Глашатай бога войны (СИ) - Харитонов Дмитрий

Халлар вошёл в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Ночное зрение работало и здесь — он отчётливо увидел шкатулку для бумаг, стоящую около кровати. Аккуратно открыл её. На дне было несколько свитков. Всё как и описано в Заказе. Благо, что документы даже не обязательно разворачивать. Достаточно положить рядом копируемый и копирующий свитки и прошептать слово-активатор. А потом убрать то, что не нужно, обратно в шкатулку, а то, что нужно — спрятать в подсумок. Спи спокойно, добрый господин, ты это заслужил.

Обратный путь до таверны Халлар преодолел тем же порядком, прячась от патрулей и старательно огибая светлые круги от фонарей. И только когда он добрался до таверны, то обратил внимание, как начало светлеть небо. Наступал новый день.

Ицкоатль проснулся до рассвета. Небо на востоке только начинало сереть, когда он поднялся на крышу жилого дома в одних штанах, без нательной рубахи. Его заметили и окликнули со стены, он отозвался, назвал себя и на некоторое время стал объектом пристального внимания стражи. Солдатам было скучно, перед восходом особенно сильно клонило в сон, а тут какое-никакое развлечение.

Однако неподвижно сидящий на одном месте человек не мог долго занимать их, к тому же нужно было обходить свои участки, а кричать на весь двор, чтобы выяснить, чем там занимается господин Саркан, солдаты не решились. Вряд ли его милость обрадуется, если его разбудят понапрасну в этакую рань. Особенно после бурной ночи с новой наложницей. Прислуга шепталась, что барон Балас совсем не отпускает Аранку из покоев и даже с лица осунулся — шутка ли в его-то годы молодую девку ночь за ночью ублажать.

Ицкоатль сидел на крыше, скрестив ноги, и смотрел на медленно разгорающееся небо. Было зябко — чувствовалась близость осени. Ему не хватало этих минут между ночью и днём — он привык встречать солнце, смотреть на него, пока это безопасно для глаз, и всем существом ощущать, как все три его души омываются солнечным светом, как внутреннее сияние его духа очищается и становится ярче…

Здесь он делал это впервые, с горечью сознавая, что боги его далеко отсюда. Так далеко, что вечности не хватит, чтобы дойти до них. Но если на них держится всё мироздание, может быть, глядя на солнце одного мира, он смотрит на солнца всех миров, и с ними — на солнце своей потерянной родины?

Жизнь и смерть, радость и страдание, любовь и перерождение — вот что лежало в основе его культуры. Быстротечность земной радости, неотделимой от скорби и от того вдвойне прекрасной, наполняла прежде его сердце томительным ожиданием перехода в вечность.

Теперь он знал, что лежит по другую сторону смерти, и словно осиротел — ему предстояло снова пройти однажды пройденный путь, но уже не ради себя. Ради своих богов, не желающих войны с другим богом и разрушения мироздания. Ради того, чтобы у всех во множестве миров была возможность жить.

Цель его была так велика, что одному человеку она не могла быть по силам…

Ицкоатль вынул из ножен нож и остриём клинка проколол себе ухо, когда солнце полностью поднялось над горизонтом, но ещё не оторвалось от него. Тёплые капли упали на обнажённое плечо, потекли по груди и спине — малая жертва, которую он приносил своим богам, и в какой-то миг вдруг ощутил, что она принимается.

Боги слышали его. Боги ему отвечали.

Он не был одинок.

Глава 22

Заглянув на кухню и предупредив Джизи, что сегодня будет завтракать в городе, Ицкоатль, одетый уже для выхода в город, покинул замок. Городские улицы уже были заполнены народом — торговцами-разносчиками, посыльными, торопящейся на рынок прислугой из Золотого круга, и жителями из районов победнее, спешащими туда же. Его узнавали, в спину то и дело летели возгласы вполголоса:

— Да это же господин Саркан! Тот самый…

На одной из улиц послышался оклик:

— Господин Саркан! Подождите!..

Ицкоатль остановился. Он уже привык к тому, что его называют чужим именем, но порой ему становилось печально на душе от того, что никто, кроме побратима, не назовёт его тем, прежним, родным именем, данным ему отцом и матерью.

К нему торопились двое. Одного Обсидиановый Змей узнал: это был Миклас с его белоснежной шевелюрой. Вторым был уже пожилой мужчина. Явное сходство между ними подсказало Ицкоатлю, что это отец и сын.

— Господин Саркан! — отец Микласа схватил его за руку, тут же отдёрнул свои руки, словно испугавшись, что обожжётся, неловко затоптался на месте. — Ох, простите мою дерзость… Я пекарь, Имрус Батта, отец вот этого охломона, которого вам спасать пришлось…

— Я так и подумал, — Ицкоатль кивнул, про себя удивляясь тому, как пекарь назвал своего сына. — Вы очень похожи.

Ему было чему удивляться. Мешикатль очень любили своих детей. С младенческих ногтей те росли, зная, что они — сокровище, подарок богов, золото и нефрит. А здесь детей часто унижали перед другими, словно они не заслужили ни одного доброго слова. Странный обычай…

— Я хотел поблагодарить вас, господин Саркан, — продолжал пекарь. — Уж не знаю, через что вам и господину барду пройти пришлось, Миклас таких страхов нарассказывал…

— Самое главное — он жив, в своём уме, и снова с вами, — отозвался Ицкоатль. — Надеюсь, больше на такие подвиги его не потянет.

Оба — и отец, и сын — замотали головами, как бы говоря, что уж точно больше никогда не доставят никому таких хлопот.

Попрощавшись с ними, Ицкоатль прошёл сквозь собравшуюся толпу и направился к таверне, которая была уже неподалёку. Люди расступались перед ним и устремлялись к пекарю и его сыну — расспросить про те самые ужасы.

Кончар нашёлся на своём обычном месте — за стойкой. Поздоровавшись с ним, Ицкоатль спросил про своего побратима.

В ответ хозяин таверны показал на проход к жилым комнатам, для разнообразия вслух добавив: "Последняя по правую руку".

Халлар действительно нашёлся в указанной комнате. И было там… Совсем немного вещей для человека, который живёт здесь чуть меньше полного дня. По сути, только гитара и мешок с вещами и говорили о том, что эта комната не пустует.

Сам же бард лежал на кровати и играл какой-то незнакомый мотив. На полу сидел призрачный котёнок и вылизывал шерсть.

— Пришёл? Это замечательно, — опустив приветствие, проговорил Халлар. — Знакомься. Это Элек. Ты его можешь помнить, как скопище мерцающих грибов.

— А я думал, ты ягуарунди завёл, — озадаченно отозвался Ицкоатль, разглядывая котёнка. — Я видел, тут таких много… Кошками называют.

— Таких, как этот, тут совсем нет, — с улыбкой ответил бард. — Присмотрись, сквозь него же пол просвечивает. Но это не главное. Главное то, что он очень полезен.

— Что он умеет? — уточнил Обсидиановый Змей. — Ну, кроме как пугать до смерти?

— Может пугать не до смерти, может вообще не пугать, — усмехнулся бард. — Но самое интересное даже не это. Страх, да и любое сильное чувство, для него еда. С кровью чуть поинтереснее. Она оставляет метку на человеке. И по этой метке он сможет найти меня с любого конца света. И тебя тоже, если ты согласишься на это.

— Мне нужно дать ему немного своей крови? — уточнил Ицкоатль, доставая нож. — Это не трудно. Сегодня я уже принёс жертву богам, могу и Элека накормить.

— Если ты его накормишь, он лопнет мимо шва, — рассмеялся Халлар. — Буквально одну каплю. И у нас появится такой курьер, о котором другие смогут только мечтать.

Обсидиановый Змей кивнул, надколол кожу на запястье и протянул руку с выступившей каплей крови духу. Тот перестал вылизываться, поднял голову, повёл носом…

Кровь исчезла, словно её слизнул невидимый язык. Ицкоатль ощутил странный холодок на месте укола и там, где была проколота мочка уха — след жертвоприношения. Подсохшая кровяная корочка тоже исчезла.

"Привет, странный человек, — услышал Ицкоатль. — Теперь мы с тобой сможем говорить".

Обсидиановый Змей удивлённо поднял брови.

— Ты тоже это слышишь? — спросил он у побратима.