Дом ста детей. Целительница для Генерала-Дракона (СИ) - Кофей Ева

Камин, видимо, нужно будет почистить и отремонтировать перед долгими зимними днями и ночами, которые вот-вот настанут в этих землях…

– Мамочка, – позвали меня шёпотом, и я обернулась, тут же встречаясь с голубыми глазами Милаха. – То есть, Марьяна… – исправился он, тут же делая вид, словно и не было ничего. 

Он подобрался ближе, ревниво расталкивая других детей, но Арго не потревожил. Сел рядышком и принялся гладить задремавшего Шмеля. 

– М… Марьяна, – снова едва не назвал меня мамой, но отчего-то смутился, – а ты почему не боишься бури?

Я улыбнулась ему. 

– А чего ж бояться? – на этом практически все дети перевели на меня взгляд, из чего я поняла, что им очень нужно было знать, почему же бури опасаться не стоило. – Мы все вместе, в стенах нашего дома, здесь тепло, есть еда, – стала перечислять я, загибая пальцы, – музыка, сказки…

– Сказки! – тут же оживилась ребятня. 

– Да, – кивнула согласно, – скоро я расскажу одну. Ну и… как можно бояться грозы, когда дракон наш ею управлять способен? 

Сказала и поняла, что действительно так думаю. Лишь одно по-прежнему волновало – где там мой Славка? Не один ли? 

– Расскажи, – загорелись у Милаха глаза, – сказку! 

– Про дракона расскажи, – подхватил Ларо, который до этого момента в самом дальнем углу дожёвывал украденную с кухни лепёшку. 

И я начала сочинять для них:

– Однажды в одном доме, ближе к ночи, случилось удивительное. Буря бушевала за окном, никто бы в такую погоду никуда не вышел. А застань кого буря на улице, не пройти тому человеку было и двух метров, таким сильным был дождь и ветер! Но в доме все ждали дракона… Только вот когда в дверь постучали, оказалось…

Хотела сказать я: что в гости пришёл совсем не он, а его злой брат.

Но в этот момент раздался вполне реальный стук в дверь. Все мы обернулись в её сторону, вскакивая со своих мест. Шмель разразился лаем. И сказка моя прервалась. 

*** 

Слава.

Я ни разу, кажется, не говорил Марьяне о своей матери. Уже давно. А если и говорил, то не помню, значит – не заметил даже. Потому что изо всех сил старался этого не делать, и не думать о маме, тоже. Чтобы не делать больнее ни себе, ни Марьяне. Пусть они с сестрой не особо и общались… Но я знал, как Марьяна переживала и сомневалась из-за меня. 

Она не готова была к детям. Ни к своим, ни к чужим. Брать надо мной опеку было подвигом для неё. И я бы её даже зауважал за это, если бы прошло ещё чуть больше времени. И если бы мы не попали в другой мир, где я увидел, как она безропотно и с охотой начала возиться с целой кучей беспризорников. Когда в нашем родном мире я один уже являлся для неё проблемой и преодолением себя и своих страхов! 

Но ничего, я всё понимаю, выбора у неё здесь действительно не было. Она хорошая девушка, Марьяна не могла бросить целый дом детей на произвол судьбы.

И меня не забыла при этом. Мы как-то… сдружились даже. И я вновь начал смотреть на неё иначе, и может быть зауважал бы за всё. Если бы не нашёл на полу в холле ключик – наш с мамой талисман.

Талисман, которого здесь никак не могло быть! 

И всё, дальше помню происходящее, словно в тумане.

Помню свои мысли, что пульсом гремели в висках: Марьяна меня обманула! Скрыла, что мама на самом деле здесь. Не знаю, как, не знаю даже, возможно ли это, но раз талисман наш в этом мире, то и мама!

И я убежал. 

Вот так глупо, просто невероятно глупо. Не взяв ни еды, ни запасной тёплой одежды, ничего. 

Пришёл в себя, успокоившись, только в сердце города между разрушенными каменными стенами. Отдышался, сев прямо на землю, и понял весь масштаб своего поступка…

А назад – никак.

Ну уж нет! Как это будет тогда выглядеть? 

Ладно, может быть – по-взрослому. Вспылил, остыл и всё исправил, пришёл бы на спокойный разговор.

Но я… не мог. Не смог себя заставить. 

Обида на Марьяну грызла и ела меня изнутри. Даже если чуда нет и моей матери уже не существует, не то, что нет в этом мире, то всё равно! Тётя должна была отдать мне вещь, напоминающую о матери. Просто обязана была!

Не вернусь – решил я, и продолжил свой путь. 

Я ночевал в сарае одного из домов, зарывшись на ночь в сено. Ел сухие ягоды чёрной рябины (мне не понравились), после нашёл замёрзший куст винограда. Чёрные гроздья оказались наполовину испорченными, но ягоды, уцелевшие на них, были сладкими. 

И я продолжал идти, думая уже о том, как бы отыскать для себя убежище рядом с колодцем и, может быть, каким-нибудь садом… В идеале – найти погреб с припасами или что-то подобное. И можно было бы жить. На зиму как-нибудь запастись дровами, ветками и всякими досками, чтобы топить печь, найти в ближайших домах чью-то тёплую одежду… 

В общем, планы на будущее потихоньку складывались в моей голове, а на ресницах то и дело противно поблёскивали слёзы. Потому что я знал, как сглупил, так некрасиво и некстати вспылив. 

Но случилось неожиданное, что перебило все мои страхи, сомнения и сожаления, вытеснив их.

Уж не знаю, какими дорогами я шёл, что за такой короткий срок сумел убежать далеко от приюта, но оказался, если судить по местности и приближённой лесной полосе, едва ли не на окраине. 

Домов здесь меньше, они ниже, песочного цвета, и дороги между ними разбитые, все в колдобинах. Деревьев, в том числе полу-сгоревших – наоборот больше. Как и сухих кустарников и вьюнков, что оплетали целые стены и крыши тех жилищ, которые уцелели. 

И тишина… 

Как ни прислушивайся – тишина.

По спине пробежали мурашки. А затем, видимо, я слишком старательно начал прислушиваться, потому что разобрал вдалеке… плач. 

Разобрал и не смог уже понять, воображение то моё, песнь ветра или действительно плачет кто-то.

Но, собрав волю в кулак (мужчина я или нет, в конце то концов?) зашагал вверх по дороге, вздрагивая от нарастающего звука, что то  угасал, то звенел всё громче. 

И вот, спрятавшись за огромным дубом, я уже выглядывал на попавшую в ловушку девочку. 

Чёрные волосы распущенны, глаза, то ли синие, то ли чёрные, огромные и мерцают, отражая тусклый, белый свет дня. Плащик порванный и грязный, под ним такие же штаны и драная грубая рубаха. 

Если б не волосы, не понял бы издали, что девчонка.

Она висела вниз головой, подвешенная за ногу, а верёвка покачивалась на ветви такого же дерева, как то, за которым я скрывался. 

Внизу, протягивая к бедняжке руки, бегали и причитали ещё четверо детей. Малявки, лет семи, не больше, мальчишки три и белокурая девочка. Худющая настолько, что смотреть на неё было страшно, мне всё казалось, что она упадёт и сломается…

Глубоко вздохнув, я вышел на свет.

– Эй, – позвал и все тут же разбежались, кто куда, – вы её обижаете или помочь хотите? 

Нет, ну а что, мало ли… Я здесь уже ничему не удивлюсь, лучше разобраться в ситуации подробнее, чем освободить пленницу и обнаружить, что она, к примеру, превращается в опасного монстра и дети от неё наоборот защищались. 

Драконы в этом мире водятся, маги и жрецы – тоже. Я наверняка о многом и многих ещё не знаю!

А девочка, покачиваясь на ветру из стороны в сторону, кривясь от боли в лодыжке, на которой затянулась петля, молчала, разглядывая меня серьёзным и внимательным взглядом.

Ответ мне пришёл от белокурой худой девчонки, которая выступила из-за сухого колючего кустарника.

– Помочь, конечно… Искра сюда за едой пробралась, а гады те ловушки на нас поставили!

– Что ещё за гады? – нахмурился я, тут же напрягаясь. 

Девчонка пожала острыми плечиками.

– Тут двое взрослых живут, уже дней семь. Вроде как отбились от своего отряда, что во вражеские земли отправлялся. Отбились и, кажется, не против задержаться! 

– Отлавливают нас, – подошёл к ней один из мальчишек, мурзатый весь, с короткими русыми волосами и ладошкой почесал свой курносый нос, – словно дичь. 

– Хорошо хоть о наших припасах не знают, – добавила девчонка, что слышать от неё, учитывая внешний вид, было странно. – И об убежище… А она, – кивком указала на попавшую в ловушку, – нас не выдала! Никто из взрослых не знает, где мы живём.