Двойник короля 14 (СИ) - Скабер Артемий

— Суд, — ответил юрист механическим тоном.

— Что вам приказали?

— Представить ваши интересы.

— Вы связаны какой-то клятвой?

— Только преданности государству и суду.

— Каковы мои шансы, что я выиграю?

— Нулевые, — ответ прозвучал без эмоций. — Как я понял, у обвинения есть доказательства, которые вы не сможете опровергнуть. Ваш Сюсюкин мог бы поиграть с его знаниями старых законов. А вы?.. Я? Кто-то другой?.. Вряд ли.

— Что советуете?

— Перед слушанием поговорить с обвинением и пойти на сделку. Уверен, я смогу выторговать вам жизнь, сохранение всех ваших денег. Но титул, земли, жила — увы, всё перейдёт государству.

— Без вариантов?

— Я их не вижу. Пусть и не лучший адвокат, но кое в чём разбираюсь. Знаю, когда есть шансы, а когда они отрицательные. У вас второй случай.

О, рост! Сначала нулевые, а теперь отрицательные. Математика у них интересная.

Я достал из его тела иголку правды. Мужик вырубился и лёг на стол лицом вниз, через двадцать минут пришёл в себя.

— А? — вскочил он, оглядываясь по сторонам.

— Вы уснули, — улыбнулся я. — Видимо, тяжёлый день.

— Если бы… — протёр глаза Краснобогатько. — Сложные годы. Вот документы, — достал из портфеля смятые бумаги. — Нужно их подписать, чтобы я смог представлять вас в суде. Также я принесу вам временную клятву, на тот период, пока идёт процесс.

— Благодарю, — кивнул в ответ. — Но я, пожалуй, сам.

— Но!.. — тут же попытался возразить адвокат.

— Всё в порядке, — остановил его поднятой рукой. — Как видите, с моими… юристами случается всякое. Уверен, что вас заставили взять моё дело, поэтому упрощу жизнь вам и себе. Я сам буду защищать свои интересы в суде.

Мужик облегчённо выдохнул. На его лице отразилась неприкрытая радость.

— Как скажете, граф, — поднялся он, собирая бумаги. — Желаю вам удачи!

Краснобогатько постучал в дверь, и её открыли почти мгновенно. Через пару секунд я остался один.

Значит, даже нормального адвоката прислали? Неплохо! Хотели, чтобы я согласился на сделку, отдал всё в обмен на жизнь. Думают, что испугаюсь и сдамся?

Пальцы постучали по матрасу. Я поднялся и подошёл к столу. Из пространственного кольца достал лист с гербом Амбиверы. Бумага была особенная — плотная, с едва заметным перламутровым отливом. Аккуратно разложил её на столе, расправил углы. В папке Сюсюкина нашёл карандаш.

Кинжал из пространственного кольца скользнул в руку — лезвие холодное, острое. Полоснул себе ладонь быстрым движением, а перед этим снял защиту своей кожи. Боль резанула, но терпимо. Кровь выступила тёмно-красными каплями. Я собрал небольшую лужицу в ладони, ткнул грифель в красную жидкость. Карандаш пропитался кровью, оставлял на бумаге следы тёмными, почти чёрными буквами. И я начал писать медленно, выводя каждый символ с особой тщательностью.

Слова ложились на бумагу тяжело. Каждая буква требовала усилий, словно я выцарапывал их на камне. Кровь густела, приходилось снова макать грифель.

Когда закончил, пробежался взглядом по тексту. Вроде всё. Бумага тут же засветилась — сначала тускло, потом ярче. Буквы, написанные кровью, вспыхнули золотым огнём. Лист задрожал в воздухе, поднялся на несколько сантиметров над столом, потом вспыхнул. Яркая вспышка на долю секунды ослепила меня. Когда зрение вернулось, от письма остался лишь пепел — серая пыль осыпалась на столешницу.

Я убрал остатки крови с руки рукавом, промыл стол водой из кувшина, вытер насухо. Следов ритуала не осталось.

Завалился на кровать. Пружины заскрипели под весом. Всё, что мог, я сделал. Если Амбивера получит послание, они среагируют, если нет — буду выкручиваться сам. Осталось дождаться завтра.

Закрыл глаза и попытался уснуть. Сон приходил тяжело. Мысли крутились, не давая покоя: Сюсюкин, суд, враги, планы мести…

Проснулся раньше, чем принесли завтрак. В камере по-прежнему царил полумрак. Подъём оказался тяжёлым: тело затекло за ночь, мышцы ныли. Прошёлся по камере, размялся. Четыре шага туда, четыре — обратно.

В замке загремели ключи, дверь отворилась. На пороге стоял охранник с подносом.

— Завтрак, — буркнул он и поставил еду на стол.

Овсяная каша в металлической миске, компот в стакане — мутный, сладковатый. Белый хлеб, уже немного зачерствевший. Аппетитного мало.

Есть не хотелось. Желудок скрутило от нервного напряжения. Я попробовал ложку каши — безвкусная, липкая. Отодвинул миску. Компот оказался чуть лучше. Кисловатый привкус яблок, много сахара. Допил до дна, а вот хлеб не тронул.

Через тридцать минут меня выпустили. В коридоре ждали два охранника — здоровые парни в тёмной форме, с автоматами на груди, дубинками на поясах. Лица каменные, профессионально безэмоциональные.

— Граф Магинский, пройдёмте, — сказал вежливо старший.

Меня сопроводили до зала суда. Длинный коридор, множество дверей с номерами. Здание жило своей жизнью — слышались голоса, скрип половиц, звук печатных машинок.

У зала номер тринадцать нас встретили уже другие люди. Проверяли документы снова, хотя вчера уже всё досмотрели. Размахивали жезлами-детекторами, щупали одежду.

— Руки в стороны, — приказал один из них.

Я покорно расставил руки. Металлический жезл прошёлся вдоль тела, несколько раз пискнул. Мужики переглянулись, но ничего подозрительного не нашли.

Наконец, меня пустили внутрь. Я прошёл и занял своё место за столом защиты. Стул жёсткий, неудобный, столешница покрыта царапинами и пятнами от чернил.

Зал выглядел по-другому. Вчерашние присяжные исчезли, словно их и не было, вместо них сидели другие люди — мужчины в военной форме. Ордена на груди блестели в свете люстры, выправка кадровых офицеров читалась в каждом движении. Но что-то в их позах настораживало: слишком напряжённые плечи, слишком внимательные взгляды. Это были не простые военные, вызванные по долгу службы, а хищники, изучающие свою добычу.

Майор тут же оказался рядом. Его улыбка стала ещё шире, в глазах плясали довольные огоньки.

— Граф Магинский! — обратился он с деланным сочувствием. — Примите соболезнования.

Я поднял бровь. Что ещё за театр? Интуиция забила тревогу: слишком много радости в голосе для человека, который должен соболезновать.

— Ваш адвокат сегодня ночью скончался в больнице от полученных травм, — добавил он, наблюдая за моей реакцией с нездоровым интересом.

Кивнул и сдержался. Внутри полыхнула такая ярость, что чуть не врезал ему в морду. Молодое тело требовало выхода эмоций, руки сжались в кулаки до побеления костяшек.

«Неужели не сработало?» — промелькнуло в голове. Сжал кулак сильнее и выдохнул медленно. Ничего, мне ещё ответят за смерть адвоката. Теперь это дело принципа.

— Всем встать! — огласили в суде.

Я поднялся вместе с остальными. Зал наполнился шорохом одежды, скрипом стульев. Атмосфера стала официальной, торжественной.

— Мы продолжаем процесс, — заявил мужик в мантии громким голосом. — Разрешите представить официальных присяжных по делу империи против графа Магинского Павла Александровича.

Его голос эхом отдавался от высоких стен зала. Каждое слово падало в тишину, как камень в воду.

— Граф Шереметев — воевал на турецкой границе. Князь Багратион — участвовал в подавлении восстания. Барон Нессельроде — служил в гвардии. Суд переквалифицирован в суд равных, так как Магинский военный и потребовал именно такой формации.

Тем временем я изучал этих военных земельных аристократов.

Граф Шереметев сидел по центру. Мужчина лет пятидесяти, с седой бородой и шрамом на левой щеке. Ордена на груди, спина прямая, взгляд внимательный. Руки лежали на столе спокойно, но пальцы были покрыты мозолями. Настоящий боевой офицер, прошедший огонь и воду. Но в его глазах читалось что-то ещё. Усталость? Разочарование? Он смотрел на меня не как на преступника, а как на загадку, которую предстоит разгадать.

Князь Багратион моложе — около сорока. Тёмные усы аккуратно подстрижены, холодные серые глаза, как у хирурга за работой. На мундире — ордена за подавление мятежей — целая коллекция. Лицо жёсткое, непреклонное. Таких ставят командовать штрафными батальонами, где не до сантиментов. В его позе читалась готовность к жестокости. Руки сцеплены на груди, подбородок приподнят. Он изучал меня с профессиональным интересом палача, оценивающего объект работы.