Ворон, который меня пленил (СИ) - Началова Екатерина

При звуке этого имени Наяр поморщился. Двадцать четыре года прошло, а Таора он недолюбливал до сих пор. Не в силах больше сидеть, старший лорд поднялся, и еще раз измерил комнату в длину. Все так же шесть шагов, но быстрее. Каждый шаг — буква. Р.Е.Й.Т.О.Р!

— Он сказал, что за такие проделки вздернул бы меня на ближайшем дереве, но у него завалялся должок к маме, — невозмутимо сообщил Рейтор, наблюдая за отцом. — Так что и у Волков нет ко мне мести, след они потеряли. Кстати, что за должок?

— Ч-ч-п-т! Лучше не знать! — сквозь зубы процедил его отец. Пройдя еще пять шагов, он недоверчиво развернулся на сына.

— Кто ты, Ворон? Кто и куда дел того моего сына, который предпочитал все решать дракой? Где он?

Рейтор серьезно посмотрел на отца.

— Немного постарел.

В убежище дрова ссыпали через скрытое отверстие с другой стороны горы. Блестящие огненные искры низко порхали по воздуху и, опускались на пол, догорая там. Рейтор заговорил первым.

— Как ты там очутился? В купальне. Ты ведь не помнил, я не снимал покров.

Он спрашивал об этом впервые.

Наяр пожал плечом.

— Оставил несколько меток себе… О тебе. Отпускать тебя на Совет одного было безумием… — он на мгновение посмотрел вниз. — Ты не хотел это понимать.

— Ты следил?

— Да.

«Я был не один», — осознал Рейтор, ощущая, как в груди цветком разворачивается что-то теплое и радостное.

— Если хочешь знать, убить тебя просто, — ровно заговорил Наяр, покачивая ногой. — Всего лишь нужно подготовить линию из нескольких убийц, стоящих друг за другом. В твоем случае нужно не меньше десятка, но это вполне выполнимо.

Ребро мешало напрягать мышцы живота, и пришлось только улыбнуться, хотя хотелось смеяться.

— Есть еще способ, реальный. Любой медленный яд с накапливающимся действием. И твои перья не помогут, — Наяр резко посмотрел на сына. — Следи за питанием.

Посерьезнев, Рейтор кивнул.

— Прости, пап… — вполголоса сказал он. — За… Да за все. Я не мог поступить иначе. И не думал, что… Прости.

Говорилось трудно.

— Я понял, — коротко отозвался отец, глядя в огонь.

Недоговоренное между ними витало в воздухе, проявляясь как искры, не требуя дополнительных слов.

— Знаю, что должен был зачистить охрану, но тогда пришлось бы и ее. Но она… Это слишком, это…

— Святотатство, — договорил за сына Наяр. Он опустился на соседний стул, уже совершенно успокоившись.

Рейтор кивнул.

— Может из-за этих двенадцати раз не могу… — снова заговорил он, не произнося слово «смерть». — Каждый раз сжирает, пережевывает, переваривает, а выплевывает обратно уже другим. Слабее…

— Возрождаться — не слабость, — отрезал Наяр, барабаня пальцами по подлокотнику. — Иное. Помнишь историю Джа? Что дед ее с ней не церемонился, подкараулил одну…

Недоуменно глянув на отца, Рейтор дернул плечом, выдохнул и впервые светло улыбнулся.

— Естественно, помню. Тысячу раз слышал. Подкараулил одну, взметнулся в небо и камнем вниз упал. Будешь моей? Вот так сказал.

Синхронно закончив историю, они улыбнулись. Джа всегда рассказывала ее одними и теми же фразами. Глаза Рейтора посветлели при мысли о сгорбленной язвительной старушке, которая без устали нянчила его девять лет жизни, нещадно подпаивая целебными отварами.

— Есть кое-что, чего ты не знаешь. Никто не знает, — Наяр говорил с полуулыбкой. — Ты, я, твоя мать… Мы смески, все мы. Джа призналась перед тем, как улетела… Дед, о котором говорила Джа, был из Фадии. Я не знаю подробностей. Знаю, что кровь с ним она так и не смешала… А сына втихую родила.

Рейтор нахмурился, а затем развернулся на отца.

— Шутишь?! Но… Что?! От фадийца? Как это скрыли?

— Как-как… Обычными методами. Отрицали… Рыжий подкрашивали. Выдирали, если надо, сбривали. Платки, повязки… А тем, кто приглядывался и болтал, помогали замолчать силой. Через несколько поколений остались только сны. В конце концов черный и настойчивость побеждают любой цвет.

Он поймал ошарашенный взгляд сына.

— Я тоже не сразу поверил. А потом… Я видел во сне твою мать и не смог отмахнуться. Ты видишь Касию… — Наяр улыбнулся. — Ведь видишь?

Искры взвивались в воздух, дрова потрескивали, но Рейтору казалось, что трещит он сам. Влажные глаза Касии, розовые губы, нежные линии ключиц, ее дыхание по ночам, тонкий запах подснежников. Капля пота проступила на затылке и влажно покатилась по позвоночнику.

— Каждый день…

Глава 36. Снова

Первые дни после раскрытия Данаи шли напряженно, нервно, в постоянном ожидании, но затем замедлились и потекли в привычной скорости. Бюро снова заработало. Вестники начали доставлять посылки, я стала заполнять книгу, а на место Данаи пришла новая приемщица, которую заранее тщательно проверили со всеведущим. Но я все равно перестала отстаивать воду, пила только проточную, с осадком. Может я однажды умру от нее, но хотя бы не так быстро, как от отравы.

Все стало почти как раньше, но совсем не так. Утром я часто ловила себя на том, что смотрю на дверь, ожидая увидеть знакомую фигуру. Сердце замирало при каждом хлопке крыльев, но это всегда оказывался кто-то другой, знакомый. Я же знала, что мне нужен тот, чьего лица я не помню и чьего голоса не знаю. Странное ощущение — с надеждой смотреть на незнакомцев и пытаться увидеть.

Двенадцатый… Я могла закрыть глаза и вновь ощутить его прикосновения, услышать шепот, почувствовать, как его руки гладят мои волосы. В такие моменты я остро жалела, что не могу вспомнить его лицо — только размытый силуэт, тепло кожи и жадно-нежные губы. Я ругалась с памятью, силясь приоткрыть наброшенный на нее покров. Как я могу помнить такие детали, но не помнить самого главного? Как могу скучать по тому, кого даже не помню? Спала я теперь без снов, подозревая, что и тут двенадцатый постарался.

Мне остались только мелочи, которые звенели на паутине сознания, словно застрявшие в паутине мошки. Я дорожила ими. Первой мелочью была его рука на спине. Не давящая и не безвольная. Такая не разжимает пальцы от одного слабого движения, но и не пытается сломать. Второй мелочью стала пыль в подсобке: я полюбила вдыхать ее запах и чихать. Третья — перчатки. Я помнила, как раздраженно двенадцатый снимал их. Наверное, его они донимали, зато мне стали нравиться. Я даже приобрела пару, но носила только одну: обрезала у нее кончики пальцев, надевала на правую руку и тайком гладила себя, представляя, что это он, его прикосновение.

Мари меня жалела. В бюро были уверены, что всеведущий мною воспользовался. Я ощущала кислую жалость от вестников: они начали обращаться ко мне несколько иным тоном, свысока… В их глазах я стала жертвой. Конечно, я обязательно бы поддалась сомнению, ведь у меня были причины сомневаться. Он был, но пропал, а я… Таких как я называют долгосидками или перезрелыми, застойными еще… Только вот каждое утро на протяжении следующих пятнадцати дней, я находила на окне подснежники. Я караулила, надеясь, увидеть Его, но цветы каждый раз приносили птицы.

На шестнадцатый день на окне вместе с цветком я обнаружила неподписанную записку:

Сегодня на посиделках.

Щеки горели с утра и до конца дня. Аний даже поинтересовался, не заболела ли я. Что я могла ответить?

Да… Нет…

Меня выкручивало от нетерпения, беспокойства. От радости, что Он назначил встречу. От страха, что его могут поймать, ведь могут, ведь ищут за незаконное воздействие. Вдруг это ловушка? А если за мной следят?

До вечера я дожила с трудом, а затем, оглядываясь и петляя, улетела на посиделки в общий дом. В тот самый, куда случайно попала месяц назад с Мари, где мою руку — я помнила ощущения — крепко поймала мужская рука в перчатке.

Прилетела я рано. Общий дом был еще не разогрет, пуст и только-только просыпался. Гостей толком не было, внутри суетился только Ирен, да несколько старших. Периодически дверь приоткрывалась, внутрь заглядывал чей-то любопытный глаз и тут же исчезал: немногие хотели стоять в пустом зале, большинство планировали войти в разгар уже готового веселья, а не трудиться над его созданием. Я прибилась к старшим. Бралась за все — закрывала коврами окна, мела пол, носила бузу, помогала двигать скамьи. То и дело поглядывая на дверь, я громко смеялась, создавала много шума и даже кокетничала, от чего Ирен тут же назначил меня хозяйкой посиделок. Себя он назвал хозяином, и непринужденно вертелся поблизости.