Незваная (СИ) - Скворцова Ксения

На следующий день Ратмир уехал за кречетами на дальнее помчище.

***

Мстиша и не заметила, как пролетело лето. Страда завершилась, борода Великому Пастуху была с причитающимися почестями завита, и вместе с телегами, нагруженными хлебом, и нагулявшей за лето жир скотиной в усадьбу пришли достаток и сытость.

Но лица домочадцев и челяди светились ещё какой-то тайной, заветной радостью. О таком добрые люди не говорят вслух, чтобы, не приведи Пряха, не спугнуть счастье и не навлечь беды. Мстислава, слишком хорошо изучившая Векшу, знала наверняка. Да и какие тут могли быть сомнения: и без того пригожая, нынче она сияла — не ярко и остро, как звезда, а ровно и спокойно, как лучина, разгоняющая ночной мрак. Если кому-то нужно было иное подтверждение Векшиной непраздности, то следовало просто взглянуть на Хорта, который и раньше смотрел на жену с обожанием, а теперь и вовсе носил её на руках.

И, как ни удивительно, Мстиша научилась находить утешение в счастье молодой четы. Радуясь за них, она постепенно свыкалась с мыслью, что не всем суждено испытать подобное, что счастье — редкий дар, недолговечный и хрупкий. Ведь и самой Мстиславе довелось насладиться им, только вот удержать его она не сумела.

Первое время Мстиша продолжала ждать Ратмира. Она засиживалась за столом далеко за полночь, иной раз и до самых третьих петухов, и не обращала внимания на насмешливые взоры чернавок. Но он не приехал ни через день, ни через три, ни через пять. Не осмеливаясь спросить напрямую, Мстислава прислушивалась к разговорам, но, как назло, все словно позабыли о существовании княжича. Так минуло две седмицы, и к их исходу Мстиша истерзалась и не знала, что думать. Она была уверена, что день, когда Ратмир наконец появится в усадьбе, станет самым счастливым в её жизни.

Как же она ошибалась.

В то утро в Зазимье пришла настоящая осень. Мелкий бусенец сыпал со вчерашнего вечера, и в воздухе сладко и тревожно пахло мокрыми листьями и грибами. В прошлой жизни Мстиша бы ни за что не высунула на улицу носу в такую погоду, но Кислица, которая, кажется, взъелась на неё, в последнее время всё чаще находила для Мстиславы уроки во дворе. Былое сочувствие ключницы исчезло, и лишь мысль о том, что всё не напрасно, что Ратмир стал меняться к ней, не давала опустить руки. Но его затянувшееся и неожиданное исчезновение совсем выбило Мстишу из колеи, и она едва держалась, чтобы не послать ключницу к лешему.

Вот и нынче старая карга приготовила для неё очередную пытку, заставив стирать засаленные половики на холоде. Мстише пришлось до локтей закатать рукава, и студёная вода в корыте обжигала кожу. Вполголоса бранясь, Мстиша, до сих пор содрогаясь от отвращения и зная, что руки ещё несколько дней будут вонять, несла выстиранную дерюжину обратно, когда увидела Ратмира. Он всходил на крыльцо, где его угодливой улыбкой встречала Кислица. От неожиданности Мстиша остановилась. Не замечая её, княжич со смехом извинялся, что измарал сапоги в лесу и запачкает полы. Старуха, заприметив замершую в отдалении Мстиславу, быстро нашлась и залебезила:

— Не тревожься, княжич. Незванка сейчас тебе мигом сапоги оботрёт. Ну! — грубо прикрикнула ключница, сверкнув глазами на Мстишу. — Что стоишь, али не слышала? Ну-ка, вымой княжичу ноги!

Ратмир медленно повернул голову и через плечо взглянул на неё. Мстислава окаменела; лишь парок отлетел сизым облачком, когда она судорожно выдохнула. На покрытом моросью лице княжича от недавней езды знакомо горел румянец, но глаза его оставались холодными. Он смерил Мстишу равнодушным взглядом и отвернулся. Капли с половика лениво падали в прорехи прохудившихся лаптей.

— Да что ты, дикая пасма, в землю вросла?! — возмутилась Кислица.

Мстиша, у которой не получалось вздохнуть, неловко тронулась с места. Не смея поднять на Ратмира глаз, чтобы снова не столкнуться с колючим, безразличным взором, она на негнущихся ногах доплелась до него. Мстислава опустилась на колени, и понёва тотчас промокла, напитавшись грязной жижей. Всё вокруг стало каким-то странным, словно происходящим не с ней, медленным и подёрнутым мутной дымкой. Она потянулась к сапогам Ратмира, но те вдруг исчезли. Мстиша непонимающе моргнула, и до неё сверху, будто сквозь водяную толщу, донёсся сдавленный голос:

— Не нужно!

Она услышала звук торопливо удаляющихся шагов и подняла голову. Кислица, уперев руки в бока, светилась торжеством.

— То-то же, — с мрачным удовлетворением проговорила она. — Где вороне ни летать, а всё навоз клевать! Ужель и впрямь думала княжича окрутить, ворожейка?

Мстислава с закрытыми глазами сидела на колоде, прислонившись спиной к поленнице. Дождь наконец кончился, но всё кругом вымокло, а волглая одежда не грела. Запах сырых дров вызывал смутные воспоминания, но она не хотела подхватывать эту ниточку, что наверняка приведёт её к прошлому, к которому не было возврата. Она больше не плакала — кажется, все слёзы вышли — и не злилась: винить Ратмира в том, что он не видел в ненавистной ведьме свою жену было несправедливо. Отчего-то Мстиша до последнего надеялась, что он почувствует, что любовь укажет ему правду… Что ж, наверное, не так уж он и любил её. Пришло время трезво взглянуть на свою жизнь и решить, как быть дальше.

— Насилу нашёл тебя! — неожиданно раздался рядом голос Ратмира, и Мстислава вскочила с места, как застигнутая врасплох куропатка.

Ратмир сделал было шаг к ней, но Мстислава, дрожа всем телом, отступила назад, уперевшись спиной в поленницу.

Княжич изменился в лице. Он смотрел на неё со смесью вины и сострадания. Так, словно на птицу, которую нечаянно подстрелил и на мучения которой теперь был вынужден взирать, не зная способа их облегчить.

— Прости меня, пожалуйста, прости! — Он сдёрнул со своих плеч плащ и, быстро подойдя к Мстише, обернул его вокруг её плеч, но совсем не так, как тогда во дворе у Тютки. На этот раз Ратмир не стремился поскорее убрать руки. — Я должен был сразу велеть ей оставить тебя в покое. Я… я растерялся. — В его голосе и взгляде сквозило отчаяние, и сердце Мстиславы сжалось. — Думал, так будет лучше. Будет лучше, если мы больше не станем видеться. И… Отец Небесный, что я говорю. — Он прикрыл глаза ладонью.

Как ни старалась Мстиша сохранять хладнокровие, против воли её губы дрогнули:

— Тебе стоило подумать об этом прежде, чем ты стал наведываться ко мне вечерами! Думаешь, можешь приходить и уходить, когда тебе захочется? Думаешь, можешь пропасть, а потом вот так запросто явиться? Думаешь… — Она задохнулась, не в силах даже в воспоминаниях снова пережить миг, когда старуха заставила её стоять перед Ратмиром на коленях, а он… он ничего не сделал.

— Прости меня, — повторил Ратмир и взял Мстишины руки в свои. Он вздрогнул — от холода или грубости её кожи? — и Мстиславе захотелось вывернуться. Но Ратмир не позволил. — Сколь бы неправильно это не было, но я не могу перестать приходить. Не знаю, как объяснить — я и сам-то не могу понять, — но только рядом с тобой я дышу. — Его глаза лихорадочно разгорались, а слова вылетали скороговоркой: — Всё вокруг стало чужим, всё переменилось. Я словно упал в бурную вешнюю реку и не могу понять, где небо, а где дно. Меня несёт по камням и проточинам, и вот я зацепился за тебя, словно за ветку, склонившуюся ко мне посреди безумного половодья, и не могу отпустить.

Его брови надломились, и у Мстиши защемило сердце.

— Если я отпущу тебя, то утону, — прошептал он.

— Но ты можешь сломать меня, — прошептала она в ответ.

Ратмир покачал головой и осторожно отодвинул рукав, обнажая Мстишино запястье. Она попыталась воспротивиться, но он нежно провёл пальцем по уродливо красневшим рубцам.

— Ты тоже боишься чёрной яростной воды, — проговорил он, и Мстислава в неверии вздёрнула голову. Но Ратмир не сознавал того, как близко к истине оказался. — И я тоже нужен тебе, чтобы не оставаться с ней один на один. — Он поднял глаза от её обезображенной кожи и посмотрел в лицо. — Не гони меня, пожалуйста. Я пробовал не приезжать, не думать о тебе. Но ничего не вышло. Только рядом с тобой я не задыхаюсь. Пожалуйста, — он понизил голос. — Я не прошу много. Я не прошу ничего запретного. Только приходить, только бывать рядом.