Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия

— А я и не сомневался.

Должно быть, подчинение нечисти забрало большую часть ее сил. Мера сейчас как никогда походила на мертвую: тусклый взгляд, бескровные губы, бледное лицо, которое едва не светилось в темноте подобно ликам духов, хотя всего половину свечи назад излучало энергию и жизнь.

На месте костра остались только пышущие жаром красные угли, да бледные язычки держались ещё у краев. Перед тем, как приступить к собственному ритуалу, Ингвар набрал толстых сучьев, переломал их на куски поменьше почти без труда и сложил рядом, чтобы Мера не замёрзла ночью.

Девушка сидела у костра все это время и молчала. Глядела на красные потрескивающие угли, хмурилась и думала о своем.

— Тебе необязательно ждать меня.

Ингвар присел на корточки рядом и подхватил бурдюк с отваром. Мера перевела на него отрешённый взгляд.

— В прошлый раз я запретила нечисти покидать лес, но не запрещала нападать на тех, кто зайдет в него. Сейчас у меня вряд ли хватит сил отдать новый приказ. А если я буду здесь, близко они не подойдут.

Ингвар стянул плащ с меховым воротом и укрыл им плечи Меры, потом выудил из костра не до конца обгоревшую палочку. Нанес на камень черным концом несколько рун, которые означали имя Владыки и которые всегда вырезали на его идолах. Затем палкой побольше очертил в земле широкий круг, чьим центром был камень. Это совсем не походило на достойное бога капище, но для одного ритуала вдали от дома подойдёт и такое.

Завершив приготовления, Ингвар снял верхнюю шерстяную рубаху, затем и нижнюю. С отваром в руках опустился на колени перед камнем с рунами Владыки. Кожу тут же нещадно защипал мороз, по телу побежали мурашки.

Осталось лишь выпить отвар, но он все медлил. Хотел оттянуть видение, ведь пока оно не пришло, пока не внесло окончательную определенность, можно было сделать вид, что он по-прежнему следует знакам. Что желает того же, чего желает бог. Он медлил, потому что не хотел другого пути, чем тот, которым шел сейчас. Впервые он не был настолько покорен судьбе, насколько следует, и его это волновало. Как он продолжит служить Владыке, если станет слушать себя, а не его?

Ингвар возложил ладонь на холодный шершавый камень и прошептал:

— К тебе взываю, Владыка змей, великий Сернебок. Яви волю свою, и я исполню ее, укажи путь, и я последую им, ибо нет для меня никакого иного пути, кроме того, что приведет меня к тебе.

Он произносил эти слова множество раз с тех пор, как открыл в себе дар, но теперь они звучали по-другому. С сомнением. С вопросом. Впервые Ингвар ощутил всю тяжесть бремени, возложенного на него судьбой. В жизни избранного не было места сомнениям, желаниям, мечтам. Только бог, только его слово и его воля имели значение.

Ингвар быстро выпил отвар — привычная горечь и вкус вяжущих трав растеклись во рту. Почти сразу тепло разошлось по телу. Тепло и тяжесть, что заставляла веки слипаться, гасила посторонние мысли и притупляла ощущение реальности. Медленно, почти уже не чувствуя собственного тела, Ингвар свернулся у камня на прихваченных инеем листьях. Корни впивались в бока, иней таял от жара тела, промерзшая земля источала холод, но воин уже не замечал ничего. Спустя несколько коротких мгновений вещий отвар окончательно взял верх над сознанием — и Ингвар погрузился в сон.

Первые лучи рассвета лишь слегка разогнали ночной мрак. Они не могли пробиться к земле сквозь густую хвою и пелену серых облаков, но Ингвар чувствовал их кожей. А ещё — колючие снежинки, что непрерывно падали с неба даже сквозь занавесь веток. Холод, от которого немели пальцы и стучали зубы.

В медленно пробуждающемся разуме отпечатались образы. Ингвар снова и снова обращался к ним, разглядывал, запоминал, пока не уверился, что те не улетучатся, как только он откроет глаза.

Над головой его низко висела темно-зеленая хвоя и бурые ветки дубов с остатками усохших листьев. Мелкие белые хлопья сыпались с хмурого неба. Скрипели деревья, зверьки шуршали листвой. Так спокойно и тихо.

И на сердце Ингвара тоже было спокойно.

Он медленно поднялся с земли и прикоснулся ладонями к камню.

— Я стану тебе щитом и мечом, вестником твоего слова. Я исполню волю твою, ибо нет для меня никакого иного пути, и нет никакого иного бога, кроме тебя.

Мелкая дрожь уже охватила тело, он поспешно стряхнул с изрытой шрамами спины иголки и листья, натянул обе рубахи и принялся растирать плечи.

Угли в костре давно потухли, и только тонкая полупрозрачная струйка дыма поднималась над ними. Мера лежала рядом, на земле, завернувшись в его плащ. Она спала. Под глазами залегли тени, лицо ее было по-прежнему бледное, но мирное. Снежинки таяли на ее щеках, превращаясь в крохотные капли, а на ресницах и светлых волосах держались чуть дольше.

Это казалось невозможным, но, стоило увидеть ее, на душе стало ещё спокойнее. Какое-то странное, непривычное чувство растекалось внутри, от которого было даже немного больно, которое захватывало дух и заставляло сердце биться чаще.

Он глядел на Меру, и губы сами собой сложились в улыбку.

Девушка, словно почувствовав его взгляд, проснулась, растерянно заморгала, огляделась вокруг. Потом, заметив Ингвара, села и без выражения прохрипела севшим после сна голосом:

— Ну, что говорит твой бог?

— Он говорит, что я на верном пути.

Мера смахнула влагу с ресниц и следы снежинок со щек. Тускло улыбнулась.

— Вот бы и мне кто сказал, на верном я пути или нет. А впрочем, пусть останется тайной. Возможно, сегодня мой последний день в Яви. Не хочется провести его с мыслями о смерти.

В ее голосе не было страха, только спокойствие и какое-то обречённое умиротворение, словно она смирилась наконец с судьбой и готова принять любое будущее. Ее внимательные холодные глаза, серые, как небо над головой, дарили то же умиротворение и ему. Как бескрайнее море родного края, как неподвижный лес, как шелестящий листвой летний дождь.

Ингвар приблизился к ней, опустился на колени. Мера не шелохнулась и не отвела взгляда. Не остановила его, когда он не спеша, осторожно дотронулся до ее щеки. Кожа была холодной и такой тонкой, тихое дыхание летело из приоткрытых губ. Он слышал, как стучит ее сердце, и как все быстрее стучит его собственное.

Он склонился к ней, коснулся губами ее губ. Сначала робко, едва-едва. Почувствовал, что Мера отвечает на поцелуй, что ее прохладные пальцы несмело скользят по его ладони, вызывая мурашки. Почувствовал, как закружилась голова от наслаждения, от ее мягких губ с привкусом крови, от запаха дыма в ее волосах.

Поцелуй стал настойчивым, жадным. По телу расходился трепет, и не хватало воздуха. Сердце так ускорилось, что, казалось, ещё немного — и остановится, не выдержав. А когда воздуха стало болезненно мало, с нежеланием пришлось выпустить ее губы и отстраниться. Тяжёлое и частое дыхание вырывалось у обоих, когда они сидели близко, глядя друг другу в глаза. Хотелось растянуть эти мгновения, остаться в них.

Но Мера мягко сняла его руку со своей щеки и тихо сказала:

— Нам пора.

Глава 28. Пепелище

За окном непрерывно шел снег, и небо хмурилось, так что уже с самого утра пришлось зажечь свечи, чтобы немного разогнать полутьму трапезной. Мера пребывала в благостном расположении духа, что казалось странным, учитывая всеобщее напряжение и подступающую к границе новую угрозу. Возможно, это лишь остаточное воздействие выпитой крови, или ощущение восторга после полета, или что-то ещё. Девушке не было дела до причин, она просто пыталась насладиться своими последними деньками. Сладкий пряный сбитень приятно согревал после ночи, проведенной под открытым небом, а подовый хлеб с топленым сливочным маслом казались особенно вкусными.

Она сидела за большим столом на отцовском стуле, который оказался ей не по размеру, думала о своем и почти не обращала внимания на дружину, что налетела как коршуны, стоило княгине спуститься к завтраку.

Однако, хоть Мера и не звала никого, не все явились в княжьи хоромы. Хотен и Горазд наверняка собирали сейчас все самое ценное, чтобы успеть убраться подальше и переждать в безопасности бурю, готовую вскорости накрыть княжество. Златомир готовил к обороне собственную дружину, и только Возгарь с Булатом мерили шагами трапезную, давали какие-то распоряжения гриди и ждали.