Вишневый сад для изгнанной жены дракона (СИ) - Влади Мира

Сад шепнул мне, что всё будет хорошо, и я, смеясь, вернулась к своим счетам. Пусть дети учатся быть драконами — с Эстер они точно не пропадут.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ СЦЕНА №3

Темный вечер окутал поместье, и сад дышал прохладой, усыпанный лепестками вишен, что падали, как первый снег. Я сидела на крыльце, глядя, как Лилиана бегает по двору, ловя светлячков и складывая их в стеклянную банку, которую ей дала Эдвина.

Эйдан сидел рядом со мной на ступеньках, необычно молчаливый. Его глаза, так похожие на мои, но с золотистыми искрами, задумчиво следили за сестрой. В последнее время он стал задавать вопросы — острые, как маленькие стрелы, которые я не всегда знала, как отразить.

Раэль был в поместье, вернувшись из столицы на пару дней. Он возился в сарае с Томасом и Лукой, проверяя новые бочки для вина, но я чувствовала, что скоро он придёт к нам.

Эйдан вдруг повернулся ко мне, сжимая в руках деревянный меч, который Раэль вырезал для него.

— Мама, — начал он, и его голос был тише обычного, — почему у меня глаза не как у папы? У Лилианы — как у него, карие. А у меня — как у тебя. Я в книжке читал, что всем детям драконов глаза папы достаются, а мне нет…

Я замерла, сердце сжалось. Этот вопрос был неизбежен, но я всё равно не была готова. Эйдан смотрел на меня, и в его взгляде была не просто детская любознательность, а что-то глубже — желание понять, кто он. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как сад шепчет мне: «Будь честной».

— Сынок, — начала я, положив руку на его плечо, — ты прав, твои глаза как мои. И… есть причина, почему они не как у папы.

Он нахмурился, его пальцы крепче сжали меч.

— Какая? — спросил он, и в его голосе мелькнула тревога.

Я хотела ответить, но тут за спиной послышались шаги. Раэль вышел из сарая, вытирая руки тряпкой. Его рубаха была испачкана смолой, волосы растрепаны, но он улыбнулся, увидев нас.

— Что за серьёзные лица? — спросил он, подходя и садясь на ступеньку рядом с Эйданом. — Опять Эстер научила вас какому-нибудь трюку?

Эйдан покачал головой, не отводя от меня взгляда. Раэль заметил его напряжение и посмотрел на меня, его брови слегка приподнялись.

Я кивнула ему, без слов говоря, что пришло время. Он сглотнул, но его рука мягко легла на спину Эйдана, как будто давая ему опору.

— Эйдан, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал, — ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. И папа тоже тебя любит. Но… Раэль — не твой отец по крови.

Эйдан замер, его глаза расширились. Он посмотрел на Раэля, потом снова на меня, и я видела, как в его голове кружатся вопросы.

— Что значит… не по крови? — спросил он, и его голос стал тоньше, почти испуганным.

Любимый кашлянул, его рука на плече Эйдана стала чуть твёрже, но всё ещё ласковой.

— Это значит, малыш, — начал он, и его голос был тёплым, но серьёзным, — что ты родился у мамы, когда мы с ней ещё не были вместе. У тебя был другой отец… но я выбрал быть твоим папой. И я никогда не жалел об этом.

Эйдан моргнул, его губы задрожали. Я чувствовала, как моё сердце рвётся, но я продолжала:

— Твой настоящий отец… его звали Сэйвер. Он был сложным человеком. Он сделал много ошибок, и одна из них причинила мне боль. Но из этой боли родился ты, Эйдан. Ты — лучшее, что могло случиться. И когда я встретила Раэля, он полюбил тебя, как своего сына.

Эйдан смотрел на Раэля, и я видела, как он пытается осмыслить услышанное. Его маленький кулак сжал меч, а потом он тихо спросил:

— Ты… не мой настоящий папа?

Раэль наклонился к нему, его глаза, карие и тёплые, встретились с голубыми глазами Эйдана.

— Я твой папа, Эйдан, — сказал он твёрдо, но мягко. — Настоящий или нет — это не кровь решает. Я был с тобой, когда ты учился ходить, когда ты впервые сказал «папа». Я учил тебя держать меч, читал тебе сказки, даже когда ты притворялся, что засыпаешь. И я всегда буду с тобой. Ты мой сын.

Глаза Эйдана наполнились слезами, и он вдруг бросился к Раэлю, обняв его так крепко, что тот слегка пошатнулся. Я прижала руку к губам, чувствуя, как слёзы жгут мои глаза.

Раэль обнял Эйдана, прижимая его к себе, и я видела, как его плечи расслабились, будто он боялся, что мальчик отвернётся.

— Я не хочу другого папу, — пробормотал Эйдан, уткнувшись в рубаху Раэля. — Ты мой.

— И ты мой, — ответил Раэль, его голос дрогнул, и он поцеловал Эйдана в макушку.

Я придвинулась ближе, обнимая их обоих. Эйдан повернулся ко мне, его щёки были мокрыми, но он уже не выглядел потерянным.

— Мама, а тот… Сэйвер… он был плохим? — спросил он, и его голос был таким маленьким, что я едва сдержала рыдание.

— Он… не был плохим, — сказала я, подбирая слова. — Он был слеп к тому, что важно. Но он заплатил за свои ошибки, и я верю, что он нашёл покой. А ты, Эйдан, — ты лучшее, что он оставил миру. И мы с папой гордимся тобой.

Эйдан кивнул, вытирая слёзы рукавом. Он посмотрел на Раэля, потом на меня, и вдруг улыбнулся — той улыбкой, что всегда заставляла моё сердце петь.

— Хорошо, — проговорил он. — Но ты всё равно будешь учить меня драться на мечах, пап?

Раэль рассмеялся, и этот звук разогнал тени вокруг нас.

— Конечно, малыш. И я ещё сделаю из тебя лучшего фехтовальщика в Империи.

Лилиана, заметив нас, подбежала с банкой светлячков, её венок съехал набок.

— Почему вы обнимаетесь? — спросила она, надув губы. — Я тоже хочу!

Мы рассмеялись, и Раэль подхватил её, усаживая к нам. Я обняла их всех, чувствуя тепло сада, что обволакивал нас, шепча, что всё правильно. Эйдан прижался ко мне, всё ещё держа свой меч, и я знала: он справится. Он был нашим сыном — моим и Раэля, независимо от крови.

Светлячки мерцали в банке, сад пел свою колыбельную, и мы сидели вместе, пока луна не поднялась выше, освещая наш маленький, но нерушимый мир.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ СЦЕНА №4

Очередной тёплый вечер окутал поместье, и сад был тих, лишь лёгкий ветер шевелил вишнёвые ветви, роняя лепестки на землю. Я сидела у старого дерева — того самого, где много лет назад нашла Варину, — и мои пальцы бессознательно касались земли, чувствуя пульс магии сада. Эйдан и Лилиана спали в доме под присмотром Эдвины, а Раэль всё ещё был в столице, разбираясь с очередным указом. Сегодня я чувствовала себя странно — не тревожно, а… тоскующе. Словно сад звал меня, но не для предупреждения, а для чего-то другого.

Я закрыла глаза, позволяя магии сада течь через меня. За эти годы я научилась не просто просить, а слушать его, как старого друга. Его корни шептались, его листья пели, и я чувствовала, как моя душа сливается с ним.

Внезапно воздух стал теплее, и перед моими глазами начали формироваться образы — неясные, словно дым, но всё более чёткие. Я замерла, сердце заколотилось, когда поняла, кого вижу.

Мои родители. Мама, с её мягкими каштановыми волосами и тёплой улыбкой, стояла рядом с папой, чьи голубые глаза, так похожие на мои, сияли гордостью. Они были такими, какими я их помнила — молодыми, полными жизни, но их фигуры были сотканы из света, будто сад сплёл их из своих воспоминаний. Я ахнула, прижимая руку к груди.

— Мама… папа… — прошептала я, боясь, что образы исчезнут.

Мама шагнула ближе, её рука, прозрачная, как лепесток, коснулась моей щеки. Я не почувствовала прикосновения, но тепло разлилось по коже, как солнечный луч.

— Айрис, девочка наша, — сказала она, и её голос был мягким, как колыбельная, что она пела мне в детстве. — Ты так выросла.

Папа улыбнулся, скрестив руки, и я заметила знакомый прищур, который появлялся, когда он был доволен.

— Мы всегда знали, что ты станешь особенной, — сказал он, его голос был глубоким, с лёгкой хрипотцой. — Но ты превзошла все наши мечты.

Я покачала головой, слёзы жгли глаза. Я не видела их с тех пор, как они умерли, когда я была ещё юна. Их лица, их голоса жили в моей памяти, но теперь они были здесь, в саду, который они любили так же, как я.