Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина

Проснулась на рассвете с одной мыслью: «Поняла!»

Утренние птицы наполняли дом пением, когда я, выбравшись из-за Таора, пошлепала босыми ногами к двери. Неспешно поднявшийся Волк застал меня в процессе яростной шинковки корней эускариота на мелкие кусочки.

— Злой селянке срочно понадобилось кромсать корни... Намек? Я сделал что-то не так? — Таор подошёл ко мне сзади, и его руки проскользили по поясу, поглаживая живот.

— Ты все сделал так! Это я все сделала неправильно! — возбуждённо заговорила, продолжая шинковать твердые малиновые корнеплоды. — Я делала отвар, а надо было не его! Отвар слабее, действует медленнее и дольше. А великородным нужна настойка. Она гораздо сильнее и действует быстрее. И как я сразу не догадалась?! Отвар и настойка... Детская же задачка! Настойка действует сильно и быстро. Отвар — слабее и медленнее, он идеально для температуры подходит, а у вас не та проблема, понимаешь? Вам надо по носу с силой бить!

Махнув кулаком в воздухе, я изобразила удар. Внимательно слушающий Таор только хмыкнул в затылок. Высыпав нашинкованные корни в кувшин, я залила их холодной водой.

— Лучше бы их, конечно, настаивать на спирту дней двадцать, но по-быстрому можно и на воде. Смотри — теперь они постоят несколько часов, потом процежу и залью их же горячей водой ненадолго. Оба настоя смешаю, добавлю ягоду — быстрый настой готов!

Сияя, я повернулась к Таору, в порыве воодушевления широко махнув рукой с ножом. Молниеносно отпрянув, Волк со знанием дела перехватил мое запястье.

— А ну отдай, — разоружив меня, он прислушался. — Настойка — это хорошо. Дрей говорит, улучшений нет.

Деревянная рукоять глухо брякнула об стол. Таор отодвинул нож подальше, твердо припирая меня бедрами к краю стола. Он стоял вплотную полностью обнаженным.

— Пусть приходит... к обеду, — полепетала, теряясь в янтаре глаз. Оттуда на меня смотрела... я. Завороженно разглядывая собственное отражение в прозрачной лаве ярких волчьих глаз, я вспомнила, что утонула вчера. И не выбралась.

Кивнув, Таор с места не двинулся, наоборот, прижал меня собой еще плотнее и приник к основанию шеи, молча втягивая носом воздух. Волк вел себя непривычно, никуда не тащил, не тянул, не подхватывал. Стоял смирно и как будто... ластился?

Стараясь не спугнуть, я осторожно погладила тяжи мощных мышц на мужских предпречьях малиновыми от эускариота пальцами. Может ли быть так, что двум метрам непоколебимости злого Волка иногда требуется ласка?

— Как ты слышишь Дрея, если все говорят? — прошептала ему в ключицу, чувствуя запах хвои и мускуса.

— У нас принято подавать голос коротко, только по делу. А так... Мы слушаем тех, на кого настраиваемся, кто нам важен, — низко проговорил в ухо. — На остальных не обращаем внимания. Я не интересуюсь, что говорит какая-то бабка или мальчишка с соседней улицы... Я говорил, что у меня кружит голову от твоего запаха?

Мужские пальцы зарылись в растрепанных с ночи волосах.

— Нет... — потрясенно произнесла, чувствуя как теплый воздух от его дыхания скользит по коже. Таор точно никогда не озвучивал ничего подобного.

— Говорю.

— Значит, держись крепче.

Меня стиснули так, что сделать новый глоток воздуха стало проблематично.

— Не так крепко! — пискнула.

— Чего ты испугалась ночью? — он чуть ослабил хватку.

— Плохого сна... — подумав о нем, я даже сейчас сжалась.

— Что в нем было?

Мы так и стояли, обнявшись.

— Я... Одна в темноте...

— Что страшного в темноте? — услышала новый пытливый вопрос.

— Одиночество, — без промедления выпалила я, не успев затормозить с ответом и тут же пожалела вырвавшегося слова. Одиночество — не то, в чем хочется признаваться даже самой себе, а уж тем более кому-то другому; чувство, которое всегда казалось мне постыдным знаком отверженности, собственной ненужности, невостребованности.

— Хм, — молвил Таор. Больше задавать вопросов не стал. Я чуть не спросила, помнит ли он о том, что сказал ночью про «спать со мной всегда». Рассудив, решила, что это слишком незначительно. Мало ли что можно обронить спросонья?

Этим утром мы даже не препирались. В лес сходили мирно, учтя ошибки предыдушего дня. Новая стратегия заключалась в том, что я шла в указанном направлении, по пути собирая попадающиеся мне корни, травы, цветы, а Таор исчезал, успевая обежать и осмотреть назначенные за ним границы. Он двигался гораздо быстрее моего, легко мог меня нагнать, услышать или найти по запаху. В итоге поход не затянулся вдвое, я не устала, Таор — не обозлился. Еще и Бояра с собой взяли — волчонок оставался со мной, когда его прыткий хозяин удалялся.

Когда вернулись, занялась изготовлением настоя, попутно в подробностях объясняя Таору что, да как. Он оказался внимательным слушателем, и я вслух опрометчиво отметила, что он мог бы стать хорошей травницей. «Ага, щас!» — ответил злой Волк, тут же приметивший, что некоторые селянки совсем обнаглели. На полпути к кровати нас прервал Дрей.

Настроение тут же испортилось. В потухших глазах высшего Волка уже не светилась и толика надежды, на все вопросы он отвечал односложно, даже настой выпил, не поморщившись. Думаю, если бы я налила в кружку чистого яда, Дрей был бы только рад, что его мучения, наконец, закончатся. По его короткому диалогу с Таором я поняла, что болезнь разрастается: заболевших и потерявших нюх становится все больше. Беспокойство из-за хвори прибавилось к нарастающему внутри меня напряжению, которое я старалась игнорировать. Напряжение состояло из двух слов: «Последний день».

Последний... Какое ужасное, беспросветное слово. От него так и веет безнадежностью, горечью соленых слез и сырой болотной тоской. А если я — не хочу?

Я не могла не думать, что завтра предстояло уходить. Одна эта мысль отравляла день, как кусочек гнильцы, упавший в чистую воду. Но Таор об этом не заговаривал. Я кусала губы и молчала тоже, стараясь находиться около него как можно больше, пытаясь впрок запастись прикосновениями. Про себя решила: если он так ничего и не скажет, спрошу его утром. Я даже знала, с чего начну.

«Ты бы хотел... еще один день?» — вот так.

А время больше не шло — оно летело. Кажется, я только успела моргнуть, как солнце, едва встав, начало клониться к западу.

«Ты бы хотел ещё?» — гадая, я смотрела на Таора, пока он с аппетитом жевал тушеное мясо.

Что самое ужасное он может ответить?

«Не нужно, Аса». Это даже хуже, чем «нет». «Не нужно» — значит «не нужна».

А что самое прекрасное?

«Не только день». О большем я не смела и думать.

— На, — Таор отвлек меня от мыслей, протягивая на ложке щедрый кусок мяса из своей тарелки. — Глазами так и ешь. А говорила, что не хочешь.

Покорно приняла и принялась пережевывать сочный кусочек. Таор поглядывал на меня с усмешкой, от которой на его щеках опять появлялись, тревожащие мое сердце, ямочки.

— Мне нравится твой аппетит. Что скажешь, если... — начал Таор вопрос, когда вдруг бросил ложку, резко вскочил и скрылся за дверью.

«Кто-то пришел», — быстро поняла, когда услышала мужские голоса. Сначала мне показалось, что пришел Дрей, я хотела спросить его о здоровье. Поспешно выглянула в окно, но увидела не Дрея: напротив Таора стоял Тиром.

Выглядел он неважно: под глазами краснели кровоподтеки, нос опух. Сонливость мгновенно слетела с ресниц, сердце тревожно заколотилось. Я поспешно выбежала на крыльцо, ужасно боясь, что эти двое снова начнут драться.

Но они просто разговаривали, стоя друг перед другом. Тиром на мгновение глянул на меня, и снова уставился на Таора, широкая спина которого всем видом выражала подозрительное недоверие. Я прислушалась к разговору.

— ...уходить ей надо, — Тиром говорил хмуро. — Втихую собрались... Решили, что она болезнь принесла, выгнать хотят. Оставишь — вытащат. Сам знаешь, как можно.

— А не брешешь ли ты, сосунок? — голос Таора прозвучал агрессивно.

— Сдался ты... Меня они позвали, — Тиром ответил в том же тоне. — Все знают, что я в очереди на твое горло.