Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

— А ты кто вообще, мил человек?

— Пришлый балабол, — торжественно представился Даня с таким видом, будто у него в каждом кармане находилось по королевству.

Старушки переглянулись и что-то экстренно просигналили друг другу глазами.

— Годится, — решились они.

Ну конечно, подумала Поля, плевал Даня на всякие предупреждения и намеки, мол, хорошо бы ему убраться из Лунноярска побыстрее. Возня с духами — вот что действительно занимало его, он просто не мог пройти мимо тех, кому мог хоть как-то помочь.

И она уселась на скамейку под деревом, прекрасно понимая: где пара старушек — там и вся улица.

Глава 26

И действительно, старушки с тележкой привели с собой множество других старушек и старичков. Да позднего вечера Даня ворковал и ворковал, договариваясь с духами о том и этом. У кого-то вьер поселился в саду да скрипел по ночам, нагоняя столько жути, что куры перестали нестись. Другие пытались задобрить своих гортов, третьи — тодисов, ведь с возрастом здоровье требовало все больше забот.

Поля весь день ходила за Даней по пятам вместе со стайкой любопытных ребятишек, лузгала семечки и закусывала незрелыми кислейшими яблоками.

Было уже совсем темно, когда они намылись в хорошо протопленной баньке, поужинали пересыпанной укропом картошкой и тяпнули по стопочке облепиховой настойки («для пущего сна», как заверили их старушки).

Кровать им досталась знатная — с вышитыми простынями и лоскутовыми одеялами, со старинными вензелями и пуховыми подушками.

— Супружеская, — гордо представила ее шляпочная старушка. — Мы с Васькой тридцать лет на ней почивали, пока он не ушел вслед за богами.

Хозяйки оказались подружками-вдовами, коротавшими свою старость под одной крышей.

— Хорошо-то как, — простонал уставший Даня, раскинувшись на супружеской кровати руками и ногами. Поля примерилась и легла прям на него — ну не ютиться же теперь в уголочке. Он засмеялся и тут же ее облапал.

Она пахла березовыми вениками, почему-то молоком и солнцем.

Даня был рад, что мелкая работенка для старичков Лунноярска выжала из него все силы. Слишком много разных чувств и мыслей зрело и бродило в его голове.

Прежде ведь он и знать не знал, что княгиня любила его так сильно, что сошла с ума от разлуки. Вероятно, это не имело значения — вряд ли они когда-нибудь увидятся, — но самым непостижимым образом что-то меняло.

Вдруг эта штука с любовью удастся снова, и Поля все же расколдуется каким-то неведомым образом.

А ведь расколдоваться надо и ему самому тоже, осенило Даню, когда он уже почти задремал в тепле и нежности Поли под боком. Проклятие, тьфу на него, это мелочи, одно хорошее предательство — и все пройдет. Но вот что важнее: сможет ли он сам любить Полю десятилетие за десятилетием, да так, чтобы не жалеть о поспешной свадьбе и не раниться об ее холодность.

Противный старикашка Постельный сказал, что Даня живет за двоих. А любить ему тоже предстоит за двоих? Каких же духов тогда задобрить, чтобы не закопать себя в обидах и бесплодных ожиданиях? Где найти силы, чтобы не перестать улыбаться и радоваться каждому дню?

— А мы не боимся, — вдруг спросила Поля совершенно ясно, словно тоже лежала без сна, — что тебя вдруг похитит ропщущий внук старейшины да как посадит всеми править?

— А? — всю политическую лабуду Даня благополучно пропустил мимо ушей и почти сразу забыл. — Так он меня хоть где найдет, если ему приспичит. Князь упорно меня сюда пихал, а старик Постельный упорно отсюда выпроваживал — ладно, мне до их возни нет никакого дела. А вот что важно: у нас закончились деньги, и их надо раздобыть перед новой дорогой.

— Деньги? — Поля стремительно села на кровати. — Да у меня же полно денег.

Золотистые искорки заботливого горта старушек-подружек мягко подсветили ее волосы и лицо. Даня только сейчас заметил, что левое Полино плечо темнее правого — специфичный загар водителя. Тонкая майка была свободной, перекрутилась на талии, и очень хотелось расправить все складочки, но Даня вдруг забоялся к ней прикасаться. Кровать показалась слишком тесной, а голая коленка, беззаботно прижимающаяся к его боку, начала жечь огнем. Вспышка желания накрыла так внезапно и остро, что Даня едва не решил: а, шайн с ним, помрет так помрет, но помрет, целуя Полю.

И тогда мертвая старушка в ее голове восторжествует: она же предупреждала, что от любви сплошные хлопоты. Такие мысли малость его отрезвили.

— Батюшки, — пробормотал он, — деньги у нее есть, это я удачно женился! Но ведь нужен еще дом, сад, дети какие-нибудь…

— Дом? — в голосе Поли прорезался ужас. — Место, где ты заперт год за годом?

Даня отчетливо вспомнил жалкую избушку в лесу, в которой Поля провела мунн знает сколько десятилетий, если не столетий, и ему поплохело.

Он покрутил на пальце неброское колечко, стоившее целое состояние. Руны внутри ободка защищали владельца от продолжения рода, и в пещерах Даню несколько раз охватывало шальное желание снять это колечко. Тогда он вообще плохо соображал и был словно во хмелю.

Тоска по ушедшему — всему — отзывалась ломотой в теле.

— Мне нравится бродяжничать с тобой, — сказала Поля, — это весело. Нравится, что мы все время ночуем в разных кроватях и в разных домах. Люди, которых мы встречаем и с которыми тут же расстаемся. Я многое вижу и многое слышу, я как будто становлюсь настоящей. Если однажды ты исчезнешь, то мне сложно будет придумать, куда идти дальше.

— Это пугает тебя?

— Сбивает с толку. У меня же должно быть что-то свое, у каждого человека есть. Раньше были грузовики с товарами, а теперь — ты. Но люди так хрупки, — ее голос постарел и погрубел, в нем зазвучали отголоски волчьего безнадежного воя, — так ненадежны.

Изыди, старуха, разозлился Даня, но не стал говорить это вслух. Что толку, если Поля не может просто взять и вытурить первую жрицу прочь.

Удивительная вышла из них парочка: он проклят, а она делит свою голову с ворчливой каргой.

— Ты чувствуешь это? — спросил он, протянув все же руку к ее волосам. — Что-то изменилось в тебе после пещер?

— Что-то изменилось, — согласилась она, — внутри пещер. У меня из ниоткуда вдруг появилось столько желаний, а сейчас я даже не могу их вспомнить.

— И чего же ты хочешь сейчас?

Поля перехватила его запястье, подвинулась так, чтобы заглянуть в глаза, — серьезная и немного встревоженная.

— Хочу быстрее уехать из Лунноярска, — сказала она, — мне здесь тесно и беспокойно. Так и кажется, что ты вляпаешься в какую-то ловушку.

И хотя это было совсем не то, о чем мечталось Дане, он ответил:

— Ладно. Завтра же утром. — И беспомощно зажмурился, когда Поля легла снова, нисколько не думая о том, как делает ему жарко и даже немного больно.

— Ты посмотри, опять они здесь, — раздраженно сказал Даня, когда они позавтракали караваями и, душевно распрощавшись со старушками, вышли на улицу.

Поля окинула взглядом небольшую очередь разномастных горожан, которые ждали пришлого балабола, чтобы разрешить свои дела с духами.

— Да нет же, — Даня за подбородок повернул ее лицо к небу, — вон они, голубчики, ручные мунны старейшин! Опять слетелись.

Она старательно таращилась в воздух, но, кажется, никого не видела.

— Это диво-то не диво, — пробормотала Поля, — ты устроил такой переполох вчера, что найти тебя легче легкого.

— Мунны следят не за мной, душа моя, а за тобой. Это ты приемная дочь князя и заложница Верхогорья, это тебя старейшины стерегут.

Она только философски пожала плечами и снова посмотрела на очередь:

— Почему в Верхогорье так мало других разговаривающих с духами?

— Потому что последние пятнадцать лет люди здесь выживали изо всех сил, некому и некогда было тратить годы на обучение этой вроде бы не самой полезной профессии. Полюшка, ну не могу я просто пройти мимо этих несчастных.