Вор без имени (СИ) - Соломенный Илья

Не, в пень! Оно мне было не надо, и жадничать в таком случае не было никакого смысла. Конечно, я уже успел понять, что «теневые» не всегда платили прям каждому из Баронов! Своему — да, всегда, а вот сторонним…

Зависело от дела, цели, и ещё кучи разных обстоятельств.

Но сейчас я не видел смысла юлить — чтобы обезопасить себя.

Джеки взял свой золотой и с удовлетворением подкинул его на ладони.

— Неплохо! — довольно произнёс он, — Куда лучше, чем работать в одиночку!

Я кивнул, убирая свой кошель за пазуху, в тайный карман рубахи.

Здоровяк был прав. Шумный и, на первый взгляд, недалёкий, он оказался на удивление эффективным инструментом, которым после этого дела я ещё пару раз воспользовался!

Он не претендовал на лидерство, не задавал лишних вопросов, был доволен своей честной долей — и самое главное, доверял мне! Мы не были симорией, не клялись друг-другу в вечной дружбе.

Мы были двумя одиночками, которые нашли друг в друге временное, но выгодное дополнение. Джеки по-прежнему жил в Вороньем гнезде, на крыше, а я — в Трущобах. Наши миры соприкасались лишь на время «дел», и пока это устраивало нас обоих.

Пока в какой-то момент здоровяк вдруг не решил, что мы всё-таки друзья…

Мы сидели на плоской, прогретой за день крыше какого-то склада в Вороньем гнезде, свесив ноги над тёмной бездной переулка, и жевали мясные пирожки. Внизу, у подножия здания, гудела ночная жизнь района — крики пьяниц, скрип вывесок, доносившийся из открытых окон смех, музыка из таверн. Воздух был густым и тёплым, пах жареным луком, дёгтем и чем-то кислым.

Джеки молчал, перебирая в своих могучих пальцах серебрушки с нашей последней «делянки». Я уже собирался уходить.

— Ладно, Джек, до скорого. Найдёмся.

Я встал, и уже направился к лестнице, как он вдруг глухо произнес, не глядя на меня:

— Не зови меня так. Я Джеки.

Я остановился, повернулся и удивлённо поднял бровь.

— Эм-м-м… Ладно, не буду.

— Джек — это не моё имя. Папино.

Он замолчал снова, и тишина затянулась, став очень тяжёлой. Я не торопил здоровяка, чувствуя, что он хочет сказать что-то важное.

— У нас… у семьи… мастерская была, — наконец начал он, и его голос, обычно грубый и громкий, стал тихим и каким-то сдавленным, — В Новом Порту. У самых доков. Паруса, канаты… Всё самое лучшее! Лучшая парусина во всем Артануме, я тебе говорю! Отец… Он был мастер, настоящий! Не то, что эти жулики, которые дешёвым тряпьем торгуют. Он… — Джеки сглотнул, и его могучие плечи напряглись, — Он мог поспорить с любым капитаном, если тот плохую веревку требовал. Гордый был…

Он умолк, сжав кулаки.

— А мать… Мама всё считала. Всех этих жадных купцов и поставщиков в кулаке держала. И нас с отцом тоже, — На грубом лице Джеки промелькнула тень улыбки, быстрой, как вспышка молнии, — А я… Я в мастерской с детства лазил. Канаты эти таскал, рулоны с парусиной… Вот и вымахал таким.

Лицо Джеки вдруг исказилось. Словно его кто-то за горло схватил! Он резко отвернулся — наверное, чтобы я не увидел его глаз…

— А потом… Пожар… — просипел он, и в его голосе вдруг послышалась детская беспомощность, которую он так тщательно скрывал за своей медвежьей внешностью, — Всё сгорело. Всё… Мастерская… дом… Все, что они строили всю жизнь — всё сгорело за одну ночь.

Он сделал резкий, рваный вдох, будто ему не хватало воздуха.

— И они там… Они… — Он не смог договорить. Просто сидел, сгорбившись, огромный и вдруг бесконечно одинокий, уставившись в освещенные окна напротив.

Я молчал. Что можно было сказать? Ничего. Слова были бы пустыми и фальшивыми. Так что я просто ждал, но… Чувствовал горечь на своем языке — будто сам вдыхал дым того пожара…

Джеки резко встряхнулся, смахнул тыльной стороной ладони слёзы и обернулся ко мне. Его глаза были сухими, но в них стояла такая бездонная, звериная тоска, вперемешку со злостью, что мне стало не по себе.

— Что-то я много болтаю… Просто… Не зови меня Джеком, ладно? — его голос снова стал грубым, но теперь я понял, почему.

Эта грубость была щитом, за которым здоровяк прятал свою рану.

— Не буду, — пообещал я, и направился к лестнице.

Уже внизу, идя в сторону Трущоб по улицам Вороньего гнезда среди уличных танцовщиц, бродячих артистов с лютнями и гитарами, огнеглотателей, стражников со служебными жуками, расслабляющимися после тяжёлого дня горожанами и «теневыми», мельтешащими в толпе, я задумался.

И чем дольше думал, тем больше видел в истории Джеки дыр и нестыковок. Пожар. Случайность, или поджог? Отчего загорелась мастерская, гордящаяся качеством, где наверняка знали толк в смолах, маслах и прочей легковоспламеняющейся дряни? Такие люди как отец Джеки не роняют свечи на сухую парусину…

Да даже если и так — почему он оказался один, на улице? Куда делись друзья отца, клиенты, те самые капитаны, которые ценили его работу? Разве честный и уважаемый мастер не оставил после себя хоть кого-то, кто протянул бы руку его единственному сыну⁈ Неужели не нашлось никого, кто предложил бы Джеки кров, работу, помощь?

А земля, дом, мастерская? Участок у доков в Новом Порту? Даже если от дома и мастерской остались одни головёшки, земля-то никуда не делась. Она должна была стоить целое состояние! Ее можно было продать, отстроиться заново, начать все сначала. Почему вместо этого наследник славного рода судоремонтников болтается без гроша на крышах Вороньего гнезда и лупит морды стражникам за горсть серебра?

Вопросы клубились в голове, натыкаясь на глухую стену.

Я не сомневался, что Джеки говорит правду — врать он умел очень слабо, и я читал его, как открытую книгу. Но… Что-то он недоговаривал. Выдал мне только ту часть правды, которая болит, как открытая рана, и спрятал остальное — грязное, стыдное? Или что-то, за что, возможно, было переживать мучительнее всего?

Пройдя через заполненную народом площадь, я начал подъём на цепочку холмов, разделяющих Воронье гнездо и Трущобы.

Джеки-Джеки-Джеки…

Он не обязан мне ничего рассказывать. Я не его клык, не друг, не брат. Мы — два одиноких бродяги, случайно пересёкшиеся на охотничьей тропе. Мы можем какое-то время идти рядом, потому что так выгоднее, но наши логова находятся в разных концах леса.

Моё — в Трущобах, запертое на замок, с ловушкой в стене для любопытных. И я не собирался никого туда впускать. Доверие — роскошь, которую я не мог себе позволить. Ни тогда, когда проснулся в переулке без памяти, ни сейчас, когда в моей груди спал Камень Силы.

Джеки со своей болью был интересен и полезен, но… Не более того.

Я отогнал навязчивые вопросы о его прошлом. Они не имели для меня никакого значения. Важно было лишь то, что он мог сделать для моего будущего.

А всё остальное… Всё остальное неважно.

Глава 23

Сложная цель

Воздух на рассвете был густым и тяжёлым. Он впитал в себя всю вонь ночи — перегар, жареный лук, прогорклое масло с ближайшей харчевни — и медленно перемешивал её с запахом влажного камня и дымки из печных труб.

И помог ему эму в этом сильный туман, который тоже вбирал в себя запахи.

Туман… Как и предсказывал погодный «чешуйчатый» из Искрящегося квартала…

Туман это хорошо — туман мой союзник сегодня!

Слившись с тенями, я прилип к стене дома, расположенного напротив дома Элиры.

Целый месяц я потратил на то, чтобы изучить каждую мелочь грядущего «дела». Во сколько Элира запирает лавку «Серебряный Тигель», по какой именно стороне улицы она идёт домой, избегая луж и грязи, какой пекарь продаёт ей хлеб сегодня, а какой — завтра.

И самое главное — безумный ритм жизни её сестры, Алисы. Та словно жила в другом измерении, где ночь была днём, а день — временем для мёртвого сна.

Две сестры очень редко покидали дом в одно время — и также редко оказывались в нём одновременно.

Но-о-о… Сегодня наступил тот самый день, когда мне улыбнулась удача!