Костёр и Саламандра. Книга третья (СИ) - Далин Максим Андреевич

Эрнст сокрушённо покачал головой:

— Забудьте, дорогой мой. К вам вся эта суета уже не может иметь отношения. Вы уже часть Сумерек, в Сумерках другие возможности. И у вас другие возможности. Вы талантливый мальчик. Вы можете иметь такую власть, такое невероятное могущество, о котором при жизни и мечтать не могли. У вас ведь, очевидно, есть мечты?

— Конечно, — сказал Ричард. — Чтобы в Перелесье и духу ада не было. Ни самомалейшего. Чтобы люди не мучились. Как бы мне получить такие возможности, а, мессир Князь?

Эрнст вздохнул.

— Бедный мальчик, — сказал он с настоящей скорбью. — Эти несчастные смертные — всего лишь хворост в топке Вечности… их судьба — тяжело жить и мучительно умереть, мы в самом лучшем случае можем чуть скрасить им уход, что это изменит! Но именно сейчас, в это самое время, их смерти превратились в настоящую ценность… то, что вы зовёте адом — один из многих путей… и из многих миров, если хотите. Несколько иные боги. У каждого — своё божество, дело привычки…

— Нет уж, — сказал Ричард. — Мне иных не надо. У меня есть.

— И что он тебе дал? — Эрнст впервые усмехнулся, тень искренности промелькнула. — Ты в Вечность вошёл в шинельке этой… ничего для себя не приобрёл, ни власти, ни настоящих наслаждений не знаешь. Ты вообразил себя Князем Перелесским? Князья не бегают от зова к зову, они меняют мир…

— Вот я и меняю, — сказал Ричард. — И гончих этих ваших мы изведём. И жрунов этих паршивых изведём, сколько сможем. И прочую нечисть — сколько смогу, буду бить. Я солдат, моё дело — воевать… со злом. А зов, знаете, солдатика какого-нибудь раненого или ещё другого бедолаги мне дороже, чем всё это ваше… фальшивое. Дворцы эти придуманные, золото придуманное… Мы ведь на Меже, Князь Эрнст. Тут цацки-то никакой роли не играют.

— Тут чувства играют роль, — и Эрнст вдруг улыбнулся так ужасно, что мороз дёрнул меня вдоль спины. — Страсти. Любовь, ненависть, власть… Ты — маленький дурачок, Ричард, хоть и носишь королевское имя. Среди союзников есть такие, кто очень обрадуется твоей наивной душонке мальчика, который ещё воображает себя живым. Ты даже не представляешь, на пути каких сил стоишь. Они сдуют тебя, как пушинку с ладони.

Улыбнулся и Ричард.

— Эрнст, — сказал он весело, — переходи сюда. Я тебя убивать не буду, не попытаюсь даже. Я тебе только по мордам настучу, чтоб твои пижоны увидели, сколько у тебя силёнок на самом-то деле. Ты ж меня пугаешь, потому что сам боишься, я ж вижу…

И тут лицо Эрнста на миг превратилось в неописуемо кошмарную харю самой смерти. Я поняла: никакой он уже не вампир. В том смысле, что — не проводник и не вестник Промысла, а что-то совсем-совсем уже другое. Что вампир — это уже только маска, красивая привычная маска, а то, что под маской, уже давно выродилось в монстра.

Но он взял себя в руки.

— Отныне, бедный ребёнок, я не дам за твоё посмертие и ломаного гроша, — сказал он самым любезным и светским тоном.

И выкинул впрямь довольно эффектную штуку: зеркало вдруг раскалилось до адского белого жара — так, что обращённые Ричарда отшатнулись, закрывая ладонями глаза, — и сползло по стене на закопчённый пол каплями расплавленного олова, бронзы и стекла.

Я очнулась, всё ещё держа руку Ричарда в своей, а Клай держал обеими ладонями вторую.

— Чокнутое ты чудо, — сказал Клай ласково. — Совсем ненормальный парень.

— Угу, — кивнул Ричард и хихикнул. — А только из тех фазанов ярких, что за ним в зале стояли, ко мне четверо пришли в ту же ночь. Но остальные, ясное дело, начинают охоту. Такие дела вот.

— А где ты разместил такую армию? — спросил Клай. — Это у тебя, получается, считая присягнувших, ничего так клан…

— Мы с Райнором встретились как раз там, где сейчас линия фронта идёт, — сказал Ричард. — В Западных Чащах. Их отвели из Жемчужного Мола, он говорил, и теперь они с королевскими гренадерами как раз в самом жарком месте, пытаются наших, перелесцев, значит, выбить за границу. Обороняют они городок под названием Медвежий Приют. Сейчас там, в городе, не очень… много сгорело, да и разрушили дома, сам видишь: артиллерия била с двух сторон. Но старое кладбище на окраине уцелело сравнительно. Оно всё заросшее такое, как сад. Красивое… И мы того… по закону военного времени, знаешь. Сам понимаю, что нехорошо, а что сделаешь. Вигель, капеллан Райнора, там отслужил по честным покойникам, — вроде как мы прощения попросили у них — ну и поставили гробы, куда влезло. В старые склепы, в часовенки, даже в храмовый придел.

— Лихо! — хихикнула я.

— А что ж делать? — вздохнул Ричард. — Многим было неловко: мол, вот склеп, где похоронена девица какая-нибудь Элиса из дома Томной Сирени, что преставилась восьмидесяти лет от роду, жеманный такой весь, решёточки там, чугунные цветочки… а туда впёрлись четыре оглоеда перелесских, притащили ещё солдатские гробы… всю святость, какая была, поломали — всё равно что казарма. Прямо оккупантами какими-то чувствуем себя. Дед местный, из недавно умерших, знаешь, как орал? «На голову, — говорит, — мне свой гроб поставь! На голову!» — и кулаком себя по лысине…

Я не знаю, как Ричард ухитряется. Вроде рассказывает о серьёзных вещах, даже печальных, — а мы ржём, как полковые кони, даже наставник Авис, святой человек. Ржал басом и приговаривал: «Ничего, Господь простит!» — аж слёзы вытирал.

— Мы, конечно, уйдём, когда фронт передвинется, — сказал Ричард. — Но пока вот так, другой выход никак не придумать.

— В общем, у тебя всё не так уж плохо, — сказала я. — Опасно, да. Эрнст, конечно, нам всем ещё крови попортит. Но…

Ричард довольно легкомысленно махнул рукой:

— Да что этот Эрнст! Обычная адская тварь, только в Сумерках. Вот, значит, что бывает, если вампир душу аду заложит… Страшненькое, конечно… но не страшнее же жрунов, леди Карла. И обращённые его — ну где им против нас, в самом деле! Вампира-то упокоить страшно, всё равно что человека убить… а тварь — со всем нашим удовольствием. Раз он готов адским тварям молиться — вот пусть и отправляется к ним поближе.

— А что у тебя с зовом, Ричард? — спросил Клай.

— А что с зовом… — и лицо Ричарда погасло, оживление слетело. Осталась бесстрастная лунная маска. — Известно… война. Когда бой идёт — проводникам душ разве успеть? После боя подбираем несчастных, всё равно что санитары… рваных, обожжённых… Те, что постарше — в тылу, я на передовую не особо пускаю пока. В тылу-то, ты знаешь, тоже хватает… Но…

— Что? — спросила я.

У меня появилось странное чувство, — Даром, а не разумом — что Ричард сам подводит к тому, о чём мы хотели с ним говорить.

А Ричард замолчал и задумался.

— Что ты, сумеречный воин? — спросил Авис.

— А вот… — и Ричард снова замолчал, будто пытался подобрать слова. — Зов — он мне… он нам… не перепутаешь. Как только очнулся, значит, от смерти, стал проводником — так сразу и чувствуешь. И обычно понимаешь точно, верно… почти что видишь всю картину: вот, мол, солдатик раненый умирает, вот гражданские под завалами кончаются, вот бабка несчастная время помирать нашла от сердца. Видишь как. Видишь где. Те наши, что постарше, так и говорят: Линия Крови, от тебя, от твоей души, значит, прямо к бедному смертному, которому требуется помощь… Но…

— Да что ты тянешь?! — закричала я. — Тянет и тянет!

Ричард поднял глаза:

— Видите, какое дело, леди Карла: мы сейчас то и дело слышим зов, а Линия как будто стенкой перегорожена. Я даже ходил, кое-кто из моих тоже ходил. Эглин прямо мучается: выйдет из блиндажа — и слушает, и слушает, а сам пуговицу на кителе крутит. Будь настоящий китель — давно уже оторвал бы. Нервы у него. Он же у нас медик, ему теперь умирающие — как раньше раненые. Я, говорит, не могу им помочь — я и милосердия Божия не стою…

— И что? — спросил Клай.

— Он ходил. А потом я ходил. Упираешься в туман, как в кирпичи. Даже и объяснить понятно нельзя… Не просто туман, а будто тут весь мир кончается — и дальше уже незнамо что, пустая пустота. А из пустоты люди кричат.