Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Я сидел напротив них, отодвинутый в тень, словно зритель в первом ряду, наблюдающий за разыгрывающейся семейной драмой, которая пахла отнюдь не театральным гримом, а кровью и грязью имперских подворотен.

Наталья представила меня коротко и без подробностей: «Мстислав. Воин. Спас Веронику из самой гущи мертвяков. Ее наставник».

Игорь и Марина едва заметно кивнули мне с тем машинальным уважением, которое аристократы уделяют верным псам, охраняющим их дом. В их глазах мелькнула искренняя, но быстротечная благодарность — я спас плоть и кровь их рода. А после их взгляды скользили по мне, как по предмету мебели, тут же забывая о моем присутствии. Я был орудием, и на этом моя роль в их глазах была исчерпана. То, что я сидел с ними за одним столом и было главным признанием. Но меня уже списали — кому интересен старик? И в этом была моя сила — быть невидимкой, впитывая всё, что скажут. Потому что сейчас, в этом месте решалась судьба рода, с которым меня связала судьба.

Пока молчаливые слуги расставляли блюда, Игорь, лицо которого всё еще было темным от налитой кровью ярости, изложил суть. Они изучили досье из Тайного приказа. Толстая папка, принесенная его личным секретарем, лежала на столе, как труп на поминках.

— Этот ублюдок, — начал Игорь, и его голос был низким, словно скрежет камня по камню, — этот выкормыш крыс возомнил себя хозяином жизни и смерти только потому, что у него есть печать и несколько продажных судей в кармане.

Он тыкал толстыми пальцами в бумаги, зачитывая отрывки. Это был отвратительный, но привычный для Империи букет: казнокрадство, сговор с контрабандистами, скупка краденого у налетчиков, организация притонов, ростовщичество под умопомрачительные проценты…

Десятки, сотни мелких и крупных пакостей, сплетенных в единую, липкую паутину, в центре которой сидел упитанный паук по имени Устинов.

Я слушал, отхлебывая вино. Каждый новый факт был очередной каплей дегтя в бочке меда под названием «Великая Российская Империя». Как же все это прогнило. Как удобно устроились крысы наверху, пока простой народ кормил их и умирал за их интересы на границах. Во мне поднималась знакомая, горькая волна презрения. Я видел такую же гниль и в других углах этого монстра-государства. Просто здесь она предстала передо мной в особенно концентрированном, наглом виде.

— Его нужно вздернуть! — прорычал Игорь, с силой ударив кулаком по столу. Тарелки жалобно звякнули. — Просто ворваться к нему в этот его позолоченный бордель, который он называет резиденцией, и повесить на его же воротах! Пусть все видят, что бывает с теми, кто смеет угрожать Темирязьевым!

Его глаза горели нетерпеливым, прямым гневом воина. Он мыслил категориями силового решения — быстро, эффективно, устрашающе.

— Смерть — это слишком милостиво для подобного отродья, — холодно парировала Марина.

Ее гнев был иного свойства — ледяной, расчетливый. Она не кричала. Ее пальцы сжимали нож так, что костяшки побелели.

— Он должен потерять всё. Всё! Его состояние должно быть конфисковано и распродано с молотка. Его имя — опозорено и вымарано из всех списков. Его родственников — изгнать из города и столицы, лишить всех постов и привилегий. Чтобы даже внуки его внуков помнили этот позор и молились, чтобы их кровь пресеклась. Объявить войну его роду. Стереть в порошок.

Это была месть аристократки. Долгая, методичная, тотальная. Удар не по личности, а по наследию.

Наталья сидела между ними, и в ее глазах я видел согласие с обоими. Ее собственная ярость, оскорбленная гордость хозяйки, кипела внутри, требуя и крови, и уничтожения.

— Он посмел угрожать мне, когда мы даже не похоронили наших, — произнесла она тихо, и от ее тишины стало еще страшнее. — Этому нет прощения. Ни на земле, ни на небесах. Я согласна. И вздернуть, и уничтожить.

За столом будто собрались тучи графского гнева. Казалось, сами свечи горят темнее, а тени на стенах сгущаются и тянутся к нам. Воздух стал тяжелым, им было трудно дышать. Это была не просто злость людей — это была ярость целого рода, могущественного и старого, которого коснулась грязная лапа наглого выскочки.

Споры длились долго. Голоса то опускались до свистящего шепота, полного ненависти, то звучали громовыми раскатами. Приводились доводы, вспоминались прецеденты, оценивались риски. Я молчал, наблюдая за этой жутковатой работой — как из дикой, кипящей ярости куется холодное, отточенное оружие возмездия.

И, наконец, план родился. Он был сложным, многоходовым и прекрасным в своем дьявольском изяществе. Темирязьевы не стали бы марать руки о барона напрямую. Нет. Они использовали бы его же оружие — бюрократию, законы, связи. Подброшенные улики в руки честным, но карьерно-озабоченным следователям. Анонимные доносы его же сообщникам, чтобы те, спасая шкуру, начали давать на него показания. Внезапные проверки его счетов из столицы. Статьи в лояльных газетенках, постепенно готовящие общественное мнение к «разоблачению ужасного коррупционера». И венец всего — его арест в самый неподходящий момент, полное крушение и… несчастный случай в камере или по дороге на каторгу. Чтобы не тянуть время, дожидаясь унизительного суда.

Он потеряет всё. Состояние, имя, свободу. И в конце концов — жизнь.

Только после этого, отдав последний долг палачам, семья Темирязьевых сможет с чистой совестью отдать последний долг мертвым. Завтра похороны, а после расправа. Максимально жестокая и беспощадная.

Когда все было решено, за столом воцарилась тягостная, но удовлетворенная тишина. Гнев нашел выход, преобразовался в действие.

Я допил последний глоток вина. Оно было терпким и горьким. Я смотрел на них — на этих властителей жизни и смерти, плетущих сеть интриг за ужином, и чувствовал себя чужим. Их методы были не моими. Но я понимал их. И в глубине души признавал их эффективность.

Моя же война была проще. Там, у Башни Молчания, не нужно будет подбрасывать улики. Там нужно будет найти врага и отрубить ему голову. И эта мысль казалась мне сейчас до неприятного чистой и простой.

— За падение негодяев, — Игорь поднял бокал. Все выпили. Молча.

Потом мы разошлись — аристократы отправились отдавать указания своим людям насчет Устинова и готовиться к похоронам. Гостей ожидается немного — все же Темирязьевы были хоть и древним родом, но не сильно влиятельным. Я не был обязан как принимать участия в подготовке, так и потом присутствовать. Но, ощущая свою вину — ведь именно из-за меня их всех убили, я не мог не отдать последние почести погибшему графу и его семье.

— О чем задумался? — тронула меня за руку незаметно подошедшая Вероника.

— О жизни и смерти, о подлости и предательстве, о гнили, которых еще так много в империи.

— Какие плохие у тебя мысли. И что ты с этим собираешься делать? Как ни крути, но твое место на троне. Ты видел, что происходит внизу, в отличии от тех, кто сидит наверху.

— Это слишком умные мысли для маленькой девочки, — чуть взлохматил я ей волосы.

— Эй, мне уже двенадцать лет!!! –возмутилась она. — И о нашем мире я знаю побольше тебя. И вообще, ты когда опять молодым станешь?

— А что? — хитро улыбнулся я. — Замуж за меня хочешь?

— Вот еще, — надулась она. — Просто на рожу твою настоящую хочу посмотреть.

— Не надо. А то влюбишься еще в такого красавчика, как я.

— Да фу на тебя! Что вы, взрослые, за люди такие⁈ Все разговоры только о любви, да о войне. А где все остальное?

— Так больше ж заняться нечем, вот и говорим о том, что видим.

— И все-таки?

— Не знаю, — тяжело вздохнул я. — Источник еще больше окреп после того, как мы этих уродов, что пришли к поместью, убили. Тело меняется, укрепляется. И происходить это должно постепенно. Ломать легче чем строить, сама должна знать. Так что придется потерпеть меня в таком виде еще немного.

— Я потерплю, — тихо сказала она и внезапно порывисто обняла меня. — Ты, Мстислав, только не вздумай умирать, пожалуйста! А то мне совсем тоскливо станет.