Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

Я — не толстушка. Ну, может, чуть пухленькая, но… Такова моя конституция. Это мачехе хорошо: она может провести за пиршественным столом три часа и встать из-за него такой же тощей, как и была. А мне стоит съесть один лишний пончик — и всё, животик безжалостно округляется. И приходится потом колоть дрова, бегать с санками или тащить чугунки мыться на речку, чтобы хоть как-то вернуть талию снова на место. И ведь это я ещё постройнела! Когда была отроковицей, всё было намного-намного хуже, и маменька ласково звала меня хомячком, а тётушка со стороны отца любила потискать мои толстые щёчки…

— Ну и зря, — брякнула я раньше, чем успела подумать. — Мы очень выгодны в хозяйстве. С нами не холодно и всегда мягко. Да, мы, конечно, любим поесть, зато всё простим за одно лишь пирожное. А ещё мы тёплые. Но сейчас разрешите мне пройти, а то вдруг кто-то выйдет и придётся вам всё ж таки жениться на некрасивой толстушке.

Я растянула губы в улыбке, невольно оскалившись, и решительно направилась прочь, закинув край полотенца на плечо на манер античного цезаря.

Мужчина проводил меня задумчивым взглядом (я лопатками чувствую такие вещи). Ну и пусть. Медленно свернув на лестницу, я бросилась к себе в комнату. Лихорадочно натянула две юбки, какую-то блузу, снова закрутила всё ещё мокрые волосы, сунула ноги в деревянные сабо и побежала во внутренний двор.

— Гарм! — закричала отчаянным шёпотом. — Гарм!

Ну где же ты, мой единственный защитник⁈

Тревога за несчастного пёсика напрочь вышибла из меня мысли о происшествии в коридоре. Если бы шла война, то я бы точно услышала крики за стенами, а если, например, город захвачен, то зачем нервничать сейчас?

Двор был весь продырявлен тёмными ранами луж, каждая из которых дробила луну. Под подошвами чавкал разомлевший снег. И тут вдруг слева от меня, ближе к двери в кухонный подвал, раздался визг, потом — пронзительный лай. Я бросилась туда. И увидела за лестницей прыгающий грязно-белый комочек. Гарм!

В углу визжала крыса, а мой герой скакал перед ней и звонко лаял. Я умилилась, а затем решительно подошла, подхватила грозного пса под брюшко и потащила домой. Гарм извивался и рычал, пытаясь вернуться к оставленной вражине, а потом, когда мы уже поднимались по грязной лестнице, просто глухо ворчал и бил по руке хвостиком. Да мой же ты боевой пёс!

Я прокралась на кухню, нашла половину запечённой курицы, кусок сыра и даже недопитую бутылку вина, сгрудила всё на поднос и, зажав локтем всё ещё недовольного Гарма, вернулась в комнату. Поставила поднос прямо на постель, туда же — пёсика, вернулась, плотно закрыла дверь (задвижки, увы, на моей комнате не было), а затем запрыгнула на кровать, притянула еду.

— Приятного аппетита, — кивнула сотрапезнику. — Твоё здоровье!

Глотнула вина, отломила другу половину несколько пересушенной курицы и положила перед чёрным носиком. Гарм уже успокоился, и хвостик его чуть подёргивал кончиком в предвкушении.

— За жениха!

— Тяф.

— Надеюсь, он в здравом рассудке и завтра, увидев меня во всей красе, сам откажется от дурной затеи. Нет, не говори ничего о приданом. Не такое уж оно и большое, чтобы согласиться жениться на идиотке. М-м… петушок всё же. Молодой, но привкус… В сливочно-чесночном соусе был бы лучше, не находишь?

Гарм смачно захрустел косточкой. Минут через пятнадцать… кажется, я внезапно поняла: надо откровенно поговорить с отцом. Нет, я, конечно, не рассчитывала на помощь человека, всерьёз верящего, что каждую ночь в его спальню входят, распевая «Ave Maria» мыши со свечами в лапках и колпаками между ушей, но, может, он всё-таки хотя бы объяснит, каким браком мне грозит маменька.

На этот раз я оделась основательнее, даже о чепце на голову не забыла.

Гости всё ещё праздновали. Звуки музыки стали визгливее и громче. Смех — тоже. Веселящихся было слышно даже в просторной спальне отца, закрытой от общества двойными дверями. Папа сидел на кровати, в ночном колпаке, натянув одеяло по самые глаза, и испуганно смотрел на меня. У меня сердце сжалось.

— Привет, — мягко сказала я, подошла и переставила горящую свечу с пола у самой кровати на стол. — Ты как?

У меня была очень красивая мама, златоволосая, черноглазая, но — увы. Я пошла в отца. И пышной плотью — тоже. И хотя сейчас он был лыс, но тёмная щетина на лице, уже превращающаяся в бороду, свидетельствовала: мы родственники.

— Мыши! — простонал папа.

— Ну вот, я здесь. Пока я здесь, мышей нет.

Он хлюпнул носом и немного расслабился. Я села рядом, отодвинув с простыни бумажные цветочки.

— Пап, это я, Элис.

— Элис, — прошептала папа, из его круглого глаза выкатилась слезинка и заблестела на дряблой щеке. — Элис, не уходи. Мыши, они идут. Они скребутся в стенах…

— Не ухожу, не бойся. Я могу каждую ночь сидеть с тобой. Но ты же хочешь отдать меня замуж? Тогда муж увезёт меня далеко-далеко…

— Сессиль хочет, — возразил папа жалобно.

— Ну понятно. Раз Сессиль хочет…

Я вздохнула. Слово мачехи в нашем доме — закон. Даже странно, что один и тот же мужчина может быть грубым и властным с одной женщиной и подобострастным с другой. Рядом с безответной и кроткой первой женой фон Бувэ был совсем другим человеком. Мне вдруг стало досадно.

— Ну раз так, то муж увезёт меня, и никто не придёт и не отгонит от тебя благочестивых крыс, — почти со злорадством выдала я.

Фу, Элис… Что это на тебя нашло? Я закусила губу, сдерживая обиду.

— Если бы Жаннет родила мне сына, подобного бы не получилось, — проворчал отец.

Я скрипнула зубами. Что ж ты таких требований Сессиль не предъявляешь, пап⁈ Почему только моя мама должна была рожать одного младенца за другим, пока последняя из них — я — окончательно не подорвала её хрупкое здоровье⁈ А ведь доктор говорил… Неужели всё дело в том, что мачеха на двадцать лет тебя младше? Или это из-за характера? Уж кто-кто, а Сессиль себя в обиду не даст.

— И за кого меня выдают? — уточнила я холодно.

— Государственные интересы, — проворчал комендант, расправляя плечи и приосаниваясь. — Ты станешь женой во́рона.

— Кого?

Я поперхнулась.

— Во́рона.

Ну понятно. А венчание наше пропоют крысы со свечками. Я вздохнула. Не самая умная идея — разговаривать с человеком, который уже год как из комнаты не выходит.

— Хочешь вина? Оно отпугивает крыс, клянусь. Ну тех из них, кто излишне благочестив…

Внезапно папенька вцепился в мою руку. Губы его затряслись.

— Он ищет Его Высочества Мариона, — прошептал родитель жарко. — Все говорят, что он сдох, но это не так, я его знаю. Он не сдохнет, пока не отыщет Мариона, поверь мне. Ты должна, слышишь? Должна! Найти Мариона и…

— Да-да, конечно, — мягко отозвалась я и попыталась освободиться.

Но отец только сильнее стиснул моё запястье. Эдак батюшка мне кость переломит!

— Ты не понимаешь… все будут погибать, пока он ищет… и крысы, пока он ищет… Найди Мариона и передай ему… Он должен… Я знаю, где скрывается средний принц. Марион в Монфории, понимаешь? У Спящей красавицы. Там, другого места и быть не может!

— Я поняла, — пискнула я, — как только буду в Монфории, обязательно загляну к принцессе. Ой!

Взвизгнула и вскочила. Мне всё же удалось освободиться. Задрав рукав, я уставилась на багровеющее пятно. Вот откуда в мужиках столько силы? Даже в тех, кто изображает матрас!

— Водопровод, — прохрипел батюшка, — загоралки… Я был совсем молод, почти как ты, когда в Монфорию, захваченную кочевниками, пришла юная девушка и сотворила колдовство. Прогнала чуму и врагов с востока, уничтожила каменный затор на реке и накормила народ. Я помню, как однажды вечером из ниоткуда возникли стада коров, овец и кур…

Я не стала поправлять папу и говорить про то, что птичьих стад не бывает. Зачем? И так всё с батюшкой понятно.

— Монфория стала бы самым могущественным королевством, а ты была бы графиней, если бы нам не пришлось бы бежать в Родопсию. Хотя… не ты, я уж всяко не женился бы на твоей матери… У меня бы появился сын, сын… Восьмой, настоящий… Но на принцессу Аврору упало тёмное проклятье… Только поцелуй истинной любви разбудит её… И тогда… тогда… кочевники снова будут отброшены в степи, проклятый род де Равэ падёт, а три королевства станут единым целым… Найди Мариона, пусть он женится на Авроре. Он должен, только Мар… рион может разбудить королеву Монфории…потому что добр и у не ищет зла. Но не говори королю Андриану, а то не выйдешь из темницы… И Дезирэ. Берегись Дезирэ…