Император Пограничья 4 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Владимир окинул взглядом поле боя — тела наёмников, разрушенную технику, следы магического боя на земле и вмороженную в лёд графиню. На его лице не отразилось ни малейшего удивления, словно подобные сцены были для него обыденностью.

— Боярин Платонов, — он склонил голову в приветствии. — Князь приглашает вас на аудиенцию.

С этими словами он повернулся к одной из машин.

Прибытие официальной делегации означало одно: ситуация вышла далеко за рамки личного конфликта.

Глава 17

Приняв полученное приглашение, я направился к автомобилю, когда из него показался высокий седеющий мужчина с аристократической осанкой. Тонкие черты лица и мягкий взгляд совсем не соответствовали суровости ситуации. Впалые щеки подчёркивали высокие скулы, придавая лицу утомлённый, но благородный вид. Мелкие морщинки вокруг серых внимательных глаз говорили о привычке хмуриться.

Несмотря на строгий тёмно-синий костюм с едва заметной вышивкой на лацканах, в его сдержанных движениях проглядывала некоторая нерешительность — он постоянно касался перстня на безымянном пальце, словно искал в нем опору.

По описанию, я узнал графа Белозёрова. Его тревожный взгляд метался между замороженной женой и перепачканной дочерью.

— Папа! — Полина, до этого стоявшая рядом со мной, бросилась к нему, на секунду забыв о матери.

Белозёров неловко, но крепко обнял дочь, гладя её по волосам. В его глазах читалась смесь облегчения и боли.

— Я так боялся за тебя, — прошептал он, затем поднял взгляд на разгромленный отряд наёмников и разрушения в Угрюме. — Господи, что она натворила…

— Пойдёмте, — пригласил я графа с дочерью, — полагаю, вам стоит присутствовать при этом разговоре. В конце концов, он касается члена вашей семьи.

Вскоре мы сели в автомобиль, где нас уже ждал мужчина в качественном, но неброском сером костюме. Я сразу узнал князя Оболенского, хотя он явно стремился привлекать как можно меньше внимания.

Но и без формальных атрибутов власти в нём чувствовалась сила и уверенность человека, привыкшего повелевать.

— Боярин, — кивнул он мне, удобнее располагаясь на заднем сиденье. — Мне докладывали о ваших успехах, но, признаться, я не ожидал увидеть… такого, — его глаза охватили масштабные следы сражения за автомобильным окном, покрытым снаружи зеркальной тонировкой.

Я обозначил символический полупоклон в приветствии:

— День добрый, ваше Сиятельство. Необычно видеть вас так далеко от Сергиева Посада.

— Инкогнито, — тихо поправил он. — Формально я здесь неофициально. Это не мои владения.

Понятно. Дипломатия — древняя игра, в которой формальности имеют решающее значение. Я собирался уже уточнить, как именно он здесь оказался, но Германн Белозёров заговорил, всё ещё держа дочь за руку:

— Я сам вызвал князя, — признался он с нотками стыда в голосе. — Когда Полина сказала мне, что Лида наняла иностранную ратную компанию, я понял, что ситуация вышла из-под контроля. Ведь фактически это означает боевые действия между княжествами… Я уже не мог справиться с происходящим.

Логично, нападение польских наёмников, пусть даже нанятых частным лицом, но фактически, остающегося родственницей князя Оболенского, на территорию Владимирского княжества — это не просто семейная ссора. Если бы эти Крылатые гусары уничтожили наш острог, князь Веретинский имел бы полное право потребовать с Оболенского компенсацию или даже использовать эту ситуацию, как предлог, чтобы объявить войну Сергиеву Посаду.

— Крайне неприятная история… потенциально катастрофическая, — подтвердил Матвей Филатович, поймав растерянный взгляд Германна. — Значительная часть состояния семьи Белозёровых ушла на счета Крылатых гусар, а те, — он равнодушно покосился сквозь окно на сваленные в кучу тела и горящие автомобили, — им уже воспользоваться не сумеют…

В этот момент графиня Лидия, вмороженная в лёд, разразилась пронзительным истеричным хохотом.

— Вы ничего не понимаете! — кричала она, дёргаясь в своей ледяной тюрьме. — Он демон! Настоящий демон! Родился из мёртвого чрева! Пожирает наши души! Смотрите, как он зачаровал мою дочь!

Её глаза, налитые кровью, лихорадочно вращались в орбитах. Губы были искривлены в гримасе, напоминающей одновременно улыбку и оскал. На подбородке выступила пена.

Оболенский поморщился, прикрыв лицо платком, супруг её побледнел, а Полина отвернулась, закрывая лицо руками и заплакала.

— Как давно это началось? — тихо спросил я, глядя на графиню, теперь бормотавшую что-то себе под нос.

— Полтора года назад, — ответил Белозёров. — Головные боли, перепады настроения… Я не придавал этому значения. Думал, просто нервы. После вашей… вашего знакомства с моей дочерью ситуация обострилась.

Как он элегантно выразился.

Матвей Филатович приоткрыл окно и прошептал приказ Трофимову, который понятливо кивнул, подошёл к Лидии, и сделал инъекцию ей в шею. Через несколько секунд истеричные крики стихли, сменившись бессвязным бормотанием.

— У меня есть предложение, — заговорил Оболенский, когда убедился, что графиня успокоилась. — Очевидно, что графиня Белозёрова невменяема. В таком состоянии она не может отвечать за свои действия. Предлагаю взять её под княжескую опеку и отправить на принудительное лечение в специальное учреждение.

Германн кивнул:

— Я готов компенсировать все финансовые потери, причинённые действиями моей жены, — его взгляд был прикован к обездвиженной Лидии. — Я не мог её остановить… но я отвечаю за её действия как глава семьи.

Из тебя глава семьи, как из осла — полководец.

Возможно, Германн Климентьевич и являлся хорошим человеком, но вот возглавлять свой род он оказался совершенно не способен. Для этого требовались жёсткость и непререкаемый авторитет. И того, и другого отец Полины был лишён.

Я посмотрел на девушку, затем на разрушения в Угрюме, на тела наёмников, раскиданные по полю боя. Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, я хотел справедливости — графиня должна была ответить за смерти моих людей, за разрушение домов, за сам факт нападения на острог под моей защитой. С другой…

— А что с судебным разбирательством? — спросил я прямо, глядя Оболенскому в глаза.

— В случае принятия нашего предложения, — ответил князь, — формального разбирательства не будет. Это позволит избежать… нежелательной огласки.

Я перевёл взгляд на гидромантку, которая всё ещё сидела с опущенными глазами в ожидании моего решения, прижавшись к отцу.

Что будет с репутацией Полины, когда эта история выплывет наружу? Если станет известно, что её мать развязала настоящую войну и в результате была признана сумасшедшей… светское общество жестоко. Они будут шептаться за её спиной, сомневаться, не унаследовала ли дочь материнское «безумие». Непристойно выносить семейный сор из избы, но ещё хуже — позволить невинному человеку пострадать от последствий чужих действий.

Убить графиню я не мог — это разрушило бы мои отношения с Полиной, которая уже доказала свою ценность. Но даже если не думать о практичной стороне вопроса, чисто по-человечески эта девушка была мне симпатична и от неё я видел лишь поддержку. Однако и оставить Белозёрову-старшую безнаказанной тоже было недопустимо.

— Психиатрическая лечебница под княжеским надзором, — медленно произнёс я. — С постоянной медикаментозной терапией. Чтобы ни единая душа не узнала о случившемся.

В чём-то это наказание хуже смерти.

Оболенский кивнул.

— Это останется конфиденциальной информацией, — заверил он. — Официально графиня отправится на длительное лечение за границу. Никаких подробностей, никаких скандалов.

Я снова взглянул на Полину. Она благодарно подняла на меня взгляд, понимая, что я стараюсь защитить её.

— И от вас, Германн Климентьевич, я ожидаю полной компенсации за все наши разрушения и потери.

Белозёров облегчённо выдохнул:

— Разумеется. Вы получите справедливую компенсацию.