Огнеборец (СИ) - "Тео Дорн"

— Последняя запись была пять лет назад, — задумчиво произнесла она, — Интересно что поменялось…

— Тридцать! — выдохнул я и опустился на траву.

Лена даже не думала слезать с меня. Она наклонилась к моему лицу и я почувствовал как её упругая грудь уперлась мне в спину.

— Ещё пять, — наклонилась она и прошептала мне в ухо.

Огонь в груди вспыхнул. Да хоть все сто пять!

— Шестьдесят! — распрямив руки выдавил я.

Лена встала и сделав несколько шагов игриво развернулась на одной ноге мне навстречу, а я уже глядел на клочки голубого ясного неба, пробивающиеся сквозь утреннюю серость.

Надо мной нависло её улыбающееся лицо.

— Ты слышал что я сказала? — спросила она насупившись.

Я поднял руку и закрыл пробивающееся сквозь облака солнце ладонью

— Да-а-а, — протянул я.

— И что думаешь?

— У тебя потрясающая улыбка, — невольно ответил я.

— Да я про журнал! — вспыхнула она румянцем, — Чего они так долго не парились насчет этой телеметрии.

— Думаю, что действительно обстановка в стране поменялась, — медленно произнес я. Всё таки решил поделиться мыслями, — Я это заметил ещё в Столице, но в учебке это стало ясно как день. Частые отчеты о новых очагах. И судя по журналам личного состава это был самый крупный набор за пять лет.

— Как раз пост тогда свернули…

— Ага, — согласился я, — Это значит только одно — корпус огнеборцев либо несет потери, либо готовился к чему-то.

— Либо и то, и другое — тихо добавила Лена.

— Возможно они что-то знают, — выдохнул я, поднимаясь.

— Что?

Напрашивался единственный вывод.

— То, что скоро невозможно будет скрывать. И остается только готовиться к этому.

***

Остаток дня мы обходили одну точку с датчиками за другой. Суслики, как самые любопытные местные обитатели ответственно следили, будто по заданию Кожедуба, за выполнением нашей миссии.

Я оглянулся на зеленое море травы, которое открывалось с высоты столба с оборудованием. Оно переливалось оттенками желтого и красного в лучах заходящего солнца.

— Ну что там? — крикнула снизу, страхующая меня Лена.

Я заглянул внутрь коробки с оборудованием полной всевозможных датчиков и плат. Достал из сумки новую игнитовую батарею и вытащив отслужившую свой срок, вставил в разъем питания. Оборудование ожило и ответило мне пестревшими огоньками, сигнализирующими о состоянии датчиков. Какие-то были исправными, какие-то пошли на корм местному зверью или развалились от времени.

Я выписал номера всех неисправных датчиков. С них и начнем, надо бы быстрее их все обойти и заказать у Архипова к ним запчасти.

Это была последняя узловая станция на сегодня. Пора отправляться на наблюдательный пункт.

Наконец под моими ногами вновь была твердая земля.

— Ну как? — спросила Лена.

— Хреново, — покачал я головой, — Полно неисправных. Ну ничего — за этим мы и приехали.

— Ага, — она тепло посмотрела на меня, — Ты устал сегодня. Выспись — я сегодня подежурю.

— Простой усталости не свалить Владимира Пожарского!

Лена улыбнулась.

— Я знаю! — отмахнулась она, — Просто…

Она обернулась к заходящему солнцу. На ее лице снова расцвела улыбка, которую не омрачали даже набегающие тучи.

— Зато закат какой красивый! — заявила она, глядя за горизонт.

Ветер трепал её каштановые волосы, а в синих глазах отражался свет уходящего дня, доносящий до меня аромат апельсинов.

Лена легко сбежала вниз по холму.

— Это точно, — ответил я.

Глава 21

Темнота. Запах гари заполняет лёгкие. Тяжело дышать. Пытаюсь вздохнуть — не могу. Хватаю ртом воздуха, распахиваю глаза. Вокруг меня темнота и гудящая, давящая со всех сторон тишина. Пытаюсь сказать хоть слово, но звук будто растворяется в темноте. Я кричу и ничего не слышу, кроме этого бесконечного гудения. Смотрю на себя, но не вижу своего тела в этой темноте, не чувствую даже его. Не могу вздохнуть, но я не задыхаюсь, не отключаюсь — просто продолжаю попытки, попытки захватить хоть чайную ложку кислорода в этой удушающей темноте, полной гари и дыма, который щиплет мне глаза.

Чувствую — я в этой темноте не один. Знакомые ощущения впиваются раскалённой иглой мне в затылок. Резко оборачиваюсь — никого. Но ощущение не проходит. Начинаю бежать — по крайней мере, я так думаю, что бегу — и не могу убежать от этого ощущения, что я в этой темноте не один, а это что-то в ней ждёт, и это что-то — не мой друг.

Я бегу от чувства, будто бы за мной гонятся. Нет, стоп. Какой чёрт, я убегаю? Я останавливаюсь. Замираю. Ощущение чужого присутствия становится буквально осязаемым, как липкая влажная жара тропиков, которая, сколько бы ты ни мылся, не сходит с твоей кожи. Чувствую — он здесь. Прожигает мой затылок взглядом.

Резко разворачиваюсь. Передо мной в этой клубящейся темноте висят два пылающих багровым огнём глаза на расстоянии вытянутой руки. Смотрят на меня внимательно, изучающе.

Смотрю в них в ответ. Чувствую, как внутри начинает разгораться пламя — сначала тлеющее, как уголёк после костра, потом становится всё жарче, всё ярче, в конце концов превращается в доменную печь, способную плавить металл. И вместе с пламенем в моей груди эти глаза тоже становятся ярче. В груди словно развёлся вулкан, словно тело моё расходится, как тектонические плиты, разрываемые напором лавы. Сердце готово выпрыгнуть из груди, будто подступая к поверхности, будто его тянут наружу.

— Нет, чёрт возьми! — рычу я. — Ты меня так просто не получишь!

Оцепенение спадает и я рывком протягиваю руку и хватаю обладателя этих глаз за шею. Пальцы сжимаются на ней.

Пылающие глаза вспыхивают. Распахиваются шире. Они растерялись, удивились. Чувствую, как моя рука сжимает хватку.

Почему-то у этих пылающих глаз теперь совершенно другое выражение. Вместо голода я вижу в них отчаяние. Вместо жажды — страх?

Пламя в груди будто бы на миг трепыхается, как свеча на ветру, постепенно унимается и я впервые не чувствую угрозы. Только… боль. Похожую на мою.

Но это длиться мгновение, потому, что неожиданно для меня в груди словно разлили расплавленный металл. Он нестерпимо жжет меня изнутри.

Слышу голос, звучащий прямо в моей голове. Потусторонний, низкий — такого тембра, который я никогда не встречал в своей жизни, но одновременно бесконечно знакомый, будто я слушал его всю жизнь.

Он говорит мне прямо в мозг, минуя уши. Я его уже слышал. Слышал, и это довело меня до грани. Он говорит мне:

«Убей. Победи. Мы не должны проиграть».

Шея в моей руке кажется такой хрупкой. Одно движение — и она переломится, как сухая ветвь.

«Убей. Освободись», — повторяет голос.

Я пытаюсь вдохнуть и не могу.

«Убей. Стань тем, кем должен».

В глазах передо мной уже нет страха — только немая мольба. И… надежда?

Какого чёрта вообще происходит? Какого чёрта я делаю?

«Убей. Получи силу».

Силу? О какой силе он говорит, если только и делает, что командует мной? Где сила в том, чтобы быть его безвольным рабом? Ну уж нет.

— Да пошёл ты, — говорю я. — Ты мной управлять не будешь.

Разжимаю руку. Пламенные глаза распахиваются. Они удивлены. На миг в них проскальзывает… Сожаление? И они исчезают, растворяясь в темноте, как огонь погасшей свечи.

Пламя в груди начинает вновь разгораться. Теперь оно несёт не только боль, но и свет, и тепло. Тепло разливается от груди по всему телу. Непроглядная темнота начинает отступать.

Но это ненадолго. Вновь меня обступает тьма.

Резко разворачиваюсь и вижу… себя. Укутанного языками пламени и тьмой. Кожа моя черна, на руках — когти, глаза горят багровым огнём. В них нет ничего кроме ярости и ненависти. Угольно черное, покрытое роговыми наростами тело укутано пеленой пламени, а в жилах струится темнота вперемешку с огнём. В груди — сочащаяся яркой пылающей кровью дыра.

Я смотрю на себя, как хищник смотрит на жертву, оскалившись, готовясь броситься на неё.