, даже не опасно. Но чтобы знать наверняка и уметь защититься, нужна информация, доступ к которой мне любезно предоставила королева.

Хранилище. Мне срочно нужно туда.

После разговора с илхарэсс сложилось впечатление, что моя служба Дому будет исключительно декоративной. Как у наложника-светлого эльфа или раскормленного кошата — будь красивой и не мешайся. А свой подарок Шаардрилл поспешила пропихнуть в мою постель, чтобы другие не успели.

Думаю, что предприимчивая очаровашка Хангбринн желала меня употребить совсем не в эстетических целях. Поэтому и старалась опередить кого бы то ни было, подталкивая к решительным действиям «специально обученного» менталиста.

Чувствую, встретимся мы ещё с тобой, настырный ул’харук, в тёмном углу у тёплой стены.

Как же мне претит местная «мода» решать проблемы через самцов погорячее! Мол, озабоченная ноамат будет согласна на всё, что ей нашепчет «засланный казачок» во время страстного совокупления, лишь бы процесс был качественным и регулярным.

Н-да, почувствуй себя тупой дырой…

И если я пренебрегу монаршим «гостинцем», я не только испорчу отношения с королевой, но и заимею себе сильную головную боль в виде назойливых попыток знойных обольстителей предложить свои услуги. От меня так просто не отстанут.

— Нит, законно во время обряда сахссин дживин использовать ментальную магию? — мой первый «наложник» оставался незаменимым кладезем полезных знаний.

— Когда воздействие направлено на желанную особу, то разрешено всё, что угодно. Мужчина в праве применять любые способности. Возможен даже вызов на поединок, если это поможет выделиться среди конкурентов и добиться благосклонности. И, вообще, — мальчишка удивлял не по годам огромной осведомлённостью, — не исключены любые проявления внимания. В любом месте и при любых обстоятельствах. Если этому не будет свидетелей, — добавил он многозначительно и продолжил. — Госпоже известно, что свидетелем может быть только обладатель благородной крови? Слова худородного перед законом — пустой звук.

— Разумеется, известно, — поморщилась я. В меня вложили уйму бесполезных знаний. Только как выживать среди всего этого безобразия, не научили. — Выходит, любой, уверенный в своей неотразимости айтликх’ар будет мне докучать, когда ему заблагорассудится? Лишь бы наедине.

Нит пожал плечами:

— Право ноамат отнять любую жизнь всегда при вас. Но каждый мужчина знает, что иногда стоит рискнуть и проявить упорство и силу. Есть женщины, которым нравится быть завоёванными, — изрёк доморощенный эксперт межполовых отношений. — Ближний круг имеет право отгонять особо ретивых, если у него достанет сил и способностей, конечно, — и опять послал мне тот самый взгляд: «надо брать!».

Да поняла, что надо… Наивно было на моём месте предполагать, что с обретением статуса ноамат и менакиновым доспехом большая часть проблем решится. Только как договариваться с гаремным пополнением?

— Найди мне одежду для сна, Нит. И пристрой куда-нибудь королевский подарок. По-моему, он так и остался на прежнем месте.

— Так он с него никуда и не денется, — возня с причёской закончилась, и деловитая суета возобновилась.

— Ни-ит, — я вопросительно и, как мне казалось, грозно нахмурилась. Вот же манипулятор!

Ушастый нахалёнок опять хитро заулыбался.

— Наложник так и останется у постели, пока госпожа не решит, принимать его или нет. Вы должны показать своё согласие, госпожа. Собственноручно его раздеть, забрать себе все ценности. Взять, только если захотите, — примирительно выставил вперёд ладони.

Ага. А всё бесценное оставить сверкать голым задом. Шикарным задом, ушастую мать вашу за ногу! Я же не железная!

— И зачем вам понадобилось спать в одежде? Раньше вас ничего не смущало, — вытаращилось на меня само непонимание.

Действительно, не смущало. Но я как представлю, что придётся расхаживать нагишом перед этим насмешливым взглядом, так хочется с головой закутаться в мятую простынь, что до сих пор прижимала к себе как родную. И, думаю, точно не от стыда…

— Когда-нибудь я покажу своему обнаглевшему слуге насколько ноамат бывают жестоки, — рыкнула не со зла, скорее, от безысходности.

— Конечно, — как бы между прочим согласился Нит, спокойно ковыряясь в многочисленных шелках, — и я, наконец, получу то, что заслужил добрую сотню раз. Госпожа, — вынырнул он из вороха тряпок, — ни одна женщина не вступится за мальчишку, худородного. Айтликх’ар не окажут помощь, если это не несёт ощутимой выгоды. Женщина не будет выхаживать раненого. Она добьёт, выбрав более сильного или удачливого. Я прекрасно понимаю, что с самого начала веду себя непростительно и давно должен болтаться на дыбе с содранной кожей. Но вы другая.

— Ты меня совсем не знаешь, — покачала я головой. Сама себя теперь с трудом узнаю.

— Мы с детства усваиваем, как понять по мелким жестам или оттенкам голоса, что можно ожидать от женщины. Это вопрос выживания. Мы учимся терпеть и быть послушными. Довольствоваться крохами внимания. Стараться не провоцировать ярость. Я понял, что мне повезло с госпожой, когда сразу же не оказался в вашей постели. И много бы отдал, чтобы это произошло сейчас, — Нит смущённо хлопнул ресницами. — Вы жалели меня. Это было видно по глазам. Вы мягкая и нежная, но холодная и далёкая. Мужчины будут биться в кровь за ваше внимание. Неужели вы не замечаете, как на вас смотрят? Вам нужно стать жёстче или обзавестись надёжным защитником. Я не гожусь для этой роли — слишком молод и слаб.

— А ещё наивен и недопустимо откровенен.

— С вами можно быть таким, — возразил он почти шёпотом. — Он нужен вам, — мальчишка кивнул в сторону спальни и протянул невесомое нечто, очевидно, местную одежду для сна. — Мне не занять его место.

Благословил так благословил…

Как она появилась, я почувствовал кожей. Только потом услышал шелест одежды и лёгкий цветочный аромат. Она решила меня отослать: женщины не прикрывают тело перед близостью.

Я был готов к побоям и крику, к насмешкам и упрёкам — дар илхарэсс просто так не вернёшь. Нужны доказательства моего уродства или несостоятельности. Ни тем ни другим я не отличался.

Впервые. Всё когда-нибудь случается впервые. Впервые меня не захотела женщина, и это вдруг… уязвило.

Я ожидал чего угодно, но не того, что она молча подойдёт сзади и, подхватив собранные в хвост волосы, бережно перекинет их на грудь, а затем невесомо коснётся застёжки оплечья.

Двадцать четыре миниатюрных замка. Их можно сорвать одним резким движением — женщины так нетерпеливы.

А можно нежно, кончиками маленьких пальцев нажать на каждую изогнутую дужку, и она раскроется с тихим звуком, заставляя чуть ниже спуститься тяжёлое украшение.

Невыносимо.

Двадцать четыре щелчка по оголённым нервам. И холодеет затылок. И сладкая патока грузными каплями стекает по каждому позвонку. Жжёт горячим воском в пояснице. Устремляется тяжестью в пах.

Она не касается кожи, когда снимает по-королевски роскошную драгоценность и небрежно кладёт её на ковёр. Я настолько ей неприятен?

Долго.

Мучительно долго и осторожно она выплетает каждую нить клятого арджуна, перебирая в руках длинные пряди.

Боится порвать недешёвый металл? Он не рвётся. Или… не хочет сделать мне… больно?

И я ловлю себя на мысли, что хочу запрокинуть голову и почувствовать её ладонь щекой и открытой шеей.

Сжимаю кулаки и зубы, заталкивая глубже неуместные желания. И колкая дрожь проходит по телу, застывает испариной, слегка отрезвляет.

А она, издеваясь, ведёт округлыми ноготками вниз к плечевым браслетам. И они падают один за другим, глухо ударившись об пол.

Я сам поднимаю руки, чтобы маленьким пальцам было удобней избавить меня от остатков металла, сдавившего окаменевшие мышцы.