Сварог (СИ) - Нарциссова Сана

— Ты уж нас извини, Белобог. У нас дети, семья, хозяйство, не получалось у нас по-другому, — начал один, кто решился озвучить мысли всех собравшихся. Белобог снова открыл свои глаза и вопросительно посмотрел на них, не понимая, за что именно они просят прощения, — Нас, наверное, казнят, как предателей.

— Хорошо, если нас только. Я за мать боюсь и за отца. Они-то почем виноваты? — добавил Басан. Когда его услышал товарищ, все это время молчавший, и, сидевший в темном углу поодаль ото всех, то всхлипнул и тихо зарыдал. Он был самым молодым из всех сидевших мужчин и совсем недавно женился.

— Ты чего это, Богша? Не расклеивайся, держись! Мужчины мы али кто?!

— Аннушка только вчера призналась, что беременна, — ответил Богша сквозь и слезы и вытер сопли грязным рукавом. Мужчины замолчали. Сердце Белобога, в который раз за этот день, заныло от сочувствия. Он твердо решил их спасти, но не имел ни малейшего понятия, как он это сделает, поэтому не знал, что им сказать такого, чтобы они успокоились.

— Рановато вы тревожитесь, мужики, — заговорил он впервые за все время в темнице, — Вас не тронут. Ну, может, шлепнут плетью по спине пару раз, скажут, что так делать нельзя, да и забудут.

— Ты будто не знаешь, царя-Хотуна. Он жену погубил свою, думаешь, нас пощадит? — горько усмехнулся Богша, всхлипнув.

— Он вам не навредит. Жаль, конечно, мать Сварога. Досадно, что я не появился здесь ещё тогда - может получилось бы её спасти. Но сейчас-то я здесь - помогу, в беде не оставлю, что-нибудь придумаю. Забыли, что ли, чего я вытворить умею?

Мужчины вспомнили его захватывающие истории, в которых ложь была больше похожа правду, чем сама правда. Они, наконец-то, вспомнили, кто перед ними сидит, заулыбались, вдохновились и, пусть и не до конца, но успокоились. Они провели остаток заключения в каких-то легких разговорах ни о чем, пока воины Хотуна собрались и были готовы к путешествию. Белобога вывели из темницы, он на прощание кивнул своим товарищам, - скорее всего, они больше не увидятся — и его увели к вратам в Межмирье, где его уже ждали остальные стражи и Хотун на своих конях. Он смотрел на него сверху вниз, со всем высокомерием и холодностью, которая в нем только была. Видимо, он хотел заставить Белобога плестись на ними великими и важными на своих двоих.

— Жалко живность будет, — сказал Белобог, как только подошел к нему ближе. Хотун не понял, о чем он говорил и вскинул брови, безмолвно приказывая пояснить, — Вы коней первыми потеряете, а может и сами вместе с ними пропадете.

— Почему?

Белобог подумал, пытаясь объяснить в словах то, что сам не то, чтобы понимал - чувствовал.

— Пространство и время в Межмирье течет иначе - оно словно размазано по чистой бумаге. И сознание того, кто вступил на эти земли, меняется под его влиянием...

— Ближе к делу, Белобог, я не намерен слушать тебя до вечера, — перебили его.

— Твоя лошадь, вспомнит, что когда-то было дикой и вольной, сбросит тебя и сбежит, — кратко констатировал Белобог. За все то время, что он провел по Межмирью, он очень редко, но все же встречал, чьих-то оседланных лошадей, которые, наконец, осознав, что потерялись, увязывались за ним по пятам, словно прося о помощи.

Слова Белобога, снова убедили Хотуна, и он все же решил отказаться от идеи отправиться в Межмирье за Сварогом на коне. Но за это, словно разозлившись на то, что Белобог нарушил его планы, Хотун приказал заковать его в цепи и держать рядом, как лошадь в узде. Юный странник не был рад такому исходу событий, но догадывался о них и возражать не посмел. Он повел их за собой в глухой туман, зная, что уже через несколько часов, его воины начнут один за другим пропадать, оставив царя с ним наедине.

Тогда-то он с Хотуном и поиграет.

Глава 4. Налево пойдешь - себя потеряешь.

Глава 4. Налево пойдешь- себя потеряешь...

За что, интересно, Хотун так жестоко поступил с Белогом?

Прошло не так много времени, с тех пор как на его руки и ноги надели тяжелые кандалы, но они уже успели натереть ему кисти руки и лодыжки. Кровь под кожей скопилась сгустком, все посинело и стало болеть. Белобог не был из изнеженных, но тяжелые цепи, которые ему приходилось таскать с собой в пешем путешествии по Межмирью, словно нарочно были созданы с мыслью, как бы получше его помучать. А он, ведь, не сделал ничего плохого: подумаешь подначивал сына царя на побег - не украл же он его, как царевну из башни? Белобог улыбнулся, в который раз понимая, что прозвище "Горыныч", которое он дал Хотуну полностью ему подходит. Он хотел спасти Сварога, потому что увидел в нем то, чего нет в остальных жителях Таама: в нем была искра, которая должна была воспламениться и осветить собой его путь, подарить тепло его близким, но во дворце Хотуна эту искру всеми силами пытались затушить, загасить, затоптать. А когда у них не получилось, они решили уничтожить самого Сварога. Зависть ли это или страх Белобог не мог судить - он сделал то, что считал нужным сделать - не далдобрупропасть зря.

Туман был не настолько густой, чтобы не видеть того, кто идет рядом, но Межмирье играло с их сознанием злую шутку, заставляя думать, что они потерялись, что они находятся не здесь и не в этом времени, а где-то далеко в счастливом прошлом. Прошло чуть больше часа, с того момента, как за ними закрылись врата в Таам. Белобог за столько лет жизни здесь уже давно научился справляться со всеми шалостями этого пространства. А воинам же оставаться в трезвом рассудке давалось все сложнее и сложнее. Межмирье словно отметало все, что лежало на поверхности сознания, оголяя то, на чем построен сам человек. Этот мир будто насмехался над несбывшимися мечтами, затаенными обидами и невинными надеждами человека, который закопал это все в глубине души навязанными правилами, нерушимыми обстоятельствами и мнимыми идеалами.

Если прирученная лошадь начинала думать, что она все ещё свободна, то взрослый человек был убежден, что он ребенок и, что соседский мальчик, наконец, решил дать ему поиграть с настоящим железным мечом, который подарил ему богатый отец на день рождения. Так подумал и один из воинов Хотуна, увидевший перед своими глазами призрак мальчика с мечом, нарисованый его пошатнувшимся разумом. Он словно во сне, не видя, и, не слыша никого, свернул с дороги налево за своей далекой несбывшейся мечтой. Его не остановили его товарищи, потому что были заняты своими личными видениями: у кого-то из них это была молодая девица, у другого погибшая мать, а у третьего вечно недовольный отец, который, наконец, решил признать своего сына хорошим воином и звал с собой померить силы. Из всех, кто был ещё в себе, остались только Белобог и Хотун. Приказы Царя, казалось, не долетали до ушей его поданных, потому что, сколько бы он не приказывал им остановиться, не нарушать строй и прийти в себя, ничего не помогало, не помогли даже хлопки по лицу от Белобога, который пытался помочь тому из стражей, кто держал конец цепи, к которой он был прикован.

— Да что с ними такое! — не выдержал Хотун и в порыве злости пнул в живот одного из воинов, который не смотря на боль, все же продолжил свой путь куда-то в неизвестность. Ему показалось, что он пропустил удар своего отца, который мерещился ему, и, с которым он сейчас боролся. Он выглядел воодушевленно и действительно счастливо.

Так или иначе, воины один за другим посыпались за спинами Хотуна и Белобога и затерялись где-то в дебрях тихого, туманного, жадного на красочные пейзажи Межмирья. Сам же Хотун, на удивление Белобога, держался долго. Он был молчалив, часто хмурил брови, было видно, что он был готов заговорить, но сдерживался, нервно прикусывая губы или превращал случайно выскочившие слова в невинные покашливания.

— Где мой сын? Ты говорил, что сможешь его найти, — произнес он строго, видимо пытаясь отвлечься от взбудораженных мыслей разговором. Белобог видел, как он боролся с собой, чувствовал его мысли в голове, которые звучали громче, беря верх над его разумом. Но Хотун держался и говорил так, словно с ним все в порядке. Его большое самообладание поражало Белобога. Отчего уважение к нему у молодого Бога возросло в несколько раз. На такого человека, как Хотун, который выбрал путь, противоречащий самой природе и смыслу существования жизни, Межмирье обращало больше всего своих сил и внимания. Нутро Хотуна словно само просило этот мир сломать его, и дать душе подышать. Но Царь был непоколебим.