Монарх VI (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

«Император и наследники… Словно три солнца. Одно — мудрое, другое — яркое, третье — неукротимое. И все они горят благодаря той искре, что зажёг Глеб».

Николай, услышав через открытое окно этот шёпот, усмехнулся. Он наклонился к сыновьям и сказал тихо, чтобы не слышали придворные:

— Без него… мы были бы просто людьми. А теперь — мы легенды.

— Но он забрал нашу Настеньку. — делано надул губы Андрей.

— Чтобы сделать ее еще счастливее. — кивнул отец, и по его щеке скатилась скупая слеза.

И в этом зале, где смешивались запахи земного и неземного, где карты показывали невозможное, а смех сыновей напоминал о самом важном, Николай Годунов понял: счастье — это не власть, не богатство, не слава. Это момент, когда те, кого ты любишь, разделяют твою мечту.

Я стоял на краю скалы, вглядываясь в горизонт. Воздух пах дождем и свежесрубленным деревом — так пахло возрождение. Мир после Первых… Он больше не стонал под пятой тирании. Небеса, когда-то разодранные войной, теперь сияли чистым лазурным светом. Реки текли, не отравленные магией угнетателей, а леса шептались листьями, будто благодарили за свободу.

Я прошел через все миры — каждый, что когда-то сковали Первые. От планет, где города висели в кольцах газовых гигантов, до измерений, где время текло вспять. Освобождал, восстанавливал, давал шанс начать заново. Некоторые миры встречали меня слезами, другие — песнями. Но все они теперь были свободны.

Порталы… Я сплел их паутиной между реальностями. Золотые врата, мерцающие у истоков рек, в сердце гор, на площадях столиц. Они соединяли миры не как цепи, а как мосты. Торговцы из кристального царства Элириум везли самоцветы в джунгли Зеркальных Змеев, а мастера с Земли учили жителей Туманных Островов строить корабли. Центром этой сети стала Земля. Мой новый дом. Наш дом.

Я не стремился к трону, но вселенная сама склонила голову. Совет Мудрейших из каждого мира приходил ко мне, но я лишь давал советы. Они правили сами. Я же… стал стражем баланса. Тем, кто следил, чтобы больше никто не возжелал стать «богом».

А потом я вместе с Анастасией вернулся туда, где всё началось.

Родной мир встретил меня пеплом на ветру. Города лежали в руинах, дороги заросли чертополохом, но люди… Они выжили. Когда корабль с алыми парусами — подарок повелителей Огненных Морей — приземлился у стен Первограда, меня ждали.

Либенек, седой, с шрамом через левый глаз, обнял меня так, что хрустнули рёбра. Руагар, всё такой же ехидный, швырнул флягу с пневмопойлом: «Держи, герой, заслужил». Агрета стояла с потертым дамским романом в руках. Риаэль толкал Глена в бок: «Говорил же, вернётся». А он, мой старый друг, просто улыбался, качая головой. Их число сильно поредело, но я был рад и тому, кто остался цел.

Но главное — она. Мирра. Анастасия. Её пальцы вплелись в мои, когда мы поднялись на утёс, где когда-то стоял замок Монархов. От него остались лишь основания стен, поросшие мхом.

— Восстановим? — она прижалась к плечу, и её голос звучал как обещание.

— Не просто восстановим. — Я обнял её за талию, чувствуя, как её дыхание смешивается с моим. — Построим новое. Для всех.

Её губы встретили мои — мягко, как первый снег, и жарко, как вспышка сверхновой. В этом поцелуе была вся боль разлук, вся радость побед и тихая уверенность: мы выстояли.

Внизу, у подножия утёса, уже звенели кирки и смеялись мужчины, таская камни для новой стены. Мир больше не дрожал под сапогами тиранов. Он жил.

А я наконец понял, ради чего прошёл через ад. Не ради власти. Не ради мести.

Ради этого момента. Ради права сказать:

— Мы свободны.

И вселенная, как эхо, ответила ветром, наполненным запахом весны. Это был добрый знак. Близилась новая заря. Я взял жену за руку и открыл портал в домен. Пространство дрогнуло золотой каймой и мы прошли в мой внутренний мир.

Я собирался спуститься с Миррой к замку, когда из-за холма донесся знакомый грохот — смех Ребелла, перекрывающий даже стук молотка.

— Да что ты понимаешь в люльках, старик? — Ребелл, обернувшись в человеческий облик (но с львиным хвостом, который никак не хотел исчезать), тыкал пальцем в эскиз детской комнаты, который Марк держал в руках. — Здесь нужен не розовый цвет, а золотой! Чтобы ребёнок с пелёнок знал: он потомок великих воителей!

— Золотой? — Мила, стоявшая на стремянке с кисточкой в руке, фыркнула. — Ты хочешь, чтобы наш малыш ослеп в первый же день? Марк, не слушай его.

Марк, в фартуке с надписью «Папаша», отхлебнул пива из кружки… Его некогда вечно хмурый лоб теперь был гладким, а в глазах светилась та самая «деформация», о которой он когда-то ворчал — спокойствие.

— Ребелл, если ты ещё раз предложишь повесить над кроваткой меч, я тебя сам в стену забью. — Он бросил взгляд на Веррагора, который, примостившись на бревне, сосредоточенно разглядывал игрушечного дракончика. — И ты, вождь, хватит молчать. Твой совет про «обсидиановые пелёнки» я тоже забраковал.

Веррагор, в нелепом домашнем свитере с оленями (подарок Милы), поднял голову. Его клыки блеснули в улыбке:

— Пеленки — ерунда. Вот тренировочные когти с первого месяца — это важно. — Он протянул Марку крошечные латные перчатки. — Мои кузнецы сделали. Безопасные, но прочные.

— О, спасибо, — Мила спрыгнула со стремянки и забрала перчатки. — Пригодятся, когда он начнёт драться с тобой за печеньки.

Ребелл скрестил руки на груди, явно обидевшись:

— Никто не ценит классику. Ладно, но ковёр из шкуры горгоны я всё равно принесу. Для акустики.

Марк закатил глаза, но вдруг рассмеялся — громко, искренне, как не смеялся раньше.

— Ладно, старина. Только горгону выбирай помягче. А то мой сын… — Он запнулся, впервые произнеся это слово вслух, и потёр переносицу. — Он, наверное, будет упрямым, как ты.

Ребелл хмыкнул, но вдруг обнял Марка одной лапой, чуть не сломав ему рёбра:

— Твой ученик тебя перерос. — кивнув в мою сторону, сказал лев. — Теперь сам отцовство потянет. А я… — Его голос дрогнул. — Я буду учить его охотиться на дурацких трёхглазых кроликов.

— Только не на моём участке! — Мила пригрозила кисточкой, но глаза её светились.

А я стоял в стороне, обняв Мирру, и думал: вот оно — настоящее чудо. Не титаны, не боги, а вот эти кривые стены, смех и пререкания о коврах из горгоны.

Марк обернулся, поймав мой взгляд, и поднял кружку:

— За Глеба. Который, видите ли, всю вселенную спас, а нам тут с горшками разбираться.

— За Глеба! — подхватили остальные, а Веррагор добавил:

— И за то, чтобы его правление было справедливым и мягким.

Я только рассмеялся. Пусть ругаются, строят, спорят. Ведь это и есть мир — не идеальный, не сказочный, но наш.

На рассвете, когда первые лучи солнца пробивались сквозь туман над тренировочным полем, Артур уже стоял в центре площадки, затянутый в кожаную броню. Его меч, старый верный клинок, сверкал в утреннем свете, а глаза горели привычной решимостью.

— Снова встал раньше всех, — раздался голос Лиры. Она подошла к нему, перекидывая винтовку через плечо. Её волосы были собраны в высокий хвост, а на губах играла лёгкая улыбка. — Ты бы хоть кофе выпил перед тем, как всех муштровать.

— Кофе — для слабаков, — парировал Артур, но уголок его рта дрогнул. — А ты, как всегда, опаздываешь.

— Я не опаздываю, я создаю интригу, — она подмигнула ему и бросила мешок с тренировочными мечами на землю. — Ну что, командир гвардии, готов показать новобранцам, как надо драться?

Артур фыркнул, но уже через минуту они стояли друг напротив друга, мечи в руках, а вокруг них собрались молодые воины — те, кто мечтал служить в личной гвардии Императора Вселенной.

— Смотрите и учитесь, — сказал Артур, делая первый выпад.

Лира парировала с лёгкостью, её движения были точными и грациозными. Они сражались, как танцоры, каждый удар, каждый блок — часть давно отрепетированного спектакля.