Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа

— Мне объяснить, что должен делать наложник в постели? — и самого перекосило только от мысли, что сейчас покорно уйду.

— Госпожа, — мальчишечьи скулы побагровели, — она запретила. Сказала, не сметь даже думать, — тощее недоразумение стыдливо отводило взгляд. — И я никогда… я ни разу…

Понятно.

— Вон, — пацан не выдержит той мощи, что скопилась сейчас в маленьком женском теле, если ноамат его ни разу не брала.

— Но она запретила и тебе!

Что этот надоедливый говнюк пытается мне объяснить? Погладил кончиками пальцев бледную щёку, краем простыни промокнул испарину с высокого лба. Когда на шее проявится чёрная сетка сосудов, она умрёт.

— Вон, я сказал! — рявкнул погромче. Надеюсь, печать принадлежности меня не убьёт.

Я впервые брал женщину.

Не отдавался в жестокие жадные руки очередной госпожи. Не подставлялся под умелые ласки продажных любовниц. А, именно, брал.

Брал ту, что меня не желала. Ту, что сам вожделел до дрожи. Но, видят боги, я не хотел, чтобы всё было именно так.

Я столько раз представлял, как это случится. Нередко грезил ночами, как разожгу ответную страсть в тёмных манящих глазах. Видел, как наяву, по-детски хрупкие пальчики на собственных плечах и маленькие скрещённые ступни на пояснице.

Моя лунокожая ноамат, я хотел бы снимать с твоих губ стоны удовольствия, а не боли. Я хотел показать тебе всё, что умею, доказать, что я лучший и достоин быть рядом с тобой.

Но вместо этого сжимаю над темноволосой головой тонкие запястья и грубо вклиниваюсь между судорожно сжатых колен.

Она совсем сухая и слишком маленькая для меня. Смоченный слюной палец еле втискивается в узкое лоно. Прости, моя карамельная девочка, нам не осталось времени на нежности.

Она хрипит и выгибается всем телом.

— Ну же, впусти, моя сладкая Со, — хватаю ртом раскалённый воздух.

Меня спасает только то, что её сознание блуждает в океане боли, что причиняю ей не я, сбесившаяся тьма. Скриплю зубами, чтобы не разораться в голос. Так горячо и тесно, так хорошо и больно, что не осталось сил держать себя в руках.

Медленно, чуть покачивая бёдрами. Я не хочу причинить ей ни капли лишних страданий, но упускаю контроль, стоит её магии почувствовать меня.

Найлих ксукулл. Поющие в унисон. Дар тёмных богов и проклятие, сила и слабость, свобода и вечная зависимость.

Захлёбываясь потоком сырой силы, не сразу понял, что всё же оказался прав. Яркое как вспышка удовольствие. Ограничители ссыпаются трухой. И лишь на чистом упрямстве притягиваю к себе поближе ту, что никому не позволю коснуться или обидеть и никуда от себя не отпущу. Бегло залечиваю повреждения, обнимаю крепко-крепко и глупо улыбаюсь, проваливаясь в сон.

Найлих ксукулл. Поющие в унисон. Теперь я знаю, как это бывает…

Глава 16

Однажды приходит момент, когда оставляет надежда. Когда сдыхает здоровая злость, сменившая истаявшие силы. Когда врождённое упрямство не движет больше осточертевшую борьбу за жизнь. Холодно.

Можно уцепиться за соломинку. Как кошка, удержаться на одном коготке, если есть ради чего барахтаться. Если в груди болезненно бьётся клубок привязанностей, долга, любви или истинной дружбы. Но невозможно удержаться на плаву, когда внутри пустота и бесконечная усталость. Холодно и темно.

Боль в этот раз была настолько сильной, что меня вышибло из сознания одним мощным ударом, поволокло потоком в ледяную бездну, лишая возможности вынырнуть за спасительным глотком воздуха. И стоило ли?

Малодушно захотелось пойти ко дну. Исчезнуть, погаснуть, больше не быть…

Ради чего пытаться выжить, если всё, что когда-то держало, безвозвратно потеряно.

Тепло. Робкое и слабое, как скупой луч зимнего солнца, торопливо коснулось щеки и исчезло. Но его хватило, чтобы последним рывком приподняться над толщей чернильных вод и на мгновенье ослепнуть от яркого света. Антрацитово-чёрное светило странными снежно-белыми лучами выглаживало поверхность безбрежного океана, звало, манило к нему приблизиться, чтобы хоть чуть согреться.

Неимоверным усилием воли заставила себя двигаться и поспешила ему навстречу, давясь и захлёбываясь тяжёлой жгуче-холодной субстанцией, что норовила утянуть на дно.

И оно, это удивительное солнце, словно почуяв моё отчаянное желание, потянулось ко мне, выхватило из плена ненасытной бездны измученное, одеревеневшее тело. Обволокло, закутало своими лучами-лентами, даря болезненное наслаждение, чувство свободы и защищённости, всемогущества и покоя. Поместило в непробиваемый кокон ласкового полынно-мускусного жара, отогнало страдания и заботы, напоследок наградив лёгким сном без сновидений…

Я нехотя открыл глаза. Медленно обвёл взглядом спальню, невольно задержавшись на кучке лежащей на полу одежды в бурых пятнах запёкшейся крови. И все события минувшего дня отчётливо вспыли в памяти.

Я совершил серьёзный проступок. И не один. Убил, не имея на то права. Самовольно разделил ложе со своей госпожой, не получив её разрешения. Тянет, как минимум, на свидание с алтарём. И можно считать огромным везением, если предварительные пытки окажутся не слишком изощрёнными. Но, разрази меня свет, оно того стоило!

Еле ощутимая тяжесть на правом плече завозилась, издав чуть слышный вздох. Руки сами сомкнулись крепче, посылая волну спокойствия и лёгкой сонливости. Хотелось продлить ещё ненадолго этот ленивый, нереально приятный миг, застывший во времени точно капля густой смолы на древесном стволе. Моё разомлевшее от недавней близости тело парило в ароматном облаке горьковато-цветочной свежести и в то же время звенело от избытка энергии. Приподнял руку, поигрывая между пальцев тёмными струйками силы, с удовольствием отметив отсутствие ограничителей. Не показалось. Выброс магии был таким мощным, что клятые артефакты разнесло в пыль, и я снова свободен. Вот только знать об этом кому-либо вовсе не обязательно. Почти не напрягаясь, состряпал материальную иллюзию: достоверная обманка на прежнем месте избавит от лишних вопросов.

Маленькая ладонь на груди дрогнула. Спи, лунокожая, ты очень устала. Коснулся губами темноволосой макушки, расплываясь в шальной диковатой улыбке. Совершенно себя не узнаю…

Она ощущалась рядом так правильно, так хорошо и удобно, будто всегда занимала одной ей предназначенное место. Моя карамельная Со.

Растрёпанная голова на моём плече. Наши расплетённые волосы перепутались на простыне и подушках. Чёрное и белое. Сумасшедший будоражащий контраст. Хрупкое колено на моих бёдрах. Мои длинные сильные пальцы на её молочных ягодицах и спине. Моя сладкая девочка.

Знаю, наложник не имеет права засыпать с госпожой в её постели. Выполнил обязанности — прочь! Но мне до ломоты в костях хотелось поймать её первый после пробуждения взгляд, распробовать то, что я в нём увижу. Печать не причинила мне вреда, не усмотрела в моих действиях угрозу. А это значит, моя упрямая ноамат не исключала нашей возможной близости, того, что наконец-то всё расставило на свои места.

Длинные ресницы еле заметно дрожали, отбрасывая густые тени на порозовевшие от сна щеки. Она моя от перламутровых ноготков на крохотных пальцах, до кончиков необычных восхитительных волос. Выстраданная награда, благословение тёмных богов.

Однажды отлучённые от света, мы все расплачиваемся за обретённую силу, за возможность повелевать изначально чуждой стихией, за способность жить во враждебной среде. Тьма слепа и жестока к любому. Рано или поздно она предъявит счёт каждому айтликх’ар. Никто не знает, чего придётся лишиться: долголетия или здравого рассудка, здоровья или с рожденья обретённого дара. Мы все живём с этой мыслью, балансируя на лезвии ножа всю, часто и без того недолгую, жизнь. И принимаем приговор стихии как должное. Но так было не всегда.

Странное неведомое племя, однажды появившись на Дошхоре, принесло с собой избавление. Среди Заблудших находились люди, чья непонятная, чужая магия вдруг начинала петь в унисон с силой того, кого избирала. Нашедшие найлих ксукулл обретали не только дополнительную мощь, но и становились неуязвимыми для пагубного влияния тьмы. Своенравная стихия покорно начинала служить своим адептам, не забирая что-либо себе. Симпатия и привязанность — всё, что требовалось людям взамен. Поймать человека в зависимость оказалось не сложно.