Именно в этот момент герцог заметил меня.
Тогда я стояла голая перед ним — униженная, с верёвкой на шее. А теперь — одетая, целая, живая. И он смотрит на меня так, будто я призрак… А ведь призрак — он сам. Призрак того, кем я когда-то верила, что он будет.
Его взгляд скользнул по комнате — мимо шкафа с зельями, мимо ведра, мимо кресел — и остановился на мне. Его холодные глаза распахнулись, а он замер.
— Рианнон? — произнес он, шагая ко мне.
Он пошатнулся, будто земля ушла из-под ног. Губы дрогнули, но не вымолвили ни звука. Только глаза — те самые, что всегда смотрели сквозь меня — вдруг стали… человеческими. Полными ужаса. И надежды.
— Я не знаю, о ком вы говорите, — произнесла я холодным голосом. — Вы, наверное, ошиблись, господин! И прошу вас не мешать!
Я видела сомнение в его глазах, но в то же время видела, как трескается лёд под тяжестью невыносимой боли.
Я метнулась к полкам, схватила склянки. Пальцы дрожали так, что склянка звякнула о поднос, будто мой страх вырвался наружу.
Не от страха за Мелинду. Мне на нее было плевать.
От того, что мой бывший муж смотрел только на меня.
Даже сейчас, когда его любовница умирала, он смотрел на меня.
В палате доктор уже срезал Мелинде корсет — тонкий, жёсткий, затянутый до предела.
— Идиоты! — взревел он. — Кто её так затянул?! Срок-то уже восьмой месяц! Что за мода — душить ребёнка ради талии?!
Он швырнул корсет на пол и приложил ладонь к животу.
— Ребёнок при смерти. Мать — тоже. Отравление. Тяжёлое.
— Это невозможно! — выдохнул Абертон, подходя ближе. — Дракону ничего не угрожает! Яд для нас — как вода!
Глава 73. Ребенок
— Мне плевать, что возможно, а что нет! — огрызнулся доктор, не отрываясь от больной. — Ваш ребёнок умирает! Вместе с матерью! И если вы не замолчите — я вышвырну вас вон! А следом полетит ваш титул! И всё, что к нему причитается!
— Да как вы смеете так разговаривать с герцогом! — закричал лакей, но герцог резко повернул голову в его сторону, и лакей вжал голову в плечи и отошел молча в сторону.
— Вы убили мою жену и дочь! — прошипел доктор, не отрываясь от Мелинды. — А теперь приползли сюда, как будто я обязан спасать вашу гнилую семейку?
— Такие слова требуют подтверждения! Я никого не убивал! И не отдавал приказа! — резко произнес герцог.
— У меня есть доказательства, — произнес доктор ледяным голосом. — Моя жена работала горничной в вашем доме у вашей жены. И вела дневник. Она узнала тайну, почему у вас нет детей от вашей законной супруги. И намеревалась ее рассказать вашей жене. И вы приказали ее убить. Записи надежно спрятаны! И даже если вы попытаетесь убить меня, они станут достоянием всех газет.
— Я не понимаю, о чем вы! — резко, почти переходя на крик, произнес герцог.
— Ах, не понимаете! Что вы ведете себя как мальчишка! Мы сейчас говорим не о ворованных яблоках! А о жизни и смерти! Моя жена Элла была горничной в вашем доме! Ее и мою дочь убили возле вашего поместья! А вы… Вы даже не удосужились расследовать. Вы просто закрыли дело. Как мусор! — закричал доктор, сжимая кулаки.
Герцог замолчал.
Но глаза его не отрывались от меня.
Я подавала доктору зелья, меняла компрессы, держала руку Мелинды, чтобы пульс не ушёл совсем.
Старалась не смотреть на Абертона.
Но чувствовала его взгляд — как прикосновение льдинки к шее.
Воздух вдруг стал плотнее. Запах вербены и лекарств смешался с чем-то древним — розами и пеплом.
Я не обернулась. Но знала: он здесь.
Наблюдает. Ждёт.
Через час вливания противоядий и укрепляющих, магии и артефактов состояние пациентки стабилизировалось.
Пульс — слабый, но есть.
Дыхание — прерывистое, но живое.
Ребёнок — ещё здесь.
— Он жив, — прошептал доктор, вытирая пот со лба. — Пока жив.
— Но как? — снова заговорил Абертон, голос его дрожал. Он стоял в дверях, словно не решаясь войти. — Дракон… Даже в утробе… Дракон не может умереть от яда!
— Я говорю как есть! — вдруг рявкнул доктор и выскочил из палаты.
— Вы хоть понимаете, с кем вы… — начал было возмущенный лакей, но доктор Эгертон оборвал его тираду.
— Я здесь не для того, чтобы целовать задницы! Я здесь для того, чтобы их спасать! — произнес доктор. — Я — врач, а не враль!
— Вы готовы отвечать за свои слова? — резко и холодно произнес Абертон, пока я старалась прятаться за доктором, делая вид, что собираю склянки и обрывки роскошного шелкового платья.
— Готов! — резко в тон ему произнес доктор, а в его глазах был вызов.
— Вы можете проверить ребенка? — спросил Абертон, давая знак молчать возмущенному слуге.
— А как же, — произнес доктор. — Одну минуту.
Я отвернулась, складывая пустые склянки на поднос. Я старалась не показывать лицо, ожидая, когда вернется доктор.
Через минуту он вернулся с чёрной шкатулкой — той самой, что хранил под замком.
Открыл её.
Внутри — прозрачный кристалл на цепочке.
— Капните крови, — приказал доктор, протягивая кристалл Абертону. — И узнаете, чей перед вами ребёнок. Дракон он или нет.
Герцог замер, глядя на артефакт.
Потом медленно, дрожащей рукой, надрезал палец поданным ему ножом.
Капля крови упала на кристалл.
Доктор понес кристалл к животу Мелинды и положил его сверху.
Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как забыла, зачем взяла в руки поднос. Все замерли, ожидая результата.
Пусть теперь сам решает, во что верить: в драконью кровь… или в правду.
Глава 74. Месть
Кристалл вспыхнул.
Не золотом. Не теплым светом правды.
А красным — как кровь на снегу. Как предательство, вырванное наружу. «Нет», — появились буквы, похожие на кровь, а потом стекли вниз, растворяясь в воздухе.
— Как видите, — произнёс доктор тихо, почти с жалостью. — Это не ваш ребёнок.
Абертон замер.
Не как дракон. Не как герцог.
Как человек, впервые за всю жизнь увидевший, что мир не вращается вокруг него.
Он медленно поднял глаза — сначала на Мелинду без сознания, бледную, в рвотных пятнах на розовом шёлке, потом на доктора, потом… на меня.
И в этот миг я поняла: он всё понял.
Не только про ребёнка.
А про всё. Про ложь. Про яд. Про то, как легко он отдал меня на растерзание, поверив первому же шёпоту за спиной. Вот странно. Меня нет, а отравления продолжаются!
— Выметайтесь, — резко бросил доктор, захлопывая шкатулку с таким звуком, будто захлопнул дверь в прошлое. — Здесь посторонним делать нечего. Особенно тем, кто приносит за собой только смерть и позор.
Абертон не стал спорить. Не стал кричать. Он просто кивнул — один раз, коротко — и развернулся.
Но у двери остановился.
