Развод. Дракон, мы (не) твои (СИ) - Эмбер Натали

— Собирай вещи, — произносит он ледяным тоном, не терпящим возражений. — Ты отправляешься в монастырь Холдсорт. Сегодня же. Ты больше никогда не вернёшься сюда. И никогда, слышишь меня? Никогда больше не вмешиваешься в дела моей семьи!

Холдсорт. Старый, мрачный замок на самом севере владений, почти на краю света. Почётная ссылка для провинившихся родственников. Красивая тюрьма.

Лицо леди Маргарет искажается. Страх и отчаяние сменяются ненавистью.

— Ты совершаешь чудовищную ошибку, Рейнольд! — её голос срывается на визгливый крик. Она указывает на меня дрожащим пальцем. — Эта… эта безродная выскочка! Она одурманила тебя, запудрила мозги! Она погубит тебя! Погубит весь наш род!

Её слова висят в воздухе, ядовитые и острые, как отравленные шипы. Но Рейнольд уже не слушает её. Он поворачивается к двум стражникам в синих с золотом ливреях, которые стоят у входа, неподвижные, но все слышавшие.

— Увести её, — отдаёт он приказ таким же хладнокровным тоном. — Проследите, чтобы она взяла только личные вещи. Никаких бумаг, никакой переписки. Отправить в Холдсорт под усиленным конвоем. Немедленно.

Стражи берут леди Маргарет под руки негрубо, но с неумолимой, железной силой. Она сопротивляется, выкрикивая проклятия, её голос эхом разносится под сводами:

— Ты пожалеешь об этом, Рейнольд! Пожалеешь! Она тебя погубит!

Дубовая дверь с грохотом закрывается за ними. Крики постепенно удаляются, пока не стихают вовсе.

В зале воцаряется гробовая тишина.

Рейнольд дышит глубоко и ровно, будто стараясь взять под контроль ту бурю, что бушует внутри него. Он стоит, отвернувшись к окну, но я вижу, как напряжены его плечи. Как сжаты его кулаки. Какую цену ему стоило это решение. Он только что уничтожил часть своего прошлого.

Ради меня? Ради Конора? Или ради того призрачного понятия «семьи», в которое он сам, кажется, начал верить.

Слуги замирают в ожидании его следующего движения, его следующего слова.

Наконец, он медленно оборачивается. Он выглядит… опустошённым. Гнев ушёл, сменившись глубокой, ледяной усталостью. От самого себя. От бремени решений, которые ему приходится принимать.

Он подходит ближе. Его взгляд скользит по моему лицу.

— Всё хорошо. Тебе больше ничего не угрожает. Никто больше не причинит тебе вреда. Никто. — добавляет он тихо, и в его голосе звучит та самая сталь, что была минуту назад, но теперь она направлена не на уничтожение, а на защиту.

Рейнольд хочет дотронуться до моей щеки, но я, повинуясь инстинкту, делаю шаг назад. Его пальцы замирают в воздухе. В глазах мелькает тень боли, досады.

— Я не знал, Мия, — говорит он глухо. — Клянусь всеми богами, не знал. Я думал, ты… ты просто не хочешь быть здесь. Что ты чахнешь от тоски по своей прежней жизни. Я был слеп. Глупец.

Он отворачивается и с силой сжимает спинку кресла, так что дерево трещит.

— А она… она всегда была такой. Холодной, расчётливой. Для неё род, честь, власть — всегда были важнее людей. Важнее всего. Я должен был предвидеть это. Должен был защитить тебя.

В его голосе звучит такая неприкрытая боль, что моя собственная ярость и страх вдруг отступают, уступая место странному чувству понимания. Понимания того, что он тоже стал заложником этой жестокой игры. Что он только что совершил невероятное — изгнал собственную мать, чтобы защитить нас.

Я делаю шаг к нему. Не знаю зачем. Рука сама тянется, касается его сжатой на спинке кисти.

Он вздрагивает, словно от ожога, и резко оборачивается. Его глаза, все ещё золотые и дикие, впиваются в меня с немым вопросом.

— Ты действительно не знал?

Он смотрит на меня и качает головой. В его взгляде нет ни капли лжи. Только горечь и усталость.

— Если бы я знал…

Он не договаривает. Ему не нужно. По тому, как напрягается его челюсть, как сжимаются кулаки, по той мгновенной, дикой вспышке в его глазах, я понимаю, что было бы.

Я киваю, отводя взгляд. Мир вокруг плывёт и колеблется. Опоры, на которых я пыталась стоять все эти годы, рушатся одна за другой. Ненависть к нему, к этому месту, к его миру… она была такой простой, такой понятной. А теперь… Теперь всё перепуталось.

— Мне нужно… — я не знаю, что мне нужно. Присесть? Заплакать? Кричать?

Рейнольд, кажется, понимает. Его собственная маска властного правителя окончательно трескается, обнажая измождённого, уставшего мужчину.

— Пойдём, — говорит он мягко.

В его голосе нет больше ни повелительных ноток, ни стали. Он не берёт меня за руку, но идёт рядом, указывая путь вглубь дворца, подальше от этого проклятого зала. — Я провожу тебя в твои покои. Тебе нужно прийти в себя.

55

Мы идём по бесконечным коридорам Западного дворца. Высокие сводчатые потолки, тяжёлые гобелены с вытканными батальными сценами. Всё это давит на меня невидимой тяжестью воспоминаний. Воздух здесь густой, пахнущий стариной, воском и холодным камнем.

И повсюду — они. Портреты предков Рейнольда.

Строгие лица в золочёных рамах. Их взгляды, полные холодного высокомерия и молчаливого осуждения, кажется, следят за нами из полумрака. Раньше я видела в них лишь изображения, часть интерьера. Теперь же я вижу отражение леди Маргарет.

Целую династию.

Цепь поколений холодных, расчётливых людей, для которых любовь, семья, привязанность — всего лишь слабость, помеха на пути к власти и сохранению «чистоты рода». Для которых мы с Конором — всего лишь случайное пятно на безупречном фамильном древе, досадная ошибка, которую нужно было стереть.

Неужели, все они такие? — проносится в моей голове мысль, от которой становится ещё страшнее. Эти люди на портретах? И Рейнольд… он тоже из этой породы.

Но тогда, почему он поступил так? Почему изгнал свою кровь ради нас? Неужели это всего лишь ещё один, более изощрённый ход в его игре?

Нет, не может быть. Он выглядел слишком искренне, его глаза не лгали мне.

Я невольно прижимаюсь ближе к Рейнольду, ищу в его молчаливом присутствии хоть какую-то защиту от этого безмолвного суда. Он идёт рядом, его шаг бесшумен, взгляд устремлён вперёд, но я чувствую его напряжение.

Наконец, он останавливается у знакомой двери. Резное тёмное дерево, массивная бронзовая ручка в виде спящего дракона. Мои покои. Те самые, где погибла бедняжка Мия и на её месте оказалась я. Её чувства, эмоции до сих пор живут во мне. Все эти годы. Даже после развода с Рейнольдом, они не исчезли, просто отошли на второй план.

— Здесь всё осталось как было, — тихо говорит он, его голос глухо отдаётся от каменных стен. Он не смотрит на меня, его взгляд устремлён куда-то в пространство над моей головой. — Ничего не трогали. Ничего не меняли.

Его рука ложится на ручку, поворачивает её. Дверь бесшумно отворяется.

Оттуда навстречу мне плывёт знакомый, сладковатый аромат — свежих полевых цветов, лаванды и воска для полировки мебели. Я замираю на пороге.

Комната… сияет. Всё безупречно чисто, каждая поверхность отполирована до зеркального блеска. Ковры выбиты, на кровати — свежее бельё из тончайшего льна, на туалетном столике аккуратно расставлены флаконы с духами и расчёски, будто я вышла всего лишь вчера и вот-вот должна вернуться. Будто не было ни развода, ни месяцев страха, ни отчаяния, ни долгой дороги назад.

Я переступаю порог, чувствуя, как ноги подкашиваются от слабости и нахлынувших эмоций. Прислоняюсь к спинке кресла, пытаясь перевести дыхание.

Рейнольд остаётся стоять в дверном проёме, его огромная фигура заслоняет свет из коридора.

— Я пришлю к тебе лекаря, — его голос звучит немного глухо. — Он осмотрит тебя, чтобы убедиться, что всё в порядке… И еду. Ты должна поесть. Набраться сил.

Он колеблется, словно хочет добавить что-то ещё, но не может найти нужных слов. В его глазах мелькает тень той боли, что я видела в зале.

— Рейнольд… — его имя срывается с моих губ тихо, почти беззвучно.

Он замирает, и его взгляд, наконец, фокусируется на мне, становится осознанным.