Старый, но крепкий 8 (СИ) - Крынов Макс

Как только я коснулся ее спины пальцами, девушка уткнулась головой в подушку, наслаждаясь ощущениями.

У Фаэлины не было проблем с энергетикой, но всегда можно сделать лучше, например, проработать напряженные мышцы, разогнать кровь, ускорить движение энергии, направить Ци в определенные точки.

На этот раз я сполна задействовал все свои навыки, стараясь провести массаж на высшем уровне: сделать его максимально расслабляющим. Я не мял ее мышцы с медвежьей силой. Я нежно ласкал ее кожу, малейшими крохами Ци корректируя движение энергий в теле девушки — после повышения ранга я начал чувствовать организм других людей еще лучше и воздействовать еще виртуознее.

Девушка не заснула, как при первых сеансах массажа. Она лежала, наслаждаясь прикосновениями — еще немного, и замурлыкала бы.

— Тебе стоит подумать о том, чтобы предлагать массаж за деньги, — пробормотала в подушку девушка. — Нет, я знаю, что ты это уже делал, и помню, почему именно перестал. Но мне кажется, люди будут идти к тебе, даже если ты попросишь золотой за сеанс. То, что ты делаешь сейчас, в тысячи раз лучше, чем прежде.

— Приятно это слышать, но я все равно не стану массировать тебя каждый день, — напомнил я девушке.

— Да я серьезно! — Фаэлина подняла голову и возмущенно посмотрела на меня. Щеку пересекал след от наволочки.

— Даже если так, я все равно не стану открывать массажный кабинет. Для меня свободное время и отсутствие обязательств куда ценнее золота.

Фаэлина села на кровать, без стеснения потянулась, открывая прекрасный вид на обнаженную грудь.

— Ладно, если не завтра, то когда я могу рассчитывать на массаж в следующий раз?

— Давай послезавтра вечером.

Как раз после массажа можно заняться чем-нибудь не менее приятным.

— Мне кажется, я буду отсчитывать минуты.

Глава 26

Шагаю по вымощенным камнем улицам. Вокруг кипит городская жизнь — кричат разносчики, скрипят повозки, из-за распахнутых окон харчевен доносится смех.

Хороший день. И начался хорошо — с тренировки под руководством Сяо Фэн, где я уже не рвал жилы, да и она не выходила из себя. И продолжился неплохо — у речки, с семьей и стариком-соседом.

Было весело. Племянница бегала по берегу и собирала камушки, Самир поддался рыболовному азарту, старик-сосед вовсе был счастлив. Мама с женой брата расположились на покрывале у берега, разговаривали. Я сидел с удочкой неподалеку от брата и вдыхал запах речной тины. Так ничего и не поймал, но здорово отдохнул.

День хороший, полный неба, воды и тепла. Рыбу половил, теперь вот иду в храм.

Мысли поневоле возвращаются к прошлому разговору с настоятельницей. Я приходил к ней позавчера, просил помочь найти мудрых стариков-ремесленников, у которых молодежь могла бы научиться полезным навыкам. Она выслушала куда внимательнее, чем я ожидал, и обещала помочь. Причем пообещала своеобразно и даже приоткрыла интересные карты на будущее:

— Разумеется, я помогу: соберу как можно больше таких людей. Ты помогал храму, не просил прежде ничего, и храм поможет тебе. Я тебе еще не говорила прежде, сейчас скажу: многие люди благодаря твоим зельям получают новую жизнь. Тем, кто не знает, куда эту жизнь девать, не знает, что сделать своей целью, мы помогаем отправляться на границу с Дикими землями. Они знают, что обязаны своей новой жизнью зельевару из Циншуя. Когда ты будешь готов туда идти, тебя встретят как брата, как друга, как сына.

За пару кварталов от храма замечаю монахинь.

В отличие от первых раз, когда я здесь появлялся, сейчас я точно знаю, куда смотреть. Монахини не так малочисленны, беспомощны и оторваны от народа, как мне тогда казалось, а храм — не только тихая ветшающая гавань для уединенных молитв. Это одно из сердец города, некий социальный узел. Монахини — крошечные, но очень важные шестеренки. Они повсюду. Пока шел сюда, видел одну — с невозмутимым спокойствием разливала по мискам дымящуюся похлебку нуждающимся. Другая — вон, на ступенях храма, склонившись над пожилой женщиной, что-то тихо говорит, и та, вытирая слезы, кивает. Монахини отпевают усопших, чтобы мертвые не восставали, а отправлялись в последний путь с достоинством и миром. Устраивают проповеди, читают молитвы, ухаживают за больными, помогают вести хозяйство тем, кто временно не в силах подняться с кроватей. Сами постоянно работают на храмовом поле рядом с городом, не гнушаясь самого тяжелого труда. А когда на дороге между Вейдаде и Циншуем столкнулись отряды школы и секты, изрядно потрепав друг друга, оказавшиеся поблизости монахини, не выясняя, кто прав, а кто виноват, перевязывали раны и давали разбавленное зелье лечения и тем, и другим.

К храму стекаются все — от бедняка, ищущего кусок хлеба и слово утешения, до богатого купца в шелках, жертвующего на благоустройство. Влияние монахинь огромно, но ненавязчиво и на первый взгляд незаметно. Они не стремятся, чтобы их заметили, они кормят, помогают, выслушивают, защищают.

Я поднялся по прохладным каменным ступеням храма до входа, кивнул юной послушнице и дошел до неприметной двери. Постучался.

— Можно?

Настоятельнице потребовалась пара секунд, чтобы посмотреть и опознать меня.

— Китт! Разумеется, входи.

В кабинете не было ничего лишнего, но вместе с тем он выглядит обжитым. Аскетичный, но уютный.

Настоятельница сидит за письменным столом из темного дерева, затертым до гладкости и блеска. Сегодня на столе находятся не только аккуратные стопки бумаг и склянка с чернилами, но и изящная вазочка с цветами дикой розы. Один бледный лепесток опал и теперь лежит на столе.

За спиной женщины небольшое окно, выходящее на задний двор храма. За стеклом шелестит листьями старый клен, отчего по стенам кабинета перемещаются смутные тени.

Настоятельница поднимается мне навстречу.

— Еще раз благодарю, что согласились помочь, — я склонил голову. Формальная вежливость, но быть вежливым с этой милой женщиной не сложно. Вдобавок сразу обозначил, что хочу перейти к обсуждению цели визита.

— Я всегда рада помочь благому делу, — ответила она спокойно. И уточнила. — Дело ведь будет благим?

— Разумеется.

— Я собрала людей, как и обещала, — сказала она, ее пальцы слегка погладили опавший лепесток. — Рассказала им, кто ты, и за что тебе благодарен храм. Но и обманывать людей не стала — сразу предупредила их, что ты хочешь открыть свой пан… пэнс…

— Пансионат.

— Верно, — кивнула женщина. — И объяснила, что это значит. Старики осторожны ко всему новому, так что людей придет меньше, чем могло бы. Но те, кто придут, будут слушать тебя.

Она не спрашивала подробностей: зачем мне инструктора и что я намерен делать. Она хотела узнать это и в прошлый раз даже задавала наводящие вопросы, но я сделал вид, что не заметил их.

В принципе, с настоятельницей можно было поговорить начистоту про обучение профессиям всех желающих. Я получил бы куда больше содействия, если бы она знала всю подоплеку. Однако женщина и так сильно помогает и городу, и нуждающимся, и навешивать на нее еще и пансионат… Нет, пусть идет, как идет. Придет время — узнает сама.

— Спасибо, — запоздало киваю женщине. Та выходит из-за стола, кивает:

— Следуй за мной.

Настоятельница молча повела меня по узким коридорам и остановилась перед более массивной дверью, за которой я прежде не был.

— Прошу.

Я потянул ручку двери. Настоятельница шагнула первой и остановилась у порога, сложив руки в рукава. Ее лицо было равнодушной маской, внешне не выражающей ни единой эмоции, но в глазах плясало любопытство.

Стоило мне переступить порог, как все люди в зале замолкли, и на меня обрушилась тишина.

На деревянных лавках сидели человек сорок, и все как один сейчас оборачивались и смотрели на меня. Старики, старушки. Морщинистые лица, седые бороды, натруженные руки, сложенные на коленях. Кто-то смотрел на меня с напряженным недоверием, кто-то излучал откровенный скепсис, ленивое равнодушие. Были и редкие искорки любопытства.