Оборона дурацкого замка. Том 7 (СИ) - Ютин Макар

Как всегда, сила Императорского Гвардейца оставалась за гранью понимания, однако сильнее всего ужасала та точность, с которой он дозировал удар. Даже сам Саргон не смог бы определить, сколько именно силы стоит вложить для подобного пробивания защиты без сопутствующих увечий и с учетом рефлекторной вспышки Ци навстречу удару.

— Теперь вы, два самых тухлых яйца из черепашьей кладки, занимаете положенную уставом позу. Ты, невменяемый дурак, настоящий Бэньбо Эрба, оставайся на месте, а твой Бабо Эрбень пусть бежит в казарму и собирает отряд на построение, — голова Ксина, как башня танка, повернулась к взбледнувшему Камею, — через минуту я вытащу меч из ножен и пойду в казарму. Следует окончательно решить вопрос с вашим неподчинением. Время пошло. Вперед!

Напоследок рявкнул он в одну десятую от своего привычного запала. Бывшему бандиту хватило и такого напутствия. Он практически телепортировался в чахлые ворота казармы, а наружнюю дверь буквально выбил плечом. В условиях недостатка времени оказалось не до сантиментов или временного неудобства.

Стоило только их отрядному берсерку исчезнуть в дверях, как Гвардеец Императора вновь перенес свое внимание на распластанного у его ног юношу, а тот даже не смел поднять взгляд. Лишь слушал отдаленные вопли Камея, ровный гул чужеродной ауры над головой да медленно кипел от ненависти и унижения.

Страха, и так достаточно слабого, не осталось вовсе. Зато поднимало голову человеческое достоинство, гордость новоиспеченного культиватора, спесь сверхчеловека, единственного, кто достиг подобной вершины из старушки-Земли.

"Я уже клялся, что отомщу, что убью тебя. Ты полезен, Чжэнь лао сянь-шен. Ты стал одним из тех людей, благодаря которым я остался жить и постигать духовные практики, а не гнить в казематах или служить учебным пособием, как тело несчастного Сяня. И за это я должен быть благодарен.

Однако отстрочку приговора и постоянное прощение сквозь зубы мыслимых и немыслимых грехов я сполна заслужил своей полезностью. За которую не получил ничего сверх разрешения жизни да нехитрой еды, и та — в качестве официальной привилегии Первого Отряда.

С меня хватит. Я буду терпеть тебя ровно до тех пор, пока не появится возможность реванша. Пока я не дойду до того уровня, при котором начну видеть предел твоих способностей. И это настанет куда быстрее, чем вы все думаете".

Так кипел от гнева Саргон, а сам Ксин неподвижно замер статуей самому себе, пока из казармы неслись, погрязая в переживаниях и тающем грязеснеге, все присутствующие члены Первого Отряда. Все, кроме Акургаля.

Почему-то понимание, какие неприятности навлек на себя этим невольным неповиновением их (бывший?) десятник, нисколько не прибавляло Саргону жалости.

Глава 7

Все члены отряда собрались на плацу. Они вбежали на ровную, покрытую мелким, припорошенным… неубранным снегом площадку, кое-как построились, после ненужной толчеи и приглушенных ругательств.

Каждый нет-нет да бросал взгляд на неподвижную фигуру Саргона, над которым, словно воин меньшэнь перед злыми духами, навис Ксин.

После очередной заминки ряд возглавил Камей, за ним выстроились остальные. Кань замыкал строй, перед ним недовольно дергался фармацевт — его пришлось резко выдернуть от таблицы, зажать между двух человек и бежать эдаким бутербродом. Чуть поодаль, за пределами плаца, но на территории казармы, распластались ниц три фигурки принятых рабов.

Ксин никак не подгонял бойцов, не покрикивал, не сыпал оскорблениями. И это заставляло напрягаться куда сильнее, чем его привычное поведение погонщика рабов пополам с повелителем Вселенной.

Он молча встал перед строем, левая нога вдавливает Саргона в твердую, припорошенную рассыпчатым снегом, землю.

— Несколько недель назад, когда я утверждал очередное сборище банчуй (беспомощный, бездарность) на высокое звание Первого Отряда, я не рассчитывал на силу — у вчерашней черноногой швали ее быть не должно, я не рассчитывал на верность — это привилегия людей, а не жуков-навозников из трущобных хутунов. Однако. Я. Рассчитывал. На. Дисциплину.

Он говорил тихим, безразличным голосом, а чужая кровь все капала и капала с его рукавов. Она проплавила небольшую лунку в тонком снежном покрове прямо у бледной ладони Саргона.

Остальные бойцы, словно загипнотизированные, уставились на эту мерную капель, не в силах выдержать неестественного, тихого шелеста и пустого выражения лица обычно эмоционального и скорого хоть на крики, хоть на расправу куратора.

— Я рассчитывал на дисциплину, — повторил он, — ваш собственный залог выживания. На сплоченность рядов, на понимание обстановки, в которой вы оказались. Я посчитал уникальные условия конкретно вашего сборища перспективным экспериментом. Сходу бросить новичков в пекло, чтобы из оставшихся в живых собрать уродливое подобие отряда Старого Города.

— Вы все показали полную несостоятельность подобных расчетов. Этого стоило ожидать. У дракона рождается дракон, у феникса — феникс, а те, кто рожден крысами, — мастера рыть норы…

Он сделал паузу, во время которой его духовное давление заискрило так сильно, что его легко ощутили даже самые дубовые представители отряда, вроде Ваня или фармацевта. И от этого весь строй начал трястись, как опадающие на ветру листья.

— Сказал У Чэн Энь: «Нельзя судить о человеке по его наружности, так же как глубину моря нельзя измерить ведрами»

Гвардеец помолчал, а потом продолжил все тем же невыразительным, бумажным тоном делопроизводителя:

— Вы, уродливые ослы, рожденные грязными шлюхами задом наперед. Если не судить вас по внешности, то нужно измерять глубину этих вшивых глоток ведрами заливаемой внутрь лошадиной мочи.

Вы, самодовольные отродья, совершенно отбились от рук. Рыскаете в поисках еды, как брошеные псы, корчите обезьяньи рожи, деретесь, как крысы на помойке, хитрите лисицами за спиной у тигров, грызетесь за власть над компостной кучей и объедки настоящих людей.

Я вижу непокорство в ваших глазах. Я вижу, как вы поднимаете свои рабские шеи и смотрите на небо взглядом ростовщика. Небо ничего не должно вам, отродья. Форт дал всем заключенным шанс искупить свои преступления. Теперь его милосердие растоптано черной неблагодарностью.

Ксин оборвал себя чуть ли не на полуслове. Замолчал, дернул плечом, пока его нога будто бы в раздумье качалась на плече опального отрока. Сам отрок чувствовал, как ходуном ходят потоки Ци в подошве замызганных кровью и грязью щегольских туфель.

Чувствовал и отстраненно прикидывал, сможет ли он пережить из такого положения удар куратора или нет. По всему выходило, что перелом позвоночника в такой ситуации — явление практически неизбежное.

— Массовые драки. Лень. Множественные случаи воровства. Бузотёрство. Подстрекательство. Разложение дисциплины. Похищение сослуживцев. Оставление позиций. Саботаж приказов. Попытки обойти Клятву, разной степени успешности.

Он перечислял преступления монотонно, словно исполнял глупую, формальную обязанность. Будто судья, который выученным речитативом перечисляет пункты и статьи нарушений перед вынесением приговора.

— Это только за последние семь-восемь дней. Оставь я все как есть, к концу месяца Лагерь Новичков завшивеет до основания, никчемные, ленивые пародии на людей будут хаотично бегать вокруг дикими свиньями, а следом, о, следом начнется… дезертирство.

Его вкрадчивый голос под конец опустился до шепота, а все люди рядом, стоящего глаза в глаза Камея до склоненных в унизительном поклоне рабов ощутили экзистенциальный ужас.

Даже Саргон почувствовал предательские мурашки у себя на спине и основании шеи. В этот момент он бы не удивился даже массовой казни всех присутствующих, таким интенсивным слышался голос обычно поверхностного, почти не вовлеченного куратора.

Притом, что крики и наказание тот отдавал походя, не то в попытках найти случайное веселье, не то отбывая формальную обязанность. Подход, кардинально отличный от сегодняшнего перфоманса.