После перемен (СИ) - "Извращённый отшельник"

— Я возненавидела себя, но это чувство трансформировалось во что-то другое. В потребность защищать тебя, даже издалека. Я не могла быть рядом, но могла наблюдать.

Она встретила мой взгляд:

— Я следила за твоей жизнью. Узнала, что твой мозг уникален. Синдром Саванта — так назвали это врачи. Ты был не просто одарённым ребёнком, ты был феноменом.

Я нахмурился, но ничего не сказал, позволяя ей продолжить.

— Но каждый дар имеет свою цену, Казума. Твой отец — настоящий гений. Гений, приложивший все усилия, чтобы развивать тебя. И дать твоему разуму расцвести.

По её лицу пробежала тень горькой улыбки:

— В шесть лет ты уже разбирался в квантовой физике. Поглощал информацию как губка, решал задачи, которые ставили в тупик профессоров. Ты становился чем-то большим, чем просто человек. Поглощал знания, будто они были частью тебя. Превращался в того, кого можно было назвать монстром в плане интеллекта.

Её голос дрогнул:

— И твой отец понял то, чего не видели другие. Этот путь вёл тебя в пропасть абсолютного одиночества. Ты превращался в существо, для которого весь мир казался слишком примитивным. И если это не остановить… ты станешь чудовищем, что не сможет ни с кем ужиться. Станешь одиноким, потому что никто не сможет быть тебе равным.

Слеза скатилась по её щеке, но она даже не заметила:

— И тогда он принял решение. Остановить это, пока не поздно. Вернуть тебя к человечности. Он хотел спасти не твой гений, Казума. Он хотел спасти твою душу. Чтобы ты… жил. Чтобы жизнь не превратилась для тебя в одиночество, полное презрения к остальным.

Она замолчала, плечи дрожали.

«Отец спас меня от самого себя, — пронеслось у меня в голове. — Защитил от одиночества совершенства…»

Мать на мгновение замолчала, собираясь с мыслями.

— К восьми годам ты стал полностью самостоятельным, Казума. И скрывал свои знания от окружающих. Ведь, как сказал тебе Дзюмпей: твоя звезда, что зажжётся однажды, осветит весь мир, ты поймешь, когда наступит это время.

Её пальцы нервно теребили шёлк юкаты:

— Что до самого Дзюмпея — он был слишком горд, чтобы признать, что на тот момент я могла дать тебе то, чего он не может. Поэтому он сделал то, что умел лучше всего — бросил вызов и начал строить свою империю. Не для себя. Для тебя.

Я нахмурился, а она слабо улыбнулась:

— Ты всегда считал, что он ездил по поручениям по всей стране, но всё было не так. Он взвалил на себя огромный груз и, назло всему миру, справился с этим.

Она сделала паузу, глядя в сторону, словно там разворачивались картины прошлого.

— Но сейчас не о нём, — и вернула взгляд ко мне. — Есть ещё события, которые ты должен знать. В средней школе случилось то, — её голос стал тише, — что изменило всё. Ты встал на защиту девочки. Поступил так, как должен поступать настоящий мужчина.

Эти слова не вызвали во мне воспоминания, только обрывки прошлого. Мать продолжила:

— Но ты не знал, во что ввязываешься. Её обидчики были детьми людей из высшего общества. Тех, кто мог уничтожить твоё будущее одним телефонным звонком. Всё чуть не обернулось для тебя тюрьмой. Я среагировала раньше твоего отца, — её голос стал острым, как лезвие. — Он всё ещё верил в честность и справедливость. Я же знала цену власти.

Она посмотрела мне прямо в глаза:

— И я сделала то, что умела лучше всего. Использовала влияние семьи Кобаяси. Выслала ту девочку из Токио вместе с её семьёй. И семьи тех детей тоже. Я убрала всех, кто мог сломать твою жизнь.

Она с грустью вздохнула:

— Ты любил её, Казума. По-настоящему, чисто. Но я не могла допустить, чтобы эта любовь разрушила твоё будущее. Я пожертвовала твоим сердцем ради твоей судьбы. После того случая ты изменился, — её голос зазвучал надтреснуто. — Ушёл в себя. Стал затворником. Я думала, что защищаю тебя, но, на самом деле, просто ломала твоё сердце.

Я молчал, ожидая, что она скажет дальше.

— А потом была старшая школа, — её губы дрогнули в слабой улыбке. — И ты снова осмелился полюбить. Это была особенная любовь, — продолжила она с горькой нежностью. — Запретная. Опасная. Но ты всегда выбирал самый сложный путь. Простая любовь не для тебя.

Она подняла на меня взгляд, полный невысказанной вины:

— И я вмешалась. Не дед, не корпорация — я. Я забрала её у тебя. Устроила ей «лучшую жизнь». Но вдали от тебя.

Я всё ещё молчал. Каору же сделала паузу, перед тем как выдать то, что до этого момента скрывалось за стенами этого дома. Взгляд чёрных глаз стал напряжённым, но слова зазвучали чётко, без сомнений:

— История о нападении в торговом центре — это ложь, Казума.

Воздух сгустился.

— Тогда что произошло на самом деле? — спросил я, хотя уже начал догадываться, что ответ не будет простым.

Она подняла на меня взгляд, с решимостью человека, готового раскрыть последнюю тайну:

— Драка в ночном клубе. И после. Твоя сводная сестра позвонила тебе посреди ночи, умоляя о помощи. Какой-то выпивший мужчина не давал ей прохода. Ты примчался туда, не раздумывая. Как всегда — благородный рыцарь в мире, где давно нет места благородству. Ты защищал её, Казума. Один против четверых. На твоём боку рана от разбитой бутылки. Синяки — от бейсбольных бит. Ты потерял много крови, — продолжила она чуть тише. — Мы едва успели тебя спасти. После этого ты впал в кому. Восемь часов, Казума. Восемь часов, когда мы не знали, очнёшься ли ты. — смотрела она на меня с особой болью, которую может испытывать только мать: — А когда пришёл в себя… уже не помнил ничего из прошлого.

Каору замолчала, сложив ладони на коленях, и дала мне время на размышления.

Я уставился на свои руки, пытаясь собрать в голове все эти кусочки паззла, что она только что выложила на стол. Всё, что я только что узнал о себе, о своём прошлом, оказалось слишком чужим.

Сводная сестра? Запретная любовь? Драки? Кто же я на самом деле?

Я прокручивал всё услышанное, но внутри не было бури, которую ожидал. Вместо этого — пустота. Только туманные бессмысленные образы. Будто я выслушал сухую сводку о жизни чужого человека. О ком-то, кто когда-то был мной. Столько событий. Они ведь должно были что-то всколыхнуть, правда? Но ничего. Абсолютно.

Снова посмотрел на свои руки на коленях, и сжал в кулаки — никакого отклика. Эти воспоминания… они ведь и есть пережитый опыт, то, что делает нас теми, кто мы есть. Если я их верну по-настоящему, кем стану? Той версией Казумы, о которой рассказала мать? Тем человеком, который любил, страдал, защищал? Или останусь этим, настоящим?

Поднял глаза на Каору — в её взгляде читалась тревога, которая бывает только у матерей, потерявших право называться данным словом. Её исповедь была не просто рассказом — это попытка построить мост через пропасть лет молчания и вины. Всё, чтобы освободить нас обоих.

Я медленно выдохнул, расправляя плечи, и наконец заговорил:

— Спасибо за правду, — мой голос прозвучал мягче, чем ожидал. — Вижу, для тебя это было непросто.

Её взгляд дрогнул. Она молча кивнула, и в этом жесте была вся тяжесть прожитых лет.

Я подался вперёд, глядя ей прямо в глаза.

— Но я больше не тот ребёнок, чей взгляд пугал тебя по ночам. Я вырос. И с этим придётся смириться.

Её глаза расширились, но я не остановился.

— Как и с моими решениями. Даже если они будут противоречить твоим планам.

Сад затих, похоже сама ночь прислушивалась к нашему разговору.

— Если хочешь быть частью моей жизни, — в этой тишине мой голос звучал подобно грому, — научись уважать мои границы. Перестань пытаться контролировать каждый мой шаг.

Её губы дрогнули, но я не дал ей заговорить:

— И тогда, может быть, — эти слова были одновременно обещанием и предупреждением, — я смогу полюбить тебя так, как сын должен любить мать.

Каору опустила голову, и в этом жесте было больше принятия, чем во всех её предыдущих словах.

Теперь твой ход, мама. Я дал тебе шанс стать настоящей матерью. Остальное зависит от тебя.