Башни Латераны (СИ) - Хонихоев Виталий

— Всем вниз! — заорал Курт, падая ничком и закрывая голову руками. Взрыв! Грохот!

Волна жара накрыла его, обожгла лицо. Он стиснул зубы, открыл глаза, проморгал, помотал головой, избавляясь от назойливого звона в ушах. Поднялся на ноги, отряхивая с себя каменную крошку и пыль, которая осела на его потертой кожаной куртке, усиленной железными пластинами на плечах и груди. Уши звенели так, будто кто-то запустил в голову целый рой разъяренных шершней, перед глазами плыли красноватые пятна, а во рту был привкус крови и пепла, на зубах скрипел песок. Он потряс головой, пытаясь избавиться от этого назойливого звона, сплюнул кровавую слюну и заставил себя сфокусировать взгляд на том, что осталось от стены.

То, что он увидел, заставило его выругаться. Участок стены, метров десять, а может и все пятнадцать в длину, просто исчез. Не рухнул — исчез. Камни, которые стояли здесь веками, пережили три войны с демонами, бесчисленные мелкие стычки и набеги, которые выдерживали морозы и ливни, которые чинили после каждой осады — их больше не было. На их месте зияла рваная дыра, словно какой-то гигант откусил кусок городской стены и выплюнул обломки вниз. Огромные каменные блоки лежали грудой у основания стены, перемешанные с телами защитников, которым не повезло оказаться на этом участке в момент удара. Кое-где из-под обломков торчали руки, ноги, виднелись края разорванных табардов городской стражи, кто-то шевелился, пытаясь выбраться, кто-то лежал неподвижно, и Курт знал, что эти уже не встанут никогда.

Один из ополченцев, молодой парень с лицом, перепачканным копотью и кровью, сидел неподалеку, держась обеими руками за голову. Между его пальцев сочилась кровь, стекая по щекам и капая на землю, окрашивая пыль в темно-бурый цвет. Он что-то бормотал себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону — то ли молитву, то ли просто повторял одно и то же слово, которое Курт не мог разобрать в общем гуле.

Чуть дальше другой ополченец вопил не своим голосом, придавленный огромным камнем, который лежал на его ногах. Он царапал землю ногтями, пытаясь выползти, но камень был слишком тяжел, и всё, что он мог — это кричать и кричать, пока кто-то не придёт ему на помощь или пока боль не заставит его замолчать навсегда.

Курт оглядел то, что осталось от обороны на этом участке. Двадцать человек? Может быть, двадцать пять, если считать раненых, которые ещё могли держать оружие. Остальные либо мертвы, либо покалечены так, что толку от них не будет. Он быстро прикинул в уме: из его роты здесь осталось человек десять, включая Бринка и Маркуса, остальные — городская стража и ополченцы. Слишком мало. Катастрофически мало.

А враг уже бежал к пролому. Солдаты Арнульфа в своих черных доспехах с желтыми орлами на нагрудниках уже перестраивались, сбиваясь в плотные группы по пятьдесят-шестьдесят человек. Передовые отряды, предназначенные именно для такого — прорваться через пролом, пока защитники ещё не опомнились. Он видел, как офицеры размахивают мечами, гоня солдат вперед, как знаменосцы поднимают штандарты с золотыми орлами, как барабанщики начинают выбивать ускоренный ритм, подгоняя людей. Несколько сотен бойцов штурмовых отрядом, и все они сейчас направляются сюда, к этой зияющей дыре в обороне Вардосы.

Против его двадцати.

«Мы в жопе», — подумал Курт, и это была не паника, не отчаяние — просто констатация факта, такая же сухая и беэмоциональная, как подсчёт потерь после боя. Он видел, как города падают. Три раза в своей жизни он был на той стороне стены, когда оборона рухнула и нападающие хлынули внутрь, как вода через прорванную плотину. Знал, что бывает потом. Резня на улицах, дома, подожженные факелами, женщины и дети, которых тащат за волосы из подвалов, крики, которые не смолкают до самого рассвета — если город отдают на разграбление. Вардоса нужна Арнульфу, может быть, он не отдаст ее на поток своим наемникам, может быть у него хватит денег и дисциплины в войсках чтобы удержать своих солдат от насилия потом, когда все будет закончено, но во время штурма…

Он наконец вытащил свой меч из ножен. Длинный клинок, прямой и простой, без всяких украшений, с кожаной рукоятью, истертой от долгого использования. Хорошее оружие, надёжное, не подводило ни разу за двадцать лет службы. Сталь была покрыта мелкими царапинами и вмятинами — память о сотнях боёв, но лезвие он правил и затачивал после каждого боя. И сейчас настало время меча.

— К пролому! — заорал он во весь голос, и голос его, натренированный годами командования, прорезал гул и крики, заставив оставшихся защитников обернуться. — Все, кто ещё может держать оружие, ко мне! К пролому! Немедленно!

Люди начали стягиваться к нему, кто-то бежал, хромая и придерживая раненую руку, кто-то просто шёл, волоча за собой окровавленное копьё. Курт видел их лица — испуганные, измученные, в копоти и крови, с глазами, в которых плескался страх, но ещё не отчаяние. Пока ещё не отчаяние. Это было хорошо. С отчаявшимися людьми невозможно удержать оборону, они либо бегут, либо умирают, не сопротивляясь.

— Стройтесь! — рявкнул он, указывая мечом на пролом. — Щиты вперёд! Копья за щитами! Быстрее, чертей вам в глотку, быстрее! Бринк!

Рядом возник Бринк. Его левое плечо украшала повязка, покрытая бурыми пятнами, в правой руке он сжимал рукоять своего длинного меча.

Ты бы видел девку у целителей, — прохрипел он, останавливаясь рядом с капитаном и оскалив свои желтые зубы: — сладкая как персик, упругая и молоденькая. Пока она меня перевязывала… ее за задницу полапал… обязательно после осады к ней наведаюсь.

— В строй, придурок. — коротко командует Курт: — драться-то еще можешь? Со своей раной?

— Царапина. — отмахивается Бринк: — я впереди стану, все равно от этих сопляков толку никакого, смазка для мечей Арнульфа. Проследи чтобы в спину меня не ткнули, командир.

Маркус подошёл следующим, сжимая в руках арбалет, но Курт сразу заметил, что колчан на его поясе пуст — ни одного болта. Маркус был худым, жилистым мужчиной лет сорока, с длинным носом и впалыми щеками, которые делали его похожим на голенастую цаплю. Его прозвали Воблой ещё лет десять назад, и прозвище прилипло намертво. Сейчас он выглядел ещё более изможденным, чем обычно — лицо серое от усталости, глаза красные от дыма и копоти, руки дрожали мелкой дрожью, которую он пытался скрыть, но не мог.

— Кончились, — сказал Маркус и устало покачал головой: — пятьдесят два болта с собой взял. И то что в бочках на стенах стояло… нету ничего.

— Бери копье и щит. — распоряжается Курт: — прикрой Бринка сзади, чтобы его с перепугу не ткнули в спину. Наши скоро подойдут. «Железные Волки» с их щитами… обязательно подойдут. У нас пролом. — он повышает голос: — в строй, сукины дети! Оглохли⁈

Защитники начали выстраиваться у пролома — кто-то нашёл целые щиты, кто-то просто держал копья, сжимая древки побелевшими от напряжения пальцами. Курт быстро оценил то, что получилось: первая линия — человек десять с щитами и копьями, в основном ополченцы и несколько солдат городской стражи, вторая линия — остальные, кто мог ударить через головы первых или добить тех, кто прорвётся. Это был не строй, это была жалкая пародия на строй, кучка уставших, перепуганных людей, которые пытались изобразить из себя стену, но Курт знал, что это всё, что у него есть. Впереди всех, чуть с краю — Бринк со своим мечом-бастардом. Как человек Бринк был дерьмо, но как боец не знал себе равных в первой линии, ничего не боялся, никогда не отступал и мог драться за четверых, удерживая врагов и отвлекая на себя внимание, пока солдаты второй линии готовились навалится в копья.

— Стройтесь, мать вашу! — командир, где словом, где пинком или подзатыльником выстраивал остатки своих сил перед проломом в стене: — времени нет!

Он бросил быстрый взгляд за пролом. Удар, который пробил стену оказал услугу и защитникам, раскидав отряды штурмующих прямо под стенами и завалив обломками пространство перед стеной. У них еще было время — пока нападающие поймут что стена проломлена, пока направят сюда отряды, пока они преодолеют пространство перед башней… да ров завален, но бежать там сейчас невозможно, сплошная мешанина из обломков камней, тел, провалов в земле…