Император Пограничья 6 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Дыхание стало затруднённым. Лёгкие словно наполнялись каменной пылью, рёбра срастались в монолитный панцирь. Страх пытался сковать моё сердце, но он уже давно не имел надо мной власти. Железная решимость разорвала его клейкие путы, загнав обратно в самый тёмный уголок моей души. Инстинкт самосохранения кричал, требовал прервать процесс, но я знал: отступить сейчас значит умереть.

Время начало течь иначе. Секунды растягивались в минуты, минуты — в часы. Или наоборот? Я терял счёт дыханию, пульсу, мыслям. Сознание дробилось, растекалось по окружающим породам.

Вот я — валун у спуска в устье. Помню, как меня выкопали три недели назад. Чувствую тяжесть веков, спокойствие тысячелетий. Нет тревог, нет страхов — только вечность.

Вот я — металлическая жила в глубине. Сумеречная сталь поёт во мне древнюю песню. Я помню жар земных недр, давление километров породы, медленное рождение из первородного хаоса.

«Нет! Я — Прохор! Я — Хродрик!»

Борьба за идентичность стала невыносимой. Камень тянул вниз, обещая забвение. Стань частью горы, шептал он. Здесь нет боли, нет потерь, нет предательства. Только покой.

Металл рвался вверх, к поверхности. Стань клинком, пел он. Острым, быстрым, смертоносным. Забудь сомнения, оставь только волю к победе.

Две стихии начали войну во мне. Камень сдавливал, металл разрывал. Кости трещали, перестраиваясь то в гранит, то в сталь. Кожа покрывалась трещинами, из которых сочилась то каменная крошка, то металлическая стружка.

В какой-то момент я оказался на пределе. «Пусть разорвут, — вероломно шептало усталое тело. — Пусть закончится эта агония». Однако безмятежный разум отвечал словами моего первого наставника: «Не борись со стихиями, мальчик. Стань мостом».

Нужно не выбирать между камнем и металлом, а соединить их. Ведь любая руда рождается в каменном чреве. Любой металл спит в горной колыбели. Они не враги — они семья.

Я позволил камню течь через правую половину тела, металлу — через левую. Там, где они встречались, рождалось нечто новое. Единство двух стихий.

Часы текли. Или дни? Солнце всходило и садилось, но я не открывал глаз. Вернее, у меня больше не было глаз в привычном смысле. Я видел через вибрации земли, через магнитные поля металлов.

Иногда до меня доносились звуки. Чей-то голос — Полина? Она что-то говорила, но слова не складывались в смысл. Для существа из камня и металла человеческая речь — просто колебания воздуха.

Глубже. Ещё глубже. Я чувствовал залежи руды на километры вокруг. Каждый самородок, каждую жилку. Вот здесь медь переплетается с золотом. Там — серебро прячется в кварцевых жеодах. А глубоко внизу, на грани моего восприятия — нечто древнее, мощное.

Искушение было велико — нырнуть глубже, дотянуться до этой тайны. Но я помнил древние предупреждения. Попытаешься захватить больше, чем способен удержать — и стихии поглотят тебя навсегда.

Тело продолжало меняться. Я чувствовал, как перестраивается моя оболочка — кости уплотнялись и частично минерализовались, кровеносные сосуды перестраивались по принципам кристаллических решёток. Сердце билось всё медленнее — удар в час, удар в день. Зачем спешить, когда ты часть вечности?

Но где-то глубоко внутри теплилась искра. Маленькое пламя, которое отказывалось гаснуть. Моё человеческое «я», сжавшееся до размера песчинки, но упрямо существующее.

«Достаточно», — прошептала эта искра.

Наконец, пришло время возвращаться.

Мельчайшим усилием я раздвинул над собой и твердь и открыл глаза.

Вечерний сумрак накрывал шахту, где не смолкала работа — прошли сутки. Тело ныло, но внутри бушевала обновлённая сила. Связь с обеими стихиями стала абсолютной, идеальной.

Повернув голову, я увидел Полину. Девушка спала, свернувшись калачиком на земле рядом. Под головой — сложены ладошки, лицо осунулось от бессонной ночи, каштановые волосы разметались по лицу. В стороне находился скомканный плед. Она действительно не отходила ни на шаг, охраняя моё погружение.

Сердце сжалось от неожиданной нежности. В этот момент она напомнила мне мою дочь Астрид — такая же упрямая, такая же преданная. Я осторожно присел рядом со спящей девушкой, наблюдая, как последние лучи заката окрашивают небо в багровые тона. Полина мирно посапывала, завернувшись в плед, а на ближайшем камне дремал Скальд, спрятав голову под крыло.

— Эй, соня, — мягко тронул я её за плечо. — Пора возвращаться.

Белозёрова вздрогнула, резко села и тут же схватилась за голову.

— Ой… Я что, заснула? — Она потёрла затёкшую шею, морщась от боли. — Прохор! Ты в порядке? Как прошло погружение?

— Лучше, чем ожидалось, — улыбнулся я, помогая ей подняться. — Спасибо, что охраняла.

Девушка покраснела, отводя взгляд.

— Глупости. Я просто… не могла уйти. А вдруг бы что-то пошло не так?

«О, какая трогательная картина! — раздался сонный голос Скальда, который приоткрыл один глаз. — Барышня сутки караулила, а некоторые даже спасибо не сказали! И где мои орешки за моральные страдания? Я тут чуть с ума не сошёл от беспокойства!»

«Ты спал как убитый», — заметил я.

«Это защитная реакция организма на стресс! — возмутился ворон. — Ты хоть знаешь, как тяжело наблюдать, как твой хозяин превращается в каменную болванку? Мои нервы не железные!»

Полина широко улыбнулась.

— Давайте уже возвращаться.

Обратная дорога прошла в молчании. Гидромантка то и дело бросала на меня обеспокоенные взгляды, но я чувствовал себя превосходно. Связь со стихиями стала настолько глубокой, что я ощущал каждый камешек под копытами лошади, каждую металлическую пряжку на сбруе.

На следующее утро я проснулся от настойчивого звонка магофона. На экране высветилось имя Петра Стремянникова.

— Прохор Игнатьевич? — раздался взволнованный голос юриста. — Поздравляю! Только что получил официальное уведомление — канцелярия одобрила присвоение статуса острога вашему поселению. Отныне оно официально именуется Угрюм!

Я сел на кровати, прогоняя остатки сна.

— Так быстро? Вы же говорили, что процесс займёт недели.

— Видимо, кто-то замолвил за вас словечко, — в голосе адвоката слышалась улыбка. — Документы я вышлю курьером, должны прибыть через пару дней.

Не успел я положить трубку, как в дверь постучали.

— Войдите!

В комнату вошёл Игнатий, на его обычно сдержанном лице играла широкая улыбка. Рукава рубахи были закатаны, руки перепачканы в каменной пыли.

— Прохор, сынок! Есть новости из шахты! — Платонов-старший явно с трудом сдерживал волнение. — Рабочие рыли штрек и добыли первую руду! Почти случайно наткнулись на жилу. Семь килограммов породы с примесями! Сумеречной сталь, без сомнений!

Я вскочил с кровати и начал судорожно натягивать рубаху.

— Где образец?

— Там остался.

Мы быстро отправились к шахте, где уже собралась толпа любопытных. На деревянном столе лежал увесистый кусок руды, поблёскивающий характерными серо-синими прожилками.

— Вот она, красавица, — отец провёл рукой над камнем, словно благословляя. — Первая ласточка нашего будущего богатства.

Я взял образец в руки, чувствуя, как моя новая связь с металлом откликается на присутствие Сумеречной стали. Руда пела в моих ладонях древнюю песню земных недр.

— Это нужно отпраздновать! — воскликнул кто-то из рабочих.

Все они до единого были связаны магической клятвой, чтобы не допустить распространение слухов.

— Верно! — поддержал другой. — Не каждый день такое случается!

К вечеру весь Угрюм гудел как растревоженный улей. Официальным поводом для торжества стало получение статуса острога, а вовсе не добытая руда. Это решено было сохранить в тайне.

На площади поставили столы, женщины готовили угощение, мужчины выкатили бочонки с элем и медовухой. Отец Макарий произнёс молитву о благополучии нашего острога.

— За Угрюм! — поднял я кружку. — За всех, кто верил и трудился!

— За воеводу! — откликнулась толпа.

Праздник набирал обороты. Юные ученики и ученицы нашей академии смогли создать пару символических всполохов энергии, чем привели в восторг свою родню. Валькирии под руководством Евдокима продемонстрировали показательную стрельбу по мишеням. Дети бегали между столов, таская сладости, а бабка Агафья рассказывала старинные байки.