Катнора. Сердце двух миров (СИ) - Кобзева Ольга

Почему-то именно сейчас захотелось спать. Если в домике дядюшки Готрека меня мучила бессонница, то теперь я едва сдерживала зевоту.

Устроилась в итоге прямо на земле, свернувшись клубочком. Кажется, едва я закрыла глаза, как тут же провалилась в глубокий, спокойный сон.

Наутро я не могла бы с уверенностью пересказать, что мне снилось, но перед глазами долго еще явственно всплывали необычные картины. Какие-то удивительные строения, такие высокие, что, кажется, вершиной своей уходят прямо в небо, выстроенные будто из дорогущего стекла, которого в клане ни у кого нет, ни у одного гнома, даже у старосты поселения!

А еще громадные птицы, которые летят по небу, а внутри… наверное, люди, а может и гномы… уверенности у меня не было.

Но самое удивительное, что у меня осталось ощущение, будто я видела во сне саму себя, только… тоже не такую, как сейчас, совершенно другую. Взрослую, сильную.

Проснулась я не поздно, но отдохнувшая, выспавшаяся, полная сил. Не сказать, что раньше с утра я ощущала себя как-то иначе, но сегодня все же что-то неуловимо отличалось от привычного моего состояния.

С этой ночи я все чаще стала видеть необычные сны. Сны о том, чего не могла видеть нигде. Не только видеть, я не могла даже слышать рассказов о таких чудесах, но самое удивительное – сны обо мне самой.

Я попыталась рассказать тетушке о своих снах, но она лишь потрепала меня по волосам, посмеялась. Не поняла.

Я бы хотела рассказать еще Орису, но гном усердно избегал меня, а идти к нему домой с риском нарваться на Усыра я остерегалась.

Тетушка узнала, что я ночевала в мастерской. Бранилась, конечно. Но она давно уже, кажется, смирилась с моим непослушным нравом и лишь радовалась тому, что я в порядке, что со мной ничего дурного не произошло.

Постепенно мастерская обзавелась и кусочками ткани, которые требуются для полировки взамен тех, что пришли в негодность от времени, и большой меховой подстилкой, которую принесла не я. Думаю, это тетушка позаботилась, чтобы мне больше не пришлось ночевать на голой земле, взбреди мне это снова в голову.

Как-то так вышло, что в мастерской я стала проводить почти весь день, забывая даже поесть порой. Но я не проводила время в этом священном для меня месте в праздности, я все же решилась попробовать.

Мои руки творили что-то такое, что разум осознать был не в силах.

И примерно за две седмицы, к самой отправке в Элесвар я закончила то, над чем так усердно трудилась.

Глава 6

Когда я показала тетушке брошь в виде листка клевера, даже сама не до конца верила, что это мои руки сотворили эту красоту!

Листок вышел очень правдоподобно. Выполнен из тончайшей пластины серебра, где я проработала каждую линию, каждую прожилку. Края листа чуть изогнуты, словно его склонил невидимый ветер. В самом центре, там, где должна лежать капля росы, мерцает гладкий зеленый агат.

Камень не слишком дорогой, а потому именно его я выбрала для своего эксперимента.

Свет, скользя по округлой поверхности отполированного агата, разливал по броши мягкое свечение, будто в утренних лучах камень вот-вот проснется от долгого сна. С обратной стороны броши изящная, почти невидимая застежка.

Застежку эту придумала я сама. Точнее, не я, которая работала в мастерской, а та я, которая все чаще стала приходить ко мне во снах.

Это ее незримое присутствие направляло меня, ее подсказки шелестели в ушах, ее руки, не касаясь, направляли.

- Да как же это… - растерялась тетушка Дора, рассматривая брошь. – Откуда?

- Кажется… я сама ее сделала, - ответила, вжав голову в плечи и словно оправдываясь.

- Сама? – не поверила гномиха. – Катнора, признайся, ведь ты нашла ее в вещах умершего Унгрима?

- Нет, тетушка, все не так. Камень действительно был в шкатулках мастера, как и серебряные чешуйки, из которых я выплавила этот листок, - ответила, глядя старой гномихе в глаза. - Но нарисовала эскиз, отлила пластину, выпилила фигурной пилкой я сама. А после еще обработала края надфилем и отполировала кусочком кожи, чтобы сгладить острые края. И эту оправу для агата я сделала. И камень вставила тоже. К счастью, у мастера Унгрима есть все нужные инструменты, нашлись и горелка и все-все, что мне могло понадобиться. А вот застежку я увидела во сне и смогла повторить, но лишь ее, все остальное придумала только я сама! - с жаром выпалила я.

- Даже не знаю, Катнора, - все еще недоверчиво покачала головой Дора. – Такая брошь может стоить очень дорого. И дело не в серебре или агате, а в мастерстве и умении, с которым она сделана. Никто, дочка, не поверит, что такую искусную вещицу могла сделать человеческая девочка, которую никто никогда не учил.

Я слышала, как шепталась тетушка с дядюшкой Готреком, когда он пришел вечером домой. Дора показала брошь, которую я сделала, мужу. Тот бросил на меня короткий взгляд, внимательно осматривая хрупкую вещицу. Готрек задумчиво потер бороду, как делал обычно в моменты волнения.

- Подойди, Катнора, - позвал старый гном. – Скажи, ты правда сама сделала эту вещицу?

- Сама, дядюшка, - потупилась я, чувствуя, что в чем-то провинилась, но вот в чем никак не могла понять.

- Ты бы хотела продать ее или оставить себе? – спросил Готрек.

- Продать? – вскинулась на старого гнома. – Разве кто-то купит поделку десятилетки-найденыша?

- Купит, Катнора, еще как купит, - заверил дядюшка Готрек. – Брошь изящная, выполнена искусно. Работа тонкая. Даже я, Катнора, не могу поверить, что ты ее сделала. Но я не раз заглядывал в мастерскую, когда ты там была. Видел, как ты склонялась над рабочим столом Унгрема. Ты настолько уходила в то, чем занималась, что не видела и не слышала, как я подходил ближе. А я видел, дочка, и этот зеленый камень, который ты чем-то скоблила, а после натирала, и эту серебряную пластину, на которой постепенно стали проявляться черты листка. Ты сама сделала эту брошь, нет в том у меня сомнений. Только вот как? Как, если никто никогда тебя не обучал мастерству золотарей?

Про сны я больше не говорила, раз никто мне не верит, вот и сейчас просто стояла, потупившись, и ждала решения главного гнома нашей небольшой семьи.

- Обоз в Элесвар отправляется уже завтра, - потерев бороду, изрек Готрек. - Брошь возьмем с собой, попробуем продать на ярмарке! - решительно постановил он. – А уж сколько выручим, столько и будет. Как Боги пошлют, все в их власти!

Весь вечер я ловила на себе взгляды тетушки. Задумчивые, озадаченные. Брошь лежала на столе, и каждый член нашей небольшой семьи то и дело поглядывал на нее, даже я, словно не насмотрелась, пока делала.

Тетушка показала мне платья, над которыми трудилась две недели. Швы у нее получились ровными и мелкими, пуговки, которые я обтянула тканью, смотрелись живо, а на подоле тетушка вышила незатейливый, но такой уютный узор - ряды маленьких листьев.

Пока я восхищалась новыми нарядами, тетушка учила меня аккуратно складывать готовое платье, чтобы не замялись складки.

Этим вечером мы сидели у окна, слушая, как по крыше барабанит дождь, и обсуждали предстоящий путь. Дядюшка Готрек рассказывал про Элесварский рынок, где продают невероятные диковины, и про праздник Сотворения, что выпадает как раз на нашу поездку.

А еще он обещал показать мне храм человеческого Бога Аэлона – сердце любого человеческого города.

- В эти дни нужно быть особо осторожными, Катнора, в Элесвар прибудет множество и людей, и гномов, а может даже, и драконов с эльфами. Праздник Сотворения празднуют только люди, но чтят его все расы.

- А что это за праздник, дядюшка Готрек? – заерзала я в нетерпении.

- Это праздник Сотворения мира, Катнора, - улыбнулся старый гном. – Ты знаешь, что мы, гномы, поклоняемся Великому Грондвиру, Каменное сердце. Это Высший, сотворивший всех гномов, наш Великий отец. Но есть и другие Высшие, Катнора, - мягко коснулся он кончика моего носа, привлекая внимание. - В незапамятные времена, когда в мире царил лишь первобытный мрак, четыре Великие Сущности пробудились из Вечной Тьмы и каждый из них был воплощением силы.