Измена и месть. Ты слишком ничтожна, жена! (СИ) - Кривенко Анна

Шагая по каменным плитам двора, я задумалась. Такое равнодушие Себастьяна к моим перемещениям казалось странным, пока я не поняла: вокруг поместья — сплошные поля. Бескрайние, мёртвые, спящие под первым снегом — они тянулись до горизонта, изредка прерываемые серыми силуэтами деревень или редкими рощицами. Одна такая деревня виднелась с южной стороны…

На краю сада, где последние листья укрыли землю сухим ковром, я остановилась. Ряды старых кустов выглядели жалко. Ветви их словно извинялись за своё существование и стыдливо прикрывались снегом, невольно напоминая о моей неприглядной роли в этом доме.

И вдруг я заметила движение на другом конце сада. Там, согнувшись, стоял человек, собирая что-то у корней кустов. Это был старик — сгорбленный, медлительный, двигающийся неуклюжим, осторожным шагом. Он едва двигал руками, орудуя коротким ножом.

Я бы прошла мимо, это точно, если бы он внезапно не застонал, хватаясь рукой на поясницу и тщетно пытаясь выровняться.

На миг я вспомнила другого старика, которого часто видела у монастыря. Его звали Вельгес. Бывший секретарь самого министра экономики — он потерял всё из-за глупой ошибки, опустился на самое дно и много лет просил милостыню, бродяжничая по святым местам. Я любила общаться с ним, когда настоятельница не видела. Он рассказывал забавные истории из своей молодости, и его глаза светились благодарностью за внимание, которое я ему уделяла, а также за кусок хлеба, который приносила в обход обычному подношению.

Ноги сами привели меня к садовнику.

— Вам плохо? — спросила я, не дожидаясь, пока он заметит моё присутствие.

Старик резко обернулся. Его лицо, морщинистое и бледное, перекосилось от боли.

— Ты чья будешь, деваха? — буркнул он, щурясь так, будто пытался рассмотреть меня. Грубовато, пожалуй, но похоже это привычно для обычных крестьян.

Я не стала поправлять его. Видимо, он решил, что я одна из служанок.

— Здешняя, дедушка, здешняя… — ответила я в простоте.

— Спина, милочка, спина… — С такой жен интонацией произнес он и снова попытался выпрямиться. Не вышло. Тут же снова согнулся, тяжело дыша. — Да куда откуда-то здоровье в таких годах? Ломит так, что чудится, будто тысяча иголок вонзается…

Мне стало его жаль. Может быть, из-за воспоминаний о том старике у монастыря, а может, из-за общей атмосферы этого места, где даже садовник, казался забытым и ненужным, но я решила помочь.

— Подождите здесь, — сказала я и поспешила в дом.

В моей комнате ещё оставались некоторые вещи из монастыря. Среди них — баночка с мазью на основе зверобоя, корня девясила и можжевельника. Я сама ее сделала. Монахини использовали мазь, чтобы лечить боль в суставах у пожилых послушниц.

Когда я вернулась, старик всё ещё стоял, опираясь на свою палку.

— Вот, попробуйте, — предложила я, протягивая ему мазь. — Это должно помочь.

Он посмотрел на меня с подозрением, но всё же взял баночку, открыл крышку и осторожно понюхал содержимое.

— Это… для меня? — пробормотал он, словно не веря, что кто-то мог о нём позаботиться.

— Конечно. Вам нужно втереть её в поясницу. Лучше всего перед сном.

Он кивнул, и на его лице появилась слабая улыбка.

— Спасибо тебе, девонька. Не часто кто обо мне помнит… Как зовут-то тебя?

— Делия, — ответила я и тоже улыбнулась.

Отошла в сторону и вновь огляделась. Даже монастырь, строгий и полный лишений, теперь казался мне уютным местом.

Тряхнула головой. Ух, что-то я захандрила! Отставить, как любили поговаривать солдаты одном из прочитанных мной романов.

Кстати, о книгах. Надо бы все-таки раздобыть их в ближайшее время…

Дом спал, утопая в тишине, лишь иногда нарушаемой скрипом деревянных конструкций или тихим воем ветра за окнами. Темнота, ставшая привычной, обнимала поместье своими ледяными пальцами. Никто не следил за мной. Никто не интересовался, что я делаю в этот час, и это было отлично!

Я тихо вышла из комнаты, босые ноги не издавали ни звука на холодном полу. Я разулась намеренно, чтобы быть тихой как… мышь! Ха-ха!

Пока я на цыпочках передвигалась по истертым коврам и спускалась по лестнице, воспоминания нахлынули волной. Мне было всего шесть, когда я впервые поняла, что… обладаю магией.

Это случилось, естественно, в монастыре. Я играла на кухне, наблюдая за суетой взрослых монахинь. Одна из них, слишком спешившая с тазом грязной посуды, задела стол своей внушительной нижней частью тела. Тот покачнулся, и тарелка с горячим супом начала скользить по краю, готовая рухнуть на чисто вымытый пол.

Я испугалась: стояла совсем рядом и могла оказаться облитой этим парующим кипятком. Вспыхнул странный трепет в груди, появился зуд в пальцах, и вдруг… тарелка и ее содержимое замерли и повисли в воздухе. Вокруг меня раздались крики удивления.

— Вы тоже это видите? — воскликнула одна из монахинь.

Кто-то исполнился любопытства, а кто-то ужаса.

— Это происки демонов! — закричала старушка Гарция. — Чур, чур меня!!!

Я не слышала их. Моё внимание было приковано к тарелке, потому что я знала: ее держу именно я!

Очень хотелось протянуть руку и потрогать повисшие в воздухе капли супа, но… благоразумие, данное мне, наверное, еще при рождении, остановило.

Потом я мысленно приказала тарелке падать дальше, и она благополучно разбилась, окатив меня фонтаном брызг…

Этот момент стал началом.

С тех пор я тайком экспериментировала, исследуя свой дар. Сначала пыталась двигать мелкие предметы: катушки с нитками, маленькие камни, оставшиеся после ремонта крыши, посуду. Я превратила это в игру, заставляя вещи исчезать и появляться, а после и двигаться по воздуху. Потом я осмелилась на большее. Однажды подняла тяжёлую крышку от сундука, который до этого не могла сдвинуть руками.

Каждый раз, чувствуя этот волшебный трепет, я была в восторге. Дар был моим другом, моим секретом.

Правда… после использования его я могла долго болеть, особенно, если потратила слишком много сил, но оно того стоило.

Однако в монастыре магия была под строгим запретом. Я не могла никому рассказать о своих способностях. А когда меня поймали за одним из экспериментов, наказали так, что я решила больше никогда не использовать этот дар. К счастью, монахини так и не поняли, что я УЖЕ овладела даром. Они подумали, что я только пытаюсь его изучить…

Теперь же, спустя годы, я вновь ощущала ту самую дрожь предвкушения. Магия казалась забытой песней, которую я решилась напеть заново.

Я подошла к кабинету Себастьяна. Дверь была заперта, как я и ожидала. Её массивная деревянная поверхность выглядела внушительно, а замочная скважина — недосягаемо.

Я протянула руки, сосредоточившись на замирающем в воздухе ощущении. Замок был старым, и магия словно почувствовала это. Я представила, как внутренние штифты послушно начинают двигаться. Щелчок, и дверь послушно поддалась.

Кабинет встретил меня тёмнотой и тишиной. Лунный свет скользил по массивным столам, стеллажам, заставленным книгами. Вспоминались слова Себастьяна, холодные и колкие, как льдинки: «Приживалка, нахлебница, мышь…»

Я зажгла миниатюрную лампадку, которую принесла с собой, её тёплый свет осветил узкий участок комнаты. Стеллажи с книгами потянулись вверх, как старые сосны в лесу. Сердце замерло от восторга.

Эти книги могли стать моими проводниками. Этикет, домоводство, магия — всё, что угодно. Я провела пальцами по корешкам, вдыхая запах старой бумаги.

Но вдруг замерла. Звук у двери. Шёпот.

Лампа потухла мгновенно, и я прижалась к стеллажу. Дверь рывком открылась. В дверном проёме появились два силуэта.

Мужчина и женщина.

— Фида… — голос Себастьяна был мягким, почти мурлыкающим. — Ты такая сладкая…

Я застыла в ужасе и отвращении.

— О, милорд… Вы слишком добры… — хихикнула служанка, поглаживая себя по талии и этим приглашая аристократа сделать то же самое.

— Доброта здесь ни при чём, — прошептал он, прежде чем накрыть её губы поцелуем — страстным, долгим и… невыносимо отвратительным!